jouissance.

всё, чтобы не скучать, и мы оба так пусты и в пустоте очаровательны.

      Так сложилось, что любой потерянной душе нужна другая — еще более потерянная — и только при таком раскладе каждая из них может обрести покой. Противоположности не притягиваются — мечтателю нужен мечтатель, цинику — циник, а Розетт Грантер [по крайней мере она так думает] нужна только бутылка хорошего вина. Глупая гордость никогда не позволит ей признаться в собственном одиночестве, но каждое утро она просыпается с мыслью «сегодня все будет по-другому», а каждый вечер снова идёт в ближайший бар.       И есть в этом баре девчонка. Очаровательная в своём безобразии, она то ли пугала Розетт, то ли, наоборот, вызывала собой странное восхищение. Она выглядела так, будто высечена из стали: коснёшься — тут же обожжешь от холода пальцы.       Никто ничего про неё не знал. Она просто начала появляться здесь через день, заказывать сухое красное и флиртовать с официантом. Она притягивала взгляд, но смотреть на нее было неловко; Розетт долго делала вид, что никого вокруг себя не замечает, хотя на самом деле сгорала от любопытства изнутри. «Анжелика, — донеслось до неё как-то в баре. — Анжелика Монпарнас».       Имя ещё долго вертелось на языке. Запивая заветные буквы коньяком, Розетт не понимала, чего ей хочется больше — сбежать отсюда или остаться. Монпарнас действовала на неё разрушительно — она начала больше пить и пропускать собрания; глупости Арианы теперь не трогали душу, а рана под рёбрами [на сердце!] постепенно начала затягиваться.       Находя свой смысл жизни в людях и рисовании, Розетт привыкла, что оба этих пункта всегда влекли за собой одно разочарование. Но люди начали меняться — в рутину этой потерянной в алкоголе художницы ворвалась Анжелика, и по иронии судьбы никто из них этого не заметил. У Грантер никогда не хватало смелости заговорить, а Монпарнас [казалось бы] никогда её не замечала. — Мы закрываемся, — объявляет бармен, возвращая девушку в реальность. В помещении только он, Розетт и Анжелика — ночью понедельника все счастливые люди спят. Стягивая с вешалки темно-зелёное пальто, Грантер уже собирается уходить, как слышит позади себя томный бархатный голос: — Надежда на наслаждение почти так же приятна, как и само наслаждение, — пауза. — Шекспир. Не желаете испытать мировую классику?