Любовь сквозь года

Теплая зима, не подарившая ни одного крепкого и привычного всем россиянам мороза, так, слегка хватануло, да сразу отступило, не дав моржам полного удовольствия испытать свежесть речной воды в крещенские морозы, отрезвление всего организма, а в особенности сознания., ведь действительно, какова досада! Потеря еще одной радости жизни, негласно отмеченной галочкой у многих русских. После того же минутного купания не чудно ли ощутить глоток разгорячающего чаечка, с чайника, что вот-вот сняли с печи? Тот неповторимый вкус дымка, легко прокатывающегося по небу и игриво задевающего язык, тот вкус крепкой заварки под не малоизвестной фирмой "МК голубой кораблик", что так невольно ассоциируется со вкусом тех далеких детских, но столь сокровенных воспоминаний. Дешевизна предоставляла доступность, всегда спасала в непростые времена, даже сейчас он представляет собой эталон дешевизны, зато какой, не тот привкус затхлых и самых старых залежавшихся листков, кои собирали, можно даже утвердить, что с самых дохлых кустиков, не прошедших отбор в иные чаи, более высокие по рангу, нет. Держать вкус было его основным достоинством. А что насчет любителей баньки? Напарили, да нагрели до недопустимых восьмидесяти-девяноста градусов, да как выскочили, будто ошалелые в крепкий морозец, бежите, источаете пар, да в самый первый сугроб валитесь с головой. Хорошо, прохладно, можно позволить себе и выдох облегченный. Смеетесь и назад. Все по новой. Незадавшийся первый день лета. Мрачные тучи, вечно проявляющие по отношению к людям хмурость и явное недовольство, что-то бурчащие себе под нос в скверных раскатах грома, а потом как понесутся выть, реветь, капризничать, не желая идти на уступки. Как бы блаженное солнце их не толкало, они то и дело сразу перекрывали его, давая лишь лучистым глазком осмотреть раздосадованный народ. Ветер тоже понять было нельзя. С одной стороны он гонит прочь хмурых, с другой только нагоняет на них тоски. Завывал унылы песни вместе, явно втягиваясь во вкус. А холод? Разве это лето без знойной жары и ярко улыбающегося солнца, о жалости которое забывает и печет по первое число? Русским то и дело, что оставалось жалостно смотреть в окна, ловя настырные барабашки капель. Конечно, без каких-либо сомнений они привыкли ко всякому капризу погоды, лето не часто удавалось таким, каким бы его ожидал видеть народ, а что уж тут поделаешь? Затянули пояса и терпим, наслаждаясь хорошими деньками лишь на фотографиях. * * * Этот день был неким исключением из серой массы, так сказать, слово божье среди сплошного богохульства. С самой зорьки солнце счастливо опускалось на верхушки деревьев, медленно спускаясь к земле, небо было чисто так, как казалось бы, никогда ранее, синющее с редкими пухово-белыми подушками облаков, птицы так надрывисто насвистывали свои мелодии, так сладко выказывали счастье к состоявшейся погоде, что пройти мимо и не свиснуть в ответ душа не позволяла, что редкий лесничий, решивший с самого утра по грибы да ягоды, делал. Легкий туман, что решительно плыл по низу, колыша мелкую травинку, да сбрасывая с нее капельку свежей росы и распространяя дурманящий запах елей и сосен, в общем, самое прекрасное-клише деревенское утро, которое только мог представить себе романтик. Вон там на поле пасутся коровы, вывели которых девчушки, вон там сено греет спинку на солнечных лучах. * * * -- Хикару, - силуэт легко вышептывает чужое имя, двигаясь чуть ближе, хотя, казалось бы, куда ещё-то? Они итак лежали в обнимку на тесной кроватюшке, такой типичной, железной, окрашенной в зеленый цвет, вся из себя такая советская, явный долгожитель среди кроватей, хотя веку её осталось недолго, вон, уже легко поскрипывает под весом чужих тел, заставляя пружины тяжело, будто, выдохнуть. Укрывались пледом, загнанный который был в тот белый пододеяльник с ромбом-прорезью, делили ту тяжелую подушку, набитой то ли ватой, то ли газетами, то ли таким тяжелым пухом, бежевой по цвету, без наволочки, с легкими расплывшимися пятнами от чая. Матрас был полосатый, тоже доживающий свои последние деньки, пышным, благо хоть пружины из него не торчали. Сонный силуэт, который только-только окликнули, опустил голову ещё чуть ниже, утыкаясь в грудь русского, что-то невнятно бурчал, стараясь накинуть одеяло на седую маковку и запрятаться там без желания подниматься в такую рань. Павел лишь хрипло хохочет, свободной рукой приобнимая чуть оголившуюся спину японца, треплет костлявыми пальцами с суховатой и сморщившейся кожей, тут же нащупывая одеяло и накрывая тот участок. Чехов всегда представлял из себя раннюю пташку, да настолько, что петухи деревенские за ним попросту не поспевали. Он успеет на грядке покорячиться или же сделать завтрак, а те ещё только-только начинают свои напевы, своеобразная борьба, в которой соперники явно отстают. Сулу мало нравилась подобная инициатива с утра. Ладно, поднимайся раз спать не хочешь, но меня-то зачем тянуть в свое болото? Каждый день начинался совершенно одинаково, стоило бы привыкнуть, но разве он поддастся на столь явные провокации? Нет. Бороться, так бороться до конца! От чего мужчина упирается лопатками в прохладную стену, покрытую, кстати, чуть содранными обоями в сине-зеленую полоску, морщится и тут же отворачивается, предпочитая компанию неприветливой деревянной стены, ах да, с головой потонув в одеяле. Павлу только и остается, что развести руки в стороны, наклониться и поцеловать сквозь толщу ткани в висок и подняться, заныривая в резиновые темно-голубые тапки. Потянуться и одернуть тельняшку, достающую, практически до колен и направиться на улицу, прихватывая розовое полотенышко, дабы вытереться после процедур. * * * Все-таки ничто не бодрит так, как вкус только-только наступившего утра. Солнце собой не успело прогреть землю, от которой ощутимо веет холодом, а воздух сохранял в себе приятную влагу. Захлопывая за собой увесистую деревянную дверь, тут же начал спускаться с таких же деревянных ступенек, явно которые потихоньку реставрируются. Неподалеку, вон, расположилась клумба, созданная волшебными руками Чехова, усаженная ромашками и колокольчиками, которые пребывали ещё в дреме, красиво выкошенная трава, яблоня, растущая напротив дома, ветки которой уперлись в окно чердака, временами бывает страшно, когда она начинает яростно стучать по стеклу под влиянием ветра, но когда в доме имеется Сулу, нет не так, когда они вдвоем им все по плечу. Так быстрее вещи упаковать. Несмотря на всю её страшность и, временами, вредность, яблоки она выносит знатные, несколько лет служит, а вкус все тот же. Спелые, зелененькие, кисловато-сладкие, чуть вяжущие рот. Там вот, рядом с умывальником, стоит кустик сирени, душистый донельзя, а чуть подалее - пруд с карасями и беседка. Баня, огород. Все привычное для русской деревни. * * * В чуть грязном от разводов зеркале отражается сам Павел. Его взгляд внимательно выскальзывает по собственным чертам, ловя каждую новую морщинку или изучая старые, ярые и более привычные. Карие глаза с возрастом не утихли, нет, они все так же улыбаются, даже через подопустившиеся веки и их складочки. Густые седоватые брови находились в привычном сдвинутом положении, а складки около были, благо, практически незаметны. Нос картошкой, покрывшийся крошащейся кожей и оголивший легкую горбинку, приятные линии, тянущиеся от обеих сторон носа, до уголков губ и еще пара линий около подбородка, изящно подчеркивающие его мощность. Чуть обвисшая кожа на шее, забавно дергающаяся при движении и такие же, как и брови волосы, седые, но более редкие, потрепанные в разные стороны. И давно ли он упустил тот момент, когда на него смотрит не суховатый старик, а молодой юноша, с горящим румянцем на щеках и приятными шоколадными волосами. Как-то усмехнувшись, начал набирать в ладони колодезную воду, которой любезно залил умывальник. * * * Хикару устало вертится на кровати, то сбрасывая одеяло, то вновь натягивая на голову. То зажимает между ног, выискивая удобное положение, то просто разваливается звездой, свесив ногу, но в итоге он все-таки поднимается, рукой залезая в собственные волосы, трепля их пуще прежнего, становясь похожим на одуванчик, поджимает одну из ног к животу, зевает от души и шепчет проклятие для Пашки, мол, для таких жаворонков уготовано особе место в адском флоте. Он еле разлепляет и без того узковатые расщелины глаз, вздергивает брови к верху и склоняется вперед, к окну, что находилось за перилами кровати, героически тянет руку к желтой шторке и с силой в сторону двигает, тут же часто-часто начиная моргать. Чертово солнце! Он тут же откидывается назад, заставляя черную футболку задраться, чуть оголяя живот, а вот ноги Сулу закутал в одеяле. Ладоням накрывает лицо, устало потирая то. Хоть век с русскими живи, не привыкнешь к их устоям, найдется ещё какой подвох, честное слово. * * * -- Хикару-у-у! - с громкими криками врывается в комнату, попутно на ходу скидывая тапочки, заставляя те улететь в разных направлениях, в разные галактики, мнет то вафельное полотенце в руках и с неподдельным ужасом смотрит на мирно лежащего японца, который в свою очередь уже успел убрать ладони с лица и приподняться, в попытках понять, что происходит. Смотрит на Чехова удивленно, жестом к себе подзывает, на что русский сразу реагирует, с грохотом усаживаясь на кровать, японец даже подпрыгнул. -- Паша, что случилось? Опять птицы горох воруют? - он улыбнулся, кладя руку на чужое плечо. -- Нет... Нет, гораздо серьезнее, я думаю, ты меня разлюбишь, узнав это. - замялся, опуская жалостно глаза, которые готовы были вот-вот покрыться пеленой из слез. Хикару действительно насторожился, пододвигаясь ближе, а свободной рукой заставляя поднять голову того. -- Паша, что случилось? Отвечай! - Беспокойство окутали души от и до, за те несколько секунд молчания можно было напридумывать все: от измены до... измены. -- Я... - поджимает губы в тонкую полосочку, заставляя морщины смешно выставиться вперед. -- Ты... - Сердце замерло, не желая биться до получения ответа. Все застыло внутри. И сам Хикару с этим "внутри". -- Я так постарел, боже, что я увидел в зеркале... Ты узнал. И... - Не дав и слова вставить, японец дает резвый подзатыльник Чехову, смотрит на него с пару секунд и к себе прижимает в жесте объятий. Хохочет и носом вжимается в чужие волосы, прикрывая облегченно глаза. Черт, да с ним поседеть можно пуще того, что имеется на голове сейчас. -- Паша, ты идиот, я не устану это повторят. Мы женаты почти пятнадцать лет, а знакомы ещё дольше. Я прошел с тобой практически все самые важные этапы в жизни, мы вместе многое преодолели и ты, думаешь, что я тебя брошу? На минуточку, мне тоже не двадцать пять, я буду даже старше тебя. Ох, ками-сама, слов на тебя нет, ты просто и-ди-от. Все. - Взгляд Чехова скользит по фигуре Сулу. Он чуть отодвигается, чтобы рассмотреть его лицо. Черные густые брови, склоняющиеся над забавными глазами-рисинками, тот глубокий цвет темно-карие глаз, в которых можно увидеть каждый отклик души японца, те забавные черные волосы, вечно либо прилизанные, либо потрепанные, что, несомненно забавно. Широченная улыбка бледноватых губ и здоровый румянец, греющий щечки. -- Ты действительно останешься для меня навсегда двадцати пяти летним, таким же... - Вглядываясь в эти неправильные русские черты он понимает, что видит совсем не то, что видел сам Чехов. Улыбка полумесяц, задористо смотрящая на каждого, распахнутые карие глаза, более светлые, чем у самого Хикару, открытые и, буквально, зазывающие неповторимой яркостью, а ресницы действительно нечто особенное, обольстительные, как частые усы кошки. Приятные впадинки на щеках от той самой улыбки, серьезно сдвинутые брови шоколадно-карамельного отлива, что, кстати, очень негармонично выглядит с выражением лица Паши, будто не его вовсе. Прическа полугоршком, в затылке круто приподнятая и кривоватые скулы. -- Как при первой встрече...