Шрамы

Кровь медленно стекала. Крупными каплями собиралась на кончиках пальцев. А потом срывалась вниз. Рядом приземлилась слеза и Осомацу всхлипнул, в очередной раз проводя по колом стоящему члену. Из горла вырывалось невнятное бормотание, а бессмысленный взгляд смотрел в потолок. Взглянув на изуродованную дрожащую руку, он поднял ее и обхватил член, пачкая его в крови. От этого вида Осомацу выгнулся, поджав пальцы, и кончил, сквозь поверхность оргазма чувствуя, как щиплет свежие раны. По лицу расплылась блаженная улыбка. В другие дни он делал это снова. Порезы становились глубже, больше, перекочевали и на другу руку, а потом бедра, живот, грудную клетку. Бинты стали покрывать все тело, но только там, где не заметили бы братья. Он больше не ходил с ними в баньку, предпочитая кое-как отмываться дома. А после этого идти дрочить от возбуждения, что подарила легкая боль стреляющая в ранках. Он подсел на это как на наркотик. Но довольно быстро он перестал это контролировать. Вид любого ножа стал вызывать приятную дрожь и тяжесть в паху, а стычки с братьями заканчивались новой дрочкой в туалете ночью. Осомацу понимал, что он больной на всю голову, который кайфует от вида и запаха крови, от колющей боли в ранах. Но его это не парило. И он терял осторожность. Осомацу в очередной раз провел по члену, дразняще коснувшись головки, и вдохнул железный запах крови, пропитавший воздух, смешавшийся с запахом пота и очистителя воздуха. По телу прошла дрожь, заставив его всхлипнуть, подавившись воздухом. — Осомацу-ниисан? Бразе, у тебя там все хорошо? Озабоченный голос Карамацу заглушил громкий всхлип и тот приоткрыл дверь, забеспокоившись о состоянии брата. Увиденное заставило подавиться воздухом. Пол был в разводах крови, как и стены. По испуганному лицу брата текли слезы, а руки были окровавлены, прикрывая пах. Возможно Карамацу бы даже смутился от вида брата с приспущенными штанами, если бы тот не напугал его. На языке почувствовался привкус железа от ударившего в нос запаха и второй по старшинству рванул за аптечкой, надеясь, что брат не запрется, сбегая от позора, и даст позаботиться о себе. Осомацу отмер и прикрыл лицо ладонями, совершенно не заботясь о том, что те в крови. Запах железа больше не дарил тот приятный дурман, а лишь вызвал тошноту. Он был неосторожен, не заперся, не был тихим и привлек внимание брата. А если бы это был кто-то из тройки младших? Осомацу не хотел думать об этом. Просто натянул штаны и сел в ожидании приговора, совершенно не заботясь о том, что кровь все еще текла из порезов кружа голову. Карамацу вернулся довольно быстро. Осомацу просто наблюдал за ним, не зная, как перевести ситуацию в шутку, да и стоило ли. — Я сейчас все обработаю, Осомацу-ниисан. Он кивнул, отведя взгляд и стараясь отвлечься от болезненно давящего на ткань члена. Он собирался просто перетерпеть это. Влажная ватка коснулась руки, стирая кровь и оставляя после себя привычную пульсирующую боль. Осомацу глянул на брата. Тот был хмур, как Ичимацу, что заставило вздрогнуть. Похоже почувствовав это, Карамацу остановился и кинул обеспокоенный взгляд на брата. — Прости. Больно да? Осомацу просто пожал плечами и отвернулся, чувствуя, как от непривычных интонаций брата начинает мутить. Голова закружилась, и он оперся головой о стену, прижимаясь виском к холодной плитке, прикрывая глаза. — Осомацу? — Все норм, братиш. Я мог бы сам. Осомацу вновь посмотрел на брата. Тот нервно поджал губы, замерев. — Почему? Старший вздрогнул, резко выпрямляясь. В голосе брата была подавленность, и Осомацу был уверен, что Карамацу расплачется в любой момент. Это сбивало с толку. — Почему, Осомацу-ниисан? Почему ты начал делать это? — Карамацу поднял действительно влажный взгляд, заставляя брата отстраниться. — Мы обидели тебя? Я обидел тебя? Осомацу чувствовал, как брат дрожал, явно слишком напуганный, чтоб нормально соображать. Притянув младшего к себе, он позволил ему прижаться так сильно, как тот захочет, и уткнулся носом ему в макушку, целуя. Мягко поглаживая напряженную спину, Осомацу чуть покачивался, действуя совершенно интуитивно, пользуясь тем доверием, что младший питал к старшему, убаюкивая. — Все хорошо, Карамацу. Никто не виноват. Ты не виноват. Чоромацу, Ичимацу, Джуши и Тотти тоже не виноваты. Никто не виноват. Я в порядке. Со мной все в порядке. Ты не виноват… Продолжая что-то шептать, Осомацу аккуратно поправил рукава толстовки, скрывая уже почти переставшие кровоточить порезы. Как мог стер кровь со стен, пола, себя и брата. Закончив, он поднялся, поднимая брата, и вывел его из комнаты. Из гостиной доносились голоса остальных братьев. Все еще поглаживая спину вроде бы успокоившегося брата, Осомацу наклонился еще ближе и зашептал: — Все хорошо, Карамацу. Давай ты не говоришь об этом братьям, а я сделаю то, что ты захочешь. Хочешь все деньги отдам? Карамацу покачал головой и, отстранившись от брата, просто ушел. Осомацу не стал его останавливать.

***

Неделю Осомацу пробыл в напряжении, ожидая, что Карамацу расскажет его секрет остальным. Старший шарахался от ножей и старался не отсвечивать. Но ничего не происходило. Карамацу вел себя, как обычно. И напряжение начало уходить. Вскоре Осомацу вернулся к своему занятию, но стал осторожней и тише, от чего удовольствия процесс стал приносить все меньше и меньше. Поймать момент, когда никого не было дома, было нереально и Осомацу просто нашел для себя новое место. В подворотне было грязно, пахло просто отвратительно. Но зато здесь даже Ичимацу его не найдет — Осомацу как мог изучил маршрут младшего. Сняв толстовку, Осомацу устроился поудобнее и достал нож. Протерев лезвие спиртовой салфеткой, приложил лезвие к коже, надавил… Резко. На коже проступили первые капли крови, а по лицу Осомацу расползлась блаженная улыбка. Надавил. Разрезал. Снова надавил. И новый порез. В ноздри пробились первые нотки запаха крови, а в уголках глаз стояли капельки слез. Еще несколько надрезов и Осомацу надрывно всхлипнул, приподнимая футболку, и, очерчивая ребра, провел кровавую дорожку. Пальцы ног подогнулись, а от запаха крови внизу живота затянулся узел. Еще надрез. У самых пальцев руки. Будет больно что-то делать ей. Переложив нож из ладони в ладонь, Осомацу утер лицо чистой уже свободной от ножа рукой и сделал на ней надрез. Слишком глубокий. Из горла вырвался какой-то жалкий смешок. Конечно, левой было сложнее управляться, но зато жалеть себя не получалось. Из-за рта вырвался первый стон. Крыша нещадно протекала, а правая рука окрашивалась в красный. Еще надрезы на ребрах, окрасившие белую футболку в красный (как же больно будет отрывать ткань от кожи из-за засохшей крови), и Осомацу приспустил штаны. Вид еще не тронутых шрамами бедер, будоражил кровь и заставлял терять последние капли рассудка. Острая боль прошлась к паху, когда он сделал первый надрез. Совсем рядом. Вот он сомкнет ноги и ткань трусов испачкает его же кровь. Из горла вырвался томный стон, оборвавшийся всхлипом при следующем порезе. Где-то рядом прошла шумная компания, заставив захлопнуть рот ладонью и на пару мгновений вернуться в реальность. Тело дрожало от боли и возбуждения, а скомкавшаяся под ним толстовка была в пыли и грязи. Он глянул на свою футболку. На месте порезов ткань пропиталась кровью и этот вид нельзя было перепутать ни с чем. Чуть подвинувшись, Осомацу приглушенно застонал, вновь погружаясь в пучину своего безумия. Ткань трусов безжалостно сжимала налившийся кровью член, заставляя терпеть боль. Мимолетная мысль о том, что кто-то может увидеть его такого: всего в крови, со спущенными штанами и стояком, — и Осомацу с жадностью втянул воздух, видя как перед глазами заплясали черные точки. Нож выпал из дрожащей руки, и Осомацу закусил ткань футболки, в который раз теряя голову от ощущений того, как подсохшая кровь остается на его члене, как по головке стекает красная теплая капля проделав путь от запястья. Внезапно его руку накрыла другая, чужая рука. Он резко распахнул глаза и уставился на сидящего перед ним на корточках Карамацу. — Кара… — он оборвался, задохнувшись от ощущений. Брат ласкал его плоть сосредоточенно, жестко, но с таким исследовательским интересом, что Осомацу оставалось лишь комкать ткань толстовки под собой, выгибаться в спине и пытаться не стонать вголос. По щекам расцвел румянец от смущения, и он попытался оттолкнуть руку брата, но случайно наткнулся на пах самого Карамацу. И так и замер. Но после провел по бугорку, щекоча через обтягивающую ткань. Карамацу тихо выдохнул и как-то доверчиво уперся лбом в плечо брата. А того выгнуло от всех ощущений: от запаха крови и противного одеколона, от шершавости стены, от боли в порезах и от рук ласкающих его член. Оргазм накрыл, заставляя сжаться, жадно глотая воздух, цепляясь за футболку брата и пытаясь не закричать от наслаждения. Когда Осомацу наконец расслабился, вдыхая запах брата, все еще немного надрачивающего ему липкой от спермы рукой, в его голове появился ворох мыслей, заставивший слабо усмехнуться. — Это то, что ты захотел от меня за сохранение моей тайны, а, Пидормацу? — Карамацу вздрогнул, а Осомацу сжал пальцы на его куртке, не давая смыться. — У тебя ведь все еще стоит. Хочешь меня, Пидормацу? Так давай возьми. Трахай меня, пока я истекаю кровью. Я приму твою плоть в свою задницу и… — Прекрати, — голос Карамацу дрожал. Осомацу хмыкнул, не отпуская брата, и отвернулся. — Прости. На Осомацу воззарился недоверчивый взгляд, и тот привычно ухмыльнулся. — Я знаю, что у тебя стоит, и знаешь… Давай просто попробуем и забудем об этом, окей? Да и общий секрет… Осомацу заткнулся, прерванный внезапно накрывшими его рот губами. Он прикрыл глаза, отдаваясь и притягивая ближе к себе. Простонал, когда его нижнюю губу оттянули одновременно поглаживая вновь вставший орган. Стало жарко. О неправильности происходящего думать не хотелось. — Карамацу… Тихо, на выдохе, и у младшего сносит крышу. Он набрасывается, укладывая под себя на землю и резко задирая футболку от чего, Осомацу тихо вскрикивает, а только засохшая кровь вновь течет у ребер. Карамацу мягко касается губами у ранок, словно извиняясь, а потом слизывает капельки крови, заставляя брата зажмуриться от наслаждения и тепла. Осомацу тянется к брюкам младшего, неловко расстегивая ремень и ширинку, обхватывая член сквозь ткань очередных нелепых трусов. — Хочу чтобы ты носил такие же, но с моим лицом, — внезапно заявляет Осомацу и краснеет, понимая какую чушь сморозил. Карамацу самодовольно хмыкает, продолжая выцеловывать порезы, пробуя брата на вкус. А того ведет от вновь врезавшегося в ноздри запаха крови, и он закидывает ноги на поясницу брата, заставляя быть ближе и мешая его занятию. Но тот и не против и как-то сдержанно стонет, когда Осомацу начинает тереться своим членом о пах брата. Карамацу прикрывает глаза, но все равно видит старшего брата под собой. Такого раскрасневшегося, растрепанного, кусающего губы одновременно и от наслаждения, и от боли. Глаза Осомацу плотно зажмурены, ресницы блестят от слез, рот пошло приоткрыт, а на пунцовых щеках кровавые разводы. Осомацу на ощупь снимает с Карамацу штаны и тот сжимает пальцы на его плечах, вдавливая в землю, заставляя болезненно вскрикнуть и тут же застонать в поцелуй. Пальцы младшего пробегают между ягодиц и, Осомацу на миг сжимается, но потом призывно разводит ноги, приоткрыв горящие больным блеском глаза. Ворвавшиеся пальцы холодные и скользкие, и он чуть подается к стене, убегая от странного ощущения. Но Карамацу что-то шепчет и Осомацу, совершенно не задумываясь откуда у брата взялась смазка, расслабляется ровно до того момента, как в него входит член. Плотный пульсирующий, он словно разрывает, а старшего выгибает в оргазме. Он пошло стонет, пока брат в своем темпе трахает его, похоже совсем забыв о заботе. Но Осомацу только рад. Он царапается, открывает собственные раны и тонет в дурманящем запахе, кончая вновь. Перед глазами качается небо и пляшут черные точки, а еще там лицо Карамацу, потонувшего в удовольствии от горячих сжимающих его плоть стенок. Осомацу целует жадно, нежно, зарываясь в волосы и еще больше притягивая к себе. И сжимается в очередном оргазме, заставляя брата кончить и рухнуть сверху, поглаживая чужие плечи подрагивающими пальцами. Осомацу шипит, но не вырывается, наоборот обнимая и баюкая, говоря какие-то даже немного сопливые, но пошлые фразы. Карамацу чувствует приятную усталость и выходит из брата, который сразу же протягивает салфетки подрагивающими руками и начинает приводит себя в порядок сам. Что выходит плохо. Вытереться от следов удалось, но толстовка была грязная: в крови, поте и сперме, да и на футболку из-за кровавых пятен без дрожи было не взглянуть. Карамацу легко решил эту проблему. Накинув свою куртку на плечи сонного брата, он повел его прочь из подворотни, мягко приобнимая за плечи и выглядя счастливым. На земле подворотни лежал забытый нож.