I losed my mind...

У всякого безумия есть своя логика.

— Вильям Шекспир

Я теряю свой разум. Так нечаянно и бесповоротно. Я слышу голоса в своей голове… тысячу непрошеных гостей поселились в ней. Это эхо набатом стучит по стеклянным стенкам моей черепной коробки. Я теряю себя. Теряя свой рассудок. Кто я? Сейчас. Сегодня… Тогда. Кем я стану? Завтра… Я теряюсь в пространстве и времени. Где та тонкая грань… между реальностью и безумием?! Между «плохо и хорошо». Все ли заслуживают спасения?! Кто обречён на страдания? Карма… она таки существует. Я теряю собственный голос, в бесконечном гуле других голосов. Других голосов… родных и чужих. Близких и посторонних. Тех кого я знал, тех кого я потерял, тех кого я любил и кого ненавидел. Боль не проходит… ни-ко-г-да. Бесконечная постоянная всепоглощающая боль. Я чувствую так много всего и при этом не чувствую… ничего. Пустота. Она меня душит, съедает. Пожирает изнутри всецело и без остатка. Ничего и никого… не осталось. Что же будет дальше… неизвестность. Она меня так пугает. Я схожу с ума. Я сошёл с ума. Я сойду с ума. Голоса… голоса… голоса. Они блять никогда не затыкаются. Никогда не замолкают. Говорят до боли банальные и предсказуемые вещи. То что я итак знаю. Я теряю свой разум… Но разве он мне принадлежал?! Хоть когда-то. Разве я был нормальным?! С самого начала всё шло не так. Всё было неправильно. Мир был неправильным. И я в том числе. Всё сломалось и полетело к чёрту под хвост. Боль… не унимается, со временем становится только хуже, больнее. Терпеть больше нет сил. Хочется кричать, хочется крушить и ломать. Хочется… убивать, ненавидеть. Всё и всех. Я больше так не могу… Я теряю свой разум. Я уже его потерял. Кого винить во всём этом?! А есть ли здесь виноватые?! Я уже в этом не уверен… Я ни в чём больше блять не уверен, особенно в самом себе. Голоса не замолкают. Они продолжают свой нескончаемый галдёж, о правде и справедливости. О нравственности и прощении. О терпимости и любви. Я не могу больше их слушать… Просто не могу. Они ломают меня. Они сломают меня. Они уже меня уничтожили. Или я уничтожил сам себя. Я уже не знаю и не понимаю, где тут правда. И была ли она тут вообще… хоть когда-то. Хоть где-то. Всё кажется таким… ненастоящим, лживым, фальшивым. И даже смерти, что я видел… такие искусственные. А вся эта боль… мне хочется рассмеяться ей в лицо. Изнасилования, избиения, наркотики, алкоголь. Так много всего. И я глядя на всё это смеюсь подобно сумасшедшему. Ну, а что, кажется, это единственная реальная и настоящая вещь в этом мире. Моё сумасшествие. Такие вещи должны пугать, ужасать. А я смеюсь… Разве это нормально?! Истерический смех — это всё тот же смех, только с примесью нервной истерии. Я морально и эмоционально истощён, уничтожен, растоптан. Страдать и чувствовать боль одновременно, это пиздецки сложно, и невыносимо. Страдания в наших головах, а боль испытывает наше тело. И чтобы пережить всё это, нужно смириться и с болью и со страданиями. Как это сделать я блять без малейшего понятия. Я сам пока в этом не разобрался. Мне нужна помощь. Я кричу об этом. Я кричал об этом так долго. Но меня почему-то никто не слышал. Может теперь то они услышат. Мир… услышит. Я теряю свой разум… снова и снова и снова. И так день за днём. Терять людей так просто… как оказалось. А вот отпускать их… вот это намного сложнее. Я не отпустил. Никого из них. Все они здесь со мной. В моей голове. Их голоса… никогда не замолкают. Их образы… никогда не исчезают. Они все со мной… здесь и сейчас. Я не могу их отпустить. Никогда. Ни сейчас. Ни потом. Я слишком люблю их. И слишком их ненавижу. Им не стоило бросать меня, не стоило уходить. Зачем они так со мной?! Почему они все меня бросили?! Даже те кого я презирал всем своим существом. И те меня бросили… За это я их никогда не смогу простить. Я живу их памятью, живу их образами, живу их голосами. Это всё что у меня осталось… жить их жизнями. Помнить о них, и слушать их. Я не хочу чтоб они замолкали. Тишина… вот что меня по настоящему пугает. Что будет со мной если они уйдут? Если они замолчат? Что со мной станет без их присутствия?! Я теряю свой разум… и нахожу. Уроборос, безумие поглощающее собственное безумие. Бесконечная петля, на которой я однажды повешусь. Я так устал… так хочу закрыть глаза и уснуть. Но голоса… не позволят мне это сделать. Никогда. Ведь они никогда не замолкают… — Клэй, чувак, тебе нужно поспать, — тихий голос, едва слышимого беспокойства раздался со стороны пустующей кровати. — Заткнись, — ярость в моём сердце росла в геометрической прогрессии. — Бро, ты же знаешь, я не могу. Это всё в твоей голове. Я это ты, — почему голос не замолкает, он должен замолчать. — Просто блять, заткнись, — я срываюсь на гортанный крик. Лишь бы родители не услышали. — Злиться — это нормально, — и вновь это умиротворение в его словах. Он всегда такой спокойный. — Я так пиздецки по тебе скучаю, — я поворачиваю голову к пустующей кровати и вижу, как он сидит на ней поджав колени, и смотрит на меня с такой жалостью в глазах. — Знаю, приятель, я тоже, — эта чёртова улыбка Джастина, она не сползает с его лица. Мир замирает… мой мир. И я иду ко дну. Словно ебанный «Титаник». И всё вокруг становится таким прозрачным, чистым, ясным. Ледяная вода, заполняет мои лёгкие. Ты дышишь колючими ледяными осколками. Они обжигают… я не могу выкинуть тот самый день из своей головы. Не могу отпустить его руку. Мне кажется, что если я это сделаю, то потеряю его раз и навсегда. А я ведь потерял. Сколько можно терять людей. Сколько смертей мы ещё должны увидеть. Мы ведь просто дети. Просто блять дети. Мы должны радоваться жизни, пить пиво на вечеринках, заниматься сексом, прыгать в озеро со скалы, гонять на тачках, строить отношения на всю жизнь, подделывать оценки, списывать на экзаменах и курить в школьных туалетах. Мы должны быть… просто детьми. Без всего этого ебучего насилия, борьбы, протестов, психических расстройств, суицидов и смертей от спида. Всё это блять неправильно. — Ага, неправильно, это ты верно подметил, Дженсен, — надменное высокомерие слышалось в таком спокойном голосе Брайса Уокера. — Сука, да когда же ты исчезнешь, — я сжал глаза в надежде, что он исчезнет, как это было раньше, когда он появлялся. — Ну Клэй, я с тобой до конца. Мы связаны, и ты сам это понимаешь, — голос Брайса никуда не исчез, и стоило мне открыть глаза, его спокойное лицо смотрело прямо на меня. — Правда, Дженсен, чего ты сучишься, это же ты нас убил. Ну меня по крайней мере, — ещё один голос. Голос человека, которого я никогда не смогу забыть. Монти, на его лице было осуждение. Я так устал его видеть. — Я не убивал тебя. Это не я, — я продолжал оправдываться перед мёртвыми. В моей груди начала нарастать паника. — Ну формально нет, не ты же меня заточкой трижды пырнул, — Монти продолжал иронизировать, будто всё это блять так забавно. — Не я, — это была констатация факта не более того. Я себя не оправдывал. — Но если бы не ты и твои лицемерные дружки, я был бы жив, — я не мог это опровергнуть, ведь в глубине души я знал, что это правда. — И я, я тоже был бы жив. Если бы Алекс не был пизданутым на голову, — Брайс улыбнулся, будто это было смешно. Но эта улыбка, от неё всё внутри меня перевернулось. — Не, чувак, Стэндалла можно оправдать, у него ж черепушка вся насквозь переёбанная, — Монти засмеялся. Этот жуткий, зловещий смех раскатился внутри меня. От него мне захотелось расплакаться. — Ах, да, у него же руки из задницы, стрелять себе в голову с такими руками неудобно, — Брайс поддержал смех Монти и теперь они ржали в унисон. Их смех сливался в единое гоготание, напоминая стаю гиен из мультика про Маугли. — Хватит, прошу вас, хватит. Перестаньте, — истерика накатила на меня волной, воздуха в лёгких катастрофически не хватало, а слёзы будто бы из ниоткуда потекли ручьём из моих глаз. Я так устал от всего этого дерьма. Лучше не становится. — Клэй, бро, дыши. Слышишь меня? Ну же брат. Ты должен это пережить, — такой знакомый голос, он снова меня успокаивал. И мне становиться так… спокойно. Будто бы большие океанские волны держали меня в своих мощных стихийных руках, а солёная ледяная пена обволакивала меня со всех сторон. Это было чувство чего-то до боли родного, знакомого. — Джастин… не оставляй меня, — я прошу его, нет, умоляю. Ведь мне так нужно, чтобы он был рядом. — Никогда. Я никогда тебя не оставлю, — и я знаю, что он не врёт. Ведь я — это он. Под убаюкивающий голос своего мёртвого брата, мне наконец-то удаётся заснуть. Его больше нет, но он всё ещё есть. Мёртвые никуда не уходят, не исчезают. Они остаются со своими любимыми. Я это знаю наверняка. Стоило мне подумать о Джастине и мир из снов отправил меня в путешествие, туда где время остановилось. В воспоминание, которое я законсервировал в своей памяти. В вечер, когда все мы были счастливы. Наш выпускной бал. Танцы, где все мы остановились в едином моменте. В один миг, я видел как остановился весь мир. Как время замерло. И всё… встало. Просто застыло. В этом миге была вся вечность. Начало и конец. Я видел это в их танце. В танце Джессики и Джастина. В этом было всё. Жизнь и смерть. Джессика и Джастин — это была любовь на всю жизнь. Одна, раз и навсегда. Истинная любовь бывает лишь единожды. И они оба её познали. То как она смотрела на него, и то как он смотрел на неё. В этом было что-то эфемерное. Что-то неосязаемое, но при этом волшебное, величественное. Они превозносили друг друга. Как бы далеки они ни были, в сердцах они носили имена своей второй половинки. У Джесски всегда был Джастин, а у Джастина всегда была Джессика. Джессика всегда выбирала его, а Джастин всегда выбирал её. И этот выбор был осознанным, и единственно верным. Кто бы что ни говорил, но им суждено было быть друг с другом до самого конца света. До тех пор пока на мир не опустится пелена тьмы. И апокалипсис не уничтожит нас до основания. Танец Джастина и Джессики — это аллегория к бесконечности. К вечности в миге, в мгновении любви. Я знаю, что они никогда друг друга не отпустят. Они будут любить друг друга даже после смерти, и после… неё. Джессика продолжит жить и плыть по течению дальше, но Джастин всё ещё будет высечен у неё в сердце. Никто и ничто не сможет его заменить. Джастин любил её больше жизни, больше своей жизни.

«Ты влюблена в него. Вот лучшая сторона этого: Он любит тебя больше собственной жизни. И вот худшая сторона: Он любит тебя намного больше собственной жизни.»

— Я люблю тебя больше жизни. — Не люби ничего больше жизни. Но он всё же любил… любил её больше своей жизни. А Джессика любила его. Но так уж вышло, что влюбленные не всегда выигрывают. Ничто не вечно. «Навсегда» — это ложь. Всё, что мы имеем находится между «Привет» и «Прощай». Как бы мне хотелось иметь вечность… а не только: «Здравствуй» и «До свиданья». Как бы я хотел всё исправить. Чтобы никто не умирал. Что бы Ханна, Джефф, Брайс, Монти, Джастин, чтобы все они были живы. Здесь и сейчас. Как бы я хотел чтобы все они имели хэппи-энд. Но к сожалению тут нет хэппи-эндов. Конец — самая тяжелая часть. Так что всё что у нас было — это счастливая середина и очень счастливое начало. Та самая улыбка с которой всё началось. Ею всё и закончилось. Круг замкнулся. Автоавария, глупая автоавария. Этого ли он заслуживал? Порезанные вдоль вены. Этого ли она заслуживала? Беспомощно утонуть, захлебываясь грязной водой. Этого ли он заслуживал? Три быстрых удара в живот заточкой. Этого ли он заслуживал? Инфекция распространившаяся по всему телу, тяжесть в груди и лёгких. Болезненные муки. Этого ли он заслуживал? Я задаюсь этими вопросами каждый божий день. И не нахожу никаких ответов. Ведь это так… неправильно. Смерть такая неправильная. Всего этого не должно было быть. Никто не заслуживает смерти. Никто. Мне кажется будто кто-то выбил землю из-под под моих ног. И вот опустилась темнота. Со всех сторон. Кромешная, бездонная темнота. Краски сгустились. И там больше ничего нет. Ничего и никого. Просто… тьма. И во всей этой тьме, я не вижу никакого просвета. И был ли он там вообще. Вот в чём вопрос. Я думал, что был. Джастин был моим светом. Маленьким, едва заметным. Но всё равно светом. — Я всё ещё здесь, Клэй. Я всё ещё тут, с тобой, — Джастин восседает на своей кровати так словно они вовсе никуда не уходил. — Ты никогда не уходишь, — на моём лице появляется улыбка. Она не здоровая, грустная, но она есть. — Конечно, ты ведь не отпускаешь меня, — Джастин тоже улыбается, но уже не «той самой» улыбкой, а какой-то… раздосадованной что ли. — Ты настоящий? Джастин ты реален? — ответ я конечно же слышать не хотел, зачем я тогда задаю вопрос, если не желаю получать ответа. Я и сам не знаю. — А насколько реален ты? — Джастин смотрит на меня как на идиота, кем я кажется по правде говоря и являюсь. — Ну я вполне себе реален, — ну да, Дженсен, а что сейчас реально?! Хрен его знает. — Ну так значит и я реален, — Джастин пожимает плечами. Словно это какая-то обыденность в нашей с ним жизни. Общаться на такую вот тему. — Мне ужасно больно, видеть тебя, — на моих глазах начинают скапливаться слёзы, и я опускаю голову к коленям, лишь бы он не видел моих слёз. — Ну значит ты у нас мазохист. Иначе почему ты тогда продолжаешь меня представлять, — я знаю, что он прав. Всё что он говорит, я знаю это. Но это знание никак мне не помогает. — Я безумно по тебе тоскую, чувак, — мои глаза красные, губы дрожат, а руки трясутся. Но я поднимаю на него свой взгляд. Видеть его больно, но в тоже время в душе разливается какое-то непонятное тепло. Еслиб я знал, что такое любовь. То как мне кажется, это была она. — Тосковать по кому-то кого ты любишь, это нормально. Но не тогда, когда это приносит тебе боль, — Джастин пересаживается ко мне, и кладёт свою руку на моё плечо. Она не тёплая, не холодная. Её будто бы и вовсе нет на моём плече. — Но ведь нельзя тосковать без боли. Разве это не так работает?! — я смотрю в его глаза, пытаясь разглядеть в них… жизнь. Но всё что я вижу, это стена, на которой висит мой рисунок из «роботов убийц». — Нет, если ты не вспоминаешь о хороших вещах из жизни тех кого ты потерял, — Джастин вздыхает, я вижу как поднимается и опускается его грудь, и как дёргается кадык, когда он глотает. Он кажется таким реальным. — Я тебя не терял, ты всё ещё здесь, — я убеждаю себя в этом снова и снова. Я пытаюсь обмануть свой собственный мозг. Он жив, он не умирал. — Клэй, я мёртв, — словно читая мои мысли, Джастин озвучивает, то что я слушать и осознавать не хочу. — Не говори так, — я затыкаю свои уши. Упрямо отрицая озвученный им факт. — Братишка, я умер. Ты должен сказать это вслух, — его рука начинает с силой сжимать моё плечо, и мне физически больно от этого призрачного прикосновения. — Тогда это станет реальностью, — я обнимаю себя руками, будто бы защищаясь, сам не понимая того, что я сам причиняю себе боль, сжимая ногтями до боли свои плечи. — Это уже реальность, — боль куда-то отступает, а голос Джастина становится тише. — Пока я этого не сказал — нет, — я отпускаю свои руки вниз, и смотрю на свои ладони, под ногтями скопилась кровь. Я не могу вспомнить, кому она принадлежит. — Ладно, тогда я побуду с тобой. Ещё ненадолго, — Джастин улыбается, и этого мне достаточно. На этот раз. — Навсегда, — я улыбаюсь ему в ответ, и беру его руку в свою, крепко её сжимая, чтобы он не растворился в воздухе. — Как скажешь, бро, как скажешь, — Джастин в ответ сжимает мою руку, его рука такая холодная, знал бы я, что это вовсе не его рука, а моя. Я верю, что все мы одиноки, и кроме нас самих, нас никому не спасти. Но как можно спасти себя, если ты не в состоянии? Если ты сломлен? Можешь ли ты помочь самому себе?! Я так устал спасать всех вокруг, что на себя сил просто не осталось. Я исчерпан. Выпит до дна. И мне грустно, постоянно грустно. И сердце так нещадно болит. Оно колит, щемит, и сдавливается рёбрами. Мне тяжело дышать, думать, говорить, вставать с кровати. Я нахожусь в нескончаемом водовороте из депрессии и тревоги. И я уже на знаю где начинаюсь я, а где начинается моя депрессия и тревога. И где у всего этого конец. Будто бы это один бесконечный клубок из змей. И все они шипят, кусаются и пускают смертельный яд в мою кровь. Всё тело немеет, ноги и руки перестают меня слушаться, а язык заплетается. Голова болтается словно её отделили от шеи. Бесхребетное нечто. Бесполое, бездушное. Не значащее ровным счётом ничего. Бесполезное существо. А Судьба… а я в неё не верю. Но я знаю историю и то как она раз за разом повторяется. И когда она буквально разворачивается у тебя на глазах, кажется, что от неё невозможно убежать, что судьба обязательно тебя догонит, похлопает по плечу и прошепчет на ухо, что твоё время вышло. У меня никогда не было достаточно времени. Оно истекает слишком быстро. Особенно если это время с людьми. С близкими и любимыми людьми. Этого времени всегда недостаточно, его всегда мало. Джефф Аткинс; Ханна Бейкер; Джастин Фоули. Со всеми ними у меня было так мало времени. Мне было так его недостаточно. Мой лучший друг; Девушка, которую я любил; Мой брат. Всех их я потерял так быстро. Слишком… быстро. Брайс Уокер; Монтгомери Де Ла Круз. Они тоже были чьей-то семьей, чьими-то близкими и любимыми. Сыновья, братья, возлюбленные парни. Их тоже кто-то потерял. Миссис и Мистер Уокер потеряли единственного сына. Миссис Де Ла Круз Потеряла сына. Эстелла Де Ла Круз Потеряла брата. У них тоже было недостаточно времени с убитыми близкими. Они тоже были… просто детьми. Всего лишь детьми. У них мог бы быть шанс, чтобы исправиться и начать жить по новому, заново. Но так или иначе история повторяется. Всё заканчивается, но ничего не кончено. Никто из нас не знает как разобраться в этой путанице. В этой паутине из боли, страдания, смертей и одиночества. Как избежать очередных потерь. Как предотвратить насилие, самоубийства, травлю. Брайс и Монти — это всего лишь последствия нашего безразличия друг к другу. Они не были виновными в том, кем их сделал этот мир. Как бы жестоко это не звучало, но они всего лишь отражения наших с вами пороков. Спустя время я это понял. Я понял какого это быть - Брайсом, какого это быть - Монти. Я посмотрел в своё отражение и увидел в нём Брайса. — Ну что Дженсен, кажется ты начинаешь понимать, — этот высокомерный голос, выростает будто бы из ниоткуда. — Понимать что? О чём ты? — Я смотрю на Брайса с потерянностью и непониманием в глазах. — Что я чувствовал. Ты видишь меня Дженсен? Видишь кто я? — ехидная улыбка Уокера, врезается в мою голову. И меня всего передёргивает. — Кто ты? — я пожимаю плечами, продолжая играть роль дурака. — Клэй, я это — ты, — Брайс тычет в меня пальцем, и его смех растекается по всей комнате. — Что ты мать твою несёшь, — я даже не кричу, я просто не понимаю. — Посмотри на себя Дженсен, посмотри на себя, — смех прекращается, и он с серьёзным видом указывает рукой мне на зеркало. И всё что я увидел смотря на себя — это Брайс Уокер. Зрение начинает подводить меня? Или разум играет со мной?! Что всё это значит. — Я схожу с ума?! — воздух в лёгких перехватывает, а в голове начинает гудеть. — Мальчик мой, уже сошёл. Голос Монти басом стучит по моим ушам. Я зажимаю их ладонями, лишь бы не слышать… лишь бы они заткнулись. — Клэй, что ты почувствовал, когда зашёл в комнату к пьяной девушке? — Доктор говорит со мной с терпением, но я вижу его беспокойство. — У меня встал. У меня блять встал, — я пожимаю плечами, и чувствую раздражение от этих неудобных вопросов. — И что ты хотел сделать? — психотерапевт выводит меня на эмоции, и я это знаю. Чтож, хорошо я принимаю его игру. — Я не знаю. Я не… это было неправильно, — мне не хотелось говорить ему правду, но воспоминания, они не дают мне соврать. Вспоминать, о том, что было на вечеринке в братстве колледжа было неприятно. Было мерзко от самой только мысли об этом. Но я продолжаю это вспоминать. Продолжаю об этом думать. Почему я не могу остановиться?! Почему я не могу выкинуть это из головы. — Эй, Дженсен, хочешь её трахнуть. Так ведь? Давай, посмотри, она же явно этого хочет, — Брайс подначивал меня, раззадоривал. И это казалось так просто сделать. — Что? Нет. Её парень в соседней комнате, — первая мысль в моей голове вылетела из моего рта. И я даже не успел осознать, что именно я сказал. Но на тот момент мне показалось, что этого аргумента достаточно. Что это был единственный весомый аргумент. — Ого, неужто это единственное, что тебя останавливает? — ничем не прикрытый сарказм. Брайс знает, он всё знает. И тут впервые за долгое время я испытал страх. Горький и липкий страх, вперемешку с мерзким чувством отвращения и презрения к самому себе. И вновь эта рвущаяся наружу паника. Она комом засела в моём горле. Но помимо всего этого… желание, которое и не думало спадать. Я всё ещё хотел, всё ещё желал. Стояк никуда не делся. Отвратительные картинки вертелись в моей голове. В какой-то момент я подумал о Ханне, Джессике, Хлое и ещё девяти девушках. И мне не было их жаль. Мне не было стыдно за такие мысли. Впервые в своей жизни я понял, что значит быть Брайсом Уокером. — Ты сожалеешь о тех мыслях и чувствах что испытывал в том момент? — Док, смотрит на меня, и я не знаю чего он от меня ждёт. — Мне нужно быть с вами честным? — конечно блять, ведь за чем иначе он бы спрашивал. Дженсен не тупи. — Желательно да, без честности мы с тобой далеко не продвинемся, — объясняет мне так, словно я какой-то тупой ребёнок. — Чтож… я хотел бы сказать, что да. Что я сожалею. Но я не чувствую этого. Я блять вообще ничего не чувствую. Будто всё внутри меня отключилось. И не осталось ничего, — хотели правды?! Ну получите распишитесь. Неприятно? А какого мне? Ведь я с этой правдой живу. — Спасибо за честность, Клэй, — он что-то записывает себе в блокнот, и что-то мне подсказывает, что написанное мне бы не понравилось. Иногда герою суждено умереть. Иногда герою приходится умереть. И ничего тут не попишешь. Но кто из нас герой? И существуют ли вообще эти самые герои? Мне хотелось бы быть героем. Ведь я вечно всех спасаю. Мне приходится всех спасать. Я должен быть сильным, ради друзей. Ради Тони, Тайлера, Зака, Алекса, Чарли, Джессики, Джастина, Ани. Я должен всех их спасти. Всех их защитить. — Ты ведь понимаешь, что у тебя мания? Ты словно… зависим от супергеройства. Прям как Джастин от героина. Ты не можешь бросить, не можешь остановится, — невозмутимый голос Брайса раздался с левой стороны моей головы. — Да, но спасение — это благо не для всех. Так ведь, Клэй? — такой же спокойный голос, но уже другого человека — Монти, раздался с правовой стороны моей главы. — Ага, нас же он не спас. Мы же не заслуживаем спасения, — надменно высказался Брайс. — Все заслуживают спасения, — я не знаю кого я пытался в этом убедить. Если даже мне было очевидно, как лицемерно это звучит. — Ойли?! Скажи это моей сестре, — голос Монти выдавал в себе раздражение. — Ага, или моей маме, — Брайс не остался безучастным и напомнил мне и без того очевидную вещь. Великий автор однажды написал: «Прошлое не умирает и не остаётся позади». Прошлое — это то что мы несём в себе в новый день. Все наши ошибки, всё наше сожаление. Все наши разочарования. Боль, страдания. Смерть. Всё это наше прошлое, которое мы не в силах отпустить или забыть. Моментами мы словно немеем, выпадаем из реальности, и прошлое становится таким… невесомым, незначительным. Будто бы и не важно вовсе. Но прошлое, это то, что всегда с тобой. Весь тот груз ответственности, все те призраки. Это никуда не испаряется. Оно с тобой. Везде. Принимая своё прошлое, ты готовишься принимать своё будущее. И даже если ты захочешь забыть о том что было, ты не сможешь. Нельзя выкинуть из головы, то, что тебя сотворило и сделало, таким какой ты есть здесь и сейчас. Принимая своё прошлое, таким каким оно было. Таким каким оно есть. Ты принимаешь себя. Всего себя. Меня зовут Клэй Дженсен. У меня депрессия и тревожность. Чаще всего тревожность конечно же. За два года я потерял трёх дорогих мне людей. И ещё двух, которых раньше, как мне казалось я ненавидел. Я и принимаю себя. Принимаю своё прошлое. И я выживу. Как всегда. Я переживу ещё один день.

Для семьи душевнобольного, а также для общества, его болезнь — проблема; для самого больного — решение.

— Томас Шаш