Следы

      Тусклое, желтушно-больное солнце продрогшего утра слепит глаза. Уилл прикрывает их рукой, пока идет по сухой, с хрустом ломающейся под ботинками жесткой траве. Каркают вороны, хлопают крыльями, ближе и ближе. Он не загадывает, что увидит. Он не хочет знать, что увидит. Уилл не может понять похитителя девушек, нет, еще не может, и непонимание причиняет ему боль, скребущую изнутри черепную коробку.       Но когда Уилл, наконец, видит, ему кажется, что земля ушла из-под ног.       — Вчера в полутора километрах отсюда украли оленью голову, — Джек Кроуфорд поворачивается. Его лицо напряжено, как и всегда.       — Только голову? — Уилл спрашивает, сглатывая. Только чтобы не молчать.       — Его называют сорокопутом.       Бледная кожа девушки, насаженной на оленью голову, выглядит в поле так же неуместно, как снег на зеленой листве. И так же красиво. Неправильно красиво. Уилл следует взглядом от кончиков пальцев ее раскинутых рук вверх, до открытой шеи. Она выглядит расслабленной. Беззащитной.       — Не понимаю, это небрежность или издевательство?.. — Кроуфорд складывает руки на груди. Уилл подходит ближе. Его начинает потряхивать.       — Он хотел, чтобы ее нашли именно так, — он пробует улыбнуться, как всегда невпопад, но лицо сводит судорогой. — Это дерзко.       Уилл подходит еще ближе. Как же ему хочется сейчас надеть маску, чтобы не осталось необходимости контролировать лицо.       — Как будто он издевается над ней. Или… Над нами. — Уилл присаживается, ощущая себя скорее в волшебном саду, чем на месте жестокого убийства. Ему тяжело стоять на ногах. Ему просто хочется лечь на траву, замереть, закрыть глаза, забыться. Вместо этого он вглядывается в безжизненное тело.       — И куда же делась любовь… — в голосе агента больше утверждения, чем вопроса. Уилл качает головой.       — Это сделал не тот, кто убил Элис Николс.       Джек переводит глаза на него, но Уилл не поднимает головы. Ему не нужны его способности, чтобы знать, что он прав. Ему не нужна реконструкция и улики.       Потому что все вокруг: трава, окровавленные рога, тело — светится холодными, переливающимися пятнами. Уилл закрывает ладонями глаза, с силой проводит по вихрам, незаметно тянет себя за волосы. К горлу подступает ком, такой, что хочется закашляться, выплюнуть то, что мешает, как крошка, попавшая «не в то горло». Выплюнуть сердце, мозг, душу — чем еще можно чувствовать. Перед глазами — сплошные флуоресцентно-голубые кляксы, не исчезающие, даже когда Уилл закрывает глаза. Его пробивает на смех, так резко, что он почти может услышать треск, с которым едет его крыша. Он прячет улыбку в ладонях.       Человек, который предназначен ему судьбой. Человек, с которым ему суждено быть вместе. Человек, чьего появления он так долго ждал. Человек, о чьей любви он мечтал. Человек, к кому его должна была вести дорожка из голубых звезд, через города и страны, до того самого момента, когда они впервые коснулись бы друг друга. Его родственная душа. Его соулмейт.

      Убийца.

      Уилл должен найти его. Должен его поймать. Он говорит Кроуфорду, что это будет сложно, но сам так не думает. Займет время, возможно. Но сложно не будет. Жизнь сведет их, раньше или позже. Уилл чувствует, стоит лишь глаза прикрыть, что этот человек уже убивал, что убьет снова. Уилл уверен, у него хватит сил. Он хочет взглянуть в глаза тому, кто способен на такую неоправданную жестокость. Жестокость к нему, в том числе. Его не отпускает чувство, что «Подражатель» убил намеренно. Для него. Словно бы на тонком девичьем теле оставил записку «Уиллу Грэмму, с любовью». Зачем? Он не может понять. Пока не может.       Всю ночь Уиллу снятся кошмары.       Его будит стук в дверь, непривычный донельзя — он не любит гостей и никого не ждет. Когда стук становится настойчивее, Грэм поднимает себя с кровати и, не удосуживаясь привести себя в порядок, плетется к двери. В голове — ни мысли, он лохматит и без того лохматые кудри и плетется ко входу. Не распахивая шторы, открывает замок. Уличный свет оказывается слишком ярким для заспанных глаз, Уилл трет их рукой.       — Доброе утро, Уилл. Могу я войти?       Грэм оглядывает порог, только затем переводит глаза на нежданного гостя. Во всех смыслах нежданного — доктор Ганнибал Лектер точно не тот, кого он, даже со всем своим воображением, может представить стоящего утром у дверей его дома. Но вот он, выхолощенный, несмотря на ранний час, со спокойной улыбкой и раздражительной учтивостью.       — Где Кроуфорд?       — Дает показания в суде. Сегодняшнее приключение будет исключительно нашим.       — Лицо доктора озаряется улыбкой, от которой Уиллу почему-то становится тревожно. — Могу я войти?       Лектер повторяет вопрос, и Уилл мнется, но не находит ни одной стоящей причины выставить его вон. Он отворачивается и пропускает доктора внутрь.       В чем не откажешь Ганнибалу, так это в умении готовить, открывшемся случайно, но очень кстати. Конечно, странно, что едва знакомый человек приносит завтрак, но Уилл отказываться не собирается, хотя бы потому, что ему самому завтракать точно нечем. Он благодарит. Достаточно косноязычно. Его выбивает из колеи, что он не один на кухне. Их с Ганнибалом разделяет стол и полоска солнечного света по столешнице, но этого слишком мало, чтобы Уилл чувствовал себя в безопасности.       — Я мог бы извиниться за то, что анализировал тебя… Но тогда вскоре мне придется извиняться снова, и, в конце концов, ты устанешь от этого. — Лектер поднимает глаза от собственной тарелки. — Поэтому я решил, что извинения бессмысленны.       Никому бы не понравилось, если бы его пытались анализировать так открыто. Уилл считает, что инцидент при их знакомстве был, как минимум, некрасивым жестом по отношению к нему. Но он не дурак и вполне понимает причину такого интереса. Поэтому он ведет плечом и говорит:       — Просто не переходи границ.       — А не проще ли познакомиться, как взрослые люди? — бросает словно невзначай Ганнибал. — Как знать, может быть, мы подружимся.       — Я не нахожу тебя столь интересным, — говорит Уилл. Почему-то слова Лектера вызывают у него раздражение, которое подстегивает его сказать то, что он думает. О, он уверен — они никогда не будут друзьями. Не смогут. Не с человеком, для которого он — интересный случай в практике.       — Всему свое время, — доктор легко улыбается. Мысли Уилла невольно возвращаются к увиденному на поле. Возможно, ему вообще не суждено иметь нормальных отношений с людьми, и Ганнибал Лектер — совершенно точно не исключение. Совершенно точно.       — Агент Кроуфорд сказал мне, что у тебя чутье на монстров, — продолжает разговор Ганнибал. Конечно, о чем еще может зайти речь, учитывая специфику их знакомства. Пусть перед ними и завтрак. Доктор поднимает глаза, ловит взгляд Уилла, который тот уже не пытается отвести — некуда. Уилл лишь с секунду колеблется с ответом. Возможно, если он попробует доказать Ганнибалу, что мертвая девушка в поле — дело рук не того, кого они ищут (не говоря, что только один из убийц — его родственная душа), он сможет прояснить себе самому мотивы нового убийцы (или их отсутствие). Честно сказать, сейчас его меньше интересовало дело Миннесотского сорокопута. В том числе потому, что он был уверен, что поймает его, потому что видит мотив. Его, в отличии от подражателя, нужно лишь прихлопнуть колпаком. Подражатель же… Для Уилла он — нечто вроде личной ответственности. Ошибки в системе его размеренной жизни, почти ставшей нормальной.       — Я не думаю, что Сорокопут убил ту девушку в поле, — говорит он, отодвигая от себя тарелку. Лектер подается вперед, складывая руки на столе.       — Дьявол кроется в деталях, — у доктора всегда был такой мягкий и шуршащий голос? — Где подражатель ошибся? Что выдало его?       — Все. — Уилл с трудом сдерживает дрожь в голосе, прикрывает ладонью губы. Перед глазами плывут пятна. — Мне даже показалось, что он сделал это…       Он отворачивается к окну, скользит глазами по границе между светом и тенью.       — …чтобы показать мне одну сторону, чтобы я мог увидеть другую. Чтобы я мог посмотреть на ситуацию под другим углом.       — Что-то не сходится с этим Сорокопутом. Ты пытался воссоздать его фантазии? Что его беспокоит?       — Многое, — Уилл ведет плечом, все еще находясь во власти своей предыдущей догадки.       — Часто ли что-то беспокоит тебя, Уилл?       Доктор Лектер смотрит внимательно, и Грэм нехотя снова и снова встречается с ним глазами. Он пытается улыбнуться:       — Меня? Нет.       Не беспокоило, это точно. До появления в его жизни следов человека, которого он, лучше бы, никогда не встретил. Так что он даже не слишком сильно лжет. Его ничего не беспокоит. В глазах Ганнибала — странный лихорадочный отблеск, который отчего-то вызывает неприятные ощущения, как что-то скользкое по голой коже под водой в темноте.       — Конечно нет. Мы похожи. Нас ничего не беспокоит. В нас нет ничего, что бы заставляло чувствовать себя не в своей… — доктор улыбается. — …тарелке.       Ганнибал опускает глаза.       — Ты знаешь, Уилл… Я думаю, дядюшка Джек видит тебя в образе фарфоровой чашечки. Ты — часть китайского сервиза, который достается на стол только для особых гостей.       Уилл смеется. О, он знает, кто он для Джека. Джек всегда ищет возможности раскрывать свои дела, Уилл — всего лишь одно из них. Хотя, конечно, он должен отдать должное — сравнение с чашечкой вышло забавным. Что-то дергает его спросить:       — А как ты видишь меня?       Доктор поднимает голову и смотрит на Уилла не моргая, от чего становится немного жутко. Момент тишины тянется вечность.       — Я вижу мангуста, притаившегося под домом в момент, когда змея проползла рядом.       Уилл хочет сохранить улыбку, но у него не получается это сделать. Слова эхом отдаются в голове. Шестое чувство орет о том, что он упускает важное, идет в неправильном направлении. Он не знает, что оно хочет, почти точно так же, как не знает, чего хочет доктор.       — Доедай свой завтрак, — говорит Ганнибал, сам следуя совету.       Уилл не может заставить себя поднять вилку.       Неосознанная тревожная мысль заставляет его практически вытолкать доктора Лектера из дома. Он говорит, что должен был сопровождать Уилла на стройку, где были найдены зацепки по убийце девушек, но Уилл не слушает его. Ганнибала сложно не слушать, но Грэм повторяет себе, раз за разом, что на него не действуют психологические штуки доктора, и наваждение отступает. Машина отъезжает от дома, скрывается за поворотом на пустой дороге, только тогда Уилл отходит от двери. Закрытой на все замки. Давно уже он так не терял контроль. Влажный собачий нос тычется в ладонь, Уилл машинально гладит подошедшего пса. Ощущение жесткой шерсти под пальцами возвращает его в реальность. Он не может логически вывести причину, по которой его колотит. Но, может быть… Сможет? Уилл садится на холодный пол, прислоняется спиной к стене и закрывает глаза.       Мысли об убийце девушек — в сторону. Ему нужен подражатель. Он вздыхает и жмурится сильнее. Веки кажутся тонким папирусом, совсем не защищают от света. «Отбросить ненужное, лишнее…» — думает он. Затем открывает глаза. Не в комнате, среди пылинок, пляшущих в лучах солнца, и собак, а в окружении жухлой травы. Нет ни следов, ни крови — просто поле и низкое небо. Уилл идет. «Что я хочу сделать? Что я хочу увидеть?» — говорит он вслух. Вновь закрывает глаза. Открывает тогда, когда необъяснимое чувство стискивает грудную клетку. Перед ним — свинья, наколотая на рога. Инструмент. («Для чего?») Кто она — не имеет значения. Для кого она — имеет значение. («Для кого?») Подсказка. Помощь. Понимание через контраст. Рука Уилла тянется к ложбинке между грудей девушки. Подушечки пальцев обжигает неестественным холодом. Джек Кроуфорд говорил, что у нее удалены легкие. Уилл неосознанно приподнимает уголки губ. Это — не дань уважения. Это… Блажь. Ему все равно. Его волнует только одно.       «Я помогу увидеть».       «Я хочу увидеть».       «Дьявол кроется в деталях».       На груди девушки возникает светлое, набирающее яркость и слегка опалесцирующее голубое пятно. Оно множится, растет, пока перед глазами Уилла все не сливается.

«Таков мой замысел».

      Он отталкивается от стены в собственном доме. Его колотит. Под ухом поскуливает одна из собак, переставляет лапами, цокая когтями по деревянному полу, другая. Сердце заходится, словно бы Уилл марафон пробежал. Он прикладывает руку ко лбу, мокрому от испарины, откидывает слипшиеся кудри с глаз. На место ужаса приходит тревога, еще более сильная, чем до этого, оформляющая увиденное в предложения лучше, чем он сам бы смог. Тот, кто убил девушку, хотел показать разницу. Эмоциональную разницу. Ему, Уиллу — никто другой не увидел бы. И увидеть самому... нечто. Уилл поднимается — колени не гнутся, он хватается рукой за подоконник, чтобы не упасть. К чему он вообще вспомнил эту фразу: «Дьявол кроется в деталях»? Отрывки разговора, как зажеванная в кассетном видеопроигрывателе лента, прокручиваются в голове снова и снова. Он ведь именно это и сказал Ганнибалу, что думает, что подражатель хотел показать ему разницу. И он… Уилл трясет головой. Ему кажется, что Лектер в тот момент улыбался. Нет, полный бред. «Ты выдаешь за действительное то, что им быть не может. Доктор Лектер — психолог. Знакомый Аланы. Твой разум почему-то зацепился именно за него, вот и все. Никакой загадки», — говорит он вслух. Почему-то это не делает слова более весомыми. «К тому же, ты видел его несколько раз. И он точно не твой…» Произносить слово «соулмейт» невыносимо, Уилл избегает его. Ганнибал знает о Сорокопуте. И знает о том, что у полиции нет зацепок. Знает о способностях Уилла. Он слишком много знает. И все же… «Ты в отчаянии», — констатирует он факт. — «Стоит успокоиться». Уилл кивает мыслям, поднимает голову. И замирает на месте.       На пороге его дома проступают голубые следы. И еще одни. Он ведет глазами к столу, на котором еще стоит грязная посуда. Грязная не столько из-за еды, сколько из-за возникающих с каждой секундой новых светящихся пятен. «Змея проползла рядом, да?» — шепчет Уилл и с его губ срывается смешок. Он переводит взгляд на недоеденный завтрак.       «У нее удалены легкие».       К горлу подкатывает тошнота.       Уилл Грэм смотрит на дорогу. Колеса такси шуршат по асфальту, улицы смазываются в разноцветную полосу. В его голове раздается последний диалог с Джеком. Он совсем не жалеет, что сказал ему, зачем едет к доктору Лектеру. Жалеет только, что так и не смог сказать, почему. Джек Кроуфорд бы понял. Но Уилл не смог выдавить из себя слова, был назван сумасшедшим и отправлен за доказательствами. Уилл слегка улыбается и смахивает кнопку блокировки телефона. В сумерках яркость экрана режет глаза.       «Я еду за доказательствами», — пишет он. Машина тормозит. Уилл медлит с секунду, но отправляет сообщение. Выходя из машины, он смотрит вверх, на кирпичную кладку, кажущуюся темной, на прямые белые колонны входа и высокие окна. В нескольких горит свет. Ганнибал Лектер еще должен быть здесь. И Уиллу стоит испытывать нечто вроде страха. Или, хотя бы возбуждения или трепета, что было бы менее правильно, но объяснимо.       Он не чувствует ничего.       Грэм прокручивал в голове много раз, что должен сказать и что должен сделать, чтобы прожить дольше. Сейчас ему хочется выбросить свой пистолет в урну, потому что в нем нет смысла. Его не интересует, предпримет ли Джек Кроуфорд что-нибудь. И сможет ли он выстрелить в человека впервые. Он входит внутрь.       Уилл уверен: его ждут.       Уилл Грэм поднимается по лестнице, с ощущением, как будто он смотрит на себя со стороны, и его тело — не его. Каменные ступени глухо отзываются на каждый шаг. Он тянется к дверной ручке — но дверь отворяется раньше, чем Уилл касается металла.       — Я ждал тебя, — Ганнибал Лектер в черном, до неприличия идеально сидящем пиджаке и красной рубашке, выглядящий ни капли не устало, несмотря на конец дня, жестом приглашает Уилла войти, придерживая рукой дверь.       — Я знаю, — говорит Уилл и, избегая взгляда доктора, проходит в офис. Пистолет по ремнем начинает давить на кожу сильнее. Он не замечает, закрывает ли Ганнибал дверь на замок. Имеет ли это значение?       Уилл скользит глазами по шкафам с книгами, по полу, по столу. В его груди словно что-то ломается, с хрустом, впиваясь в легкие. Уилл морщится. Он до последнего не верил, что прав. Но бирюзовые следы и отпечатки повсюду не обманывают. Приходится зажмуриться на секунду.       — Рад, что ты пришел, — мягкий тембр Лектера касается его слуха, по спине Уилла ползут мурашки. — Я говорил, что нам стоит познакомиться.       Лектер обходит его, опирается бедрами о свой стол. Его тонкие губы складываются в легкую полуулыбку. Но глаза остаются холодными. Тонкий хрусткий лед на воде бездонного пруда. Уилл не может решить, что лучше — эти глаза или рябь отпечатков. Что-то в очередной раз ломается, и он в два шага сокращает расстояние между ним и доктором       — Я больше не могу это видеть, — сбивчиво говорит он, хватая Ганнибала за предплечье. Перед глазами резко темнеет, руку бьет током. Уилл отшатывается, оступается, хватается за спину кресла для посетителей. Руку покалывает, но это работает — свечение исчезает. Сердце стучит как обезумевшее. Ганнибал потирает руку, медленно и изящно поправляет смятый рукав. И, Уилл не сразу понимает, но… он смеется.       — …Неожиданно.       — Когда ты узнал? — говорит Уилл, прерывая Ганнибала на полуслове. Тот слегка наклоняет голову вперед. Знак терпения.       — Когда агент Кроуфорд представлял нас друг другу в участке. Ты ушел раньше.       — И после этого ты… — Уилл сглатывает.       — Убил ту девушку? — «располагающее» выражение лица доктора Лектера не меняется. — Боюсь, нет смысла увиливать от ответа.       — Это точно.       — Да. Я обещал Кроуфорду, что помогу тебе поймать убийцу. Я дал тебе подсказку.       — Ты скормил мне ее легкие! — голос предательски дрожит, и Уилл переходит на полушепот. Ганнибал прикрывает глаза, его светлые ресницы становятся золотыми под светом лампы. Он проводит пальцами по столу.       — Тебе же понравилось, в конце концов.       Уиллу хочется вытащить пистолет прямо сейчас и прострелить доктору голову. И будь что будет. Он с трудом укрощает эту мысль, впивается ногтями в ладони. Ганнибал наблюдает за ним, не моргая.       — Присядь, Уилл, — ведет он рукой, Уилл невольно следит за жестом. — У тебя нет причин торопиться.       Грэм смеется. Ему не смешно, но он смеется, сухо и фальшиво, и опускается в одно из кресел.       — Потому что я не выйду отсюда?       Лектер вздыхает:       — Боюсь, мы оба знаем, что это так, — в его голосе — сожаление, руки сцеплены. Он садится в кресло напротив и поднимает взгляд. Уилл больше не пытается убежать от него.       — Я должен признать, что… разочарован таким положением вещей. Мы могли бы узнать друг друга лучше, и, тогда, быть может, обстоятельства изменились…       — Я очень рад, что у нас нет времени.       — Мы уже не узнаем, изменилось бы твое мнение на этот счет. Ты сказал агенту Кроуфорду?       — Да. Он назвал меня сумасшедшим.       Уилл закрывает глаза — ему не надо видеть, чтобы знать — Ганнибал улыбается. Считает себя непойманным. И вполне резонно, наверное. Удивительно, как мало Уилл может чувствовать сейчас, хотя буквально пару минут назад его разрывало от ярости, а последние несколько дней он провел в клетке из собственного ужаса. Сейчас же мысль была острой, кристально-чистой, как осколок стекла. Впервые за долгое время, стоит сказать. Очень долгое.       — Зачем ты убиваешь? — спрашивает он. Лицо Ганнибала искажает короткая, «правильная» ухмылка, но, прежде чем он успевает ответить, Грэм продолжает. — Впрочем, я уже знаю ответ.       — Ты анализировал меня, — не вопрос, но утверждение. Карие глаза щурятся, в них, искрой пробегает интерес.       — Как и ты меня, — Уилл жмет плечами.       — И как бы ты ответил на свой вопрос?       — Потому что можешь. Потому что тебе так хочется. У тебя нет определенной причины, как она есть у убийцы девушек. Разница, которую ты хотел показать мне.       Ганнибал улыбается. Уилл хмурится.       — Ты хочешь владеть людьми. Манипулировать ими. Убийство — лишь еще один способ. И мной ты тоже хочешь манипулировать. Посмотреть, что будет. Посмотреть, что ты почувствуешь, и что почувствую я.       Ганнибал слушает со вниманием. Уилл думает, что так слушать умеют только психологи (и психи) — будто бы их всецело занимает предмет разговора и ничего важнее они в жизни не слышали.       — Тебе не было бы интересно на моем месте? — приподнимает брови Лектер. — Посмотреть, что же на самом деле такое — безусловная связь между нами.       — Я и так на твоем месте, — выплевывает Уилл. — Но с другой стороны.       — Это уже совсем другое место, — усмехается Ганнибал, в уголках его рта залегают морщинки. — Твоя чистая, патологическая эмпатия поможет тебе увидеть, почему бы не попробовать?       На секунду Уилл поддается. На секунду ему кажется важным — понять. Но секунда проходит — он жмурится и уперто поднимает подбородок. Он не может позволить себе лезть в голову Ганнибала Лектера. Слишком велик риск потеряться.       — Даже моя эмпатия не способна на некоторые вещи.       Он встает со своего места. Он должен закончить.       — Я ненавижу тебя, — говорит Уилл на выдохе. — Одним своим существованием ты перечеркнул мне возможность на нормальную жизнь. Я не знаю тебя, но ненавижу.       — Я полагаю… — Ганнибал тоже поднимается, отходит к столу. Уилл видит его спину. — …Это — красноречивое завершение нашей попытки пообщаться?       — Именно так, — Уилл заводит руку за спину, снимая пистолет с предохранителя, хотя все в нем говорит, насколько данное действие бесполезно. Доктор Лектер снимает пиджак.       — Мне жаль, Уилл.       — Мне — совсем нет. Я желаю тебе сгореть в Аду.       Уилл не успевает усмехнуться — перед его глазами оказывается пиджак доктора. Полностью дезориентированный, Грэм отскакивает назад, к двери, выхватывает пистолет. Его скорости не хватит, его реакции не хватит… Но он не будет стоять и ждать. Ему очень хочется, и именно поэтому он не будет. Апатия, которую Уилл чувствует — побочный эффект разочарования в человеке, предназначенном судьбой, разочарования от невозможности любить его. Сдаться такому — высшее проявление слабости. Совсем не то, чему стоит поддаваться, если не уверен, будет ли у тебя еще один день.       Если ему предназначено умереть сегодня, то он умрет не потому, что противник — его соулмейт.       Уилл спускает курок — наугад, отбрасывает рукой простреленную тряпку. Он знает, что не попал.       Ледяной взгляд доктора. Алый росчерк на бледном лице, такой же алый манжет рубашки. Блик — молния по металлу. Скальпель, идеально лежащий в руке.       Уилл видит все в замедлении, но тело двигается по старым законам времени, и он не может отреагировать на то, что видит.       Он стреляет еще раз, не успев вскинуть руки.       Через секунду после того, как от боли у него темнеет перед глазами.       Низ живота горит, Уилл оступается, падает назад. Он не видит Ганнибала — видит только белоснежный потолок и свет.

«Уилл!»

      Глухой нечеткий крик. Грэм не может сказать, кому принадлежит голос. Он даже не уверен, существует ли его обладатель в реальности.       Он моргает.       Но ни потолок, ни свет больше не появляются.       — Все наконец-то закончено. — Джек Кроуфорд следит взглядом за желтым листом на воде, спокойной, оттого похожей на зеркало. Его отражение и отражение человека рядом с ним размыто, но различимо. — Я уверен, мы еще столкнемся с делами его рук, но даже того, что мы имеем сейчас, хватило, чтобы навсегда закрыть его за решеткой.       Его собеседник ведет плечом, но ничего не говорит. Каштановые кудри, следуя за ветром, открывают его лицо — сосредоточенное, задумчивое.       — Уилл? — Джек поворачивает голову к молчаливому спутнику. — …Как ты?       — Уже давно не болит.       — Я не о ране. Не могу представить, какого это, даже думать не хочу…       — И я не хочу. Мне не верится, что все закончено.       Джек кладет руку Грэму на плечо. Тот подносит пластиковый стаканчик с кофе к губам.       Уилл прострелил Ганнибалу Лектеру ногу, как ему сказали потом, из-за этого скальпель не вошел так глубоко, как это было бы при прямом ударе. После выписки времени думать о себе не было — улики из дома Ганнибала, проверка кучи старых нераскрытых дел, разговоры, по большей части неприятные. Он видел Ганнибала в суде — первый раз за несколько месяцев, которые шло расследование. Его резкий профиль и аристократичная осанка врезались в память, несмотря на попытки Уилла зашлифовать любые воспоминания, связанные с ним.       И больше всего Уилл хочет забыть взгляд Ганнибала, нашедшего его в огромной толпе, среди полицейских, свидетелей, журналистов и просто зевак. Не ледяной, но по-ребячески заинтересованный. Взгляд, прилипший к нему, ощущающийся постоянно.       Чем больше времени проходит, тем меньше Уилл понимает, что чувствует на самом деле, если отбросить то, что он должен чувствовать. Он заколачивает все, что ему не нравится, глубоко внутрь себя страхом.       Уилл Грэм просыпается по ночам в холодном поту, потому что уверен, что однажды, вернувшись домой, увидит светящиеся бирюзовым светом следы на своем пороге.