Сборник всего, что трогает душу

      По общим представлениям, чтобы написать хорошую книгу, нужно перво-наперво определиться с композицией. Кто-то предпочитает обдумать специфику начала произведения, как некого мостика, ведущего к выяснению того — надо ли вообще продолжать работу или всё же забросить без риска потеряться в закоулках сюжета. Кто-то сразу же обращается к концовке, желая использовать её в качестве решающего выстрела с прицельным огнем в самое сердце. А кто-то отчаянно пытается заполнить пространство середины: автор знакомится с героями, ключевыми моментами их жизней и судьбоносными встречами, влюбляясь в них или утопая в смутном ощущении отчуждённости по отношению к ним.       А есть такие как Тэхён, который, написав всего несколько рассказов в жанре ужаса, почувствовал, что устал бояться. Каждый увиденный им образ призрака, поджидающего одинокого путника на окраине кладбища или злостная ухмылка маньяка, возникшая после убийства очередной ни в чём не повинной жертвы будили в нём первобытное чувство ужаса. Желание сбегать куда-то далеко, где нет печатной машинки или обычной ручки с бумагой. А иначе он закрывался у себя в кабинете и писал лист за листом, лишь бы запечатлеть только что представленное, уничижающее границы прекрасного и не дающее писать что-то другое.       Его воображение создаёт ужасные картинки, потому что мозг не ориентирован на поиск всего чудесного и невероятного, будто в него встроен определитель направления пути развития текста. В Тэхёне, в глубинах его души, нет ничего светлого. Там чертоги мрака, в которых демоны танцуют хороводы и пьют изысканные вина, и под их гулянки с громким песнопением Тэхён засыпает и просыпается. Это не подразумевает его одержимость тёмными силами, или присутствие потустороннего мира внутри него. Просто будучи писателем, Тэхён оказался неспособным писать что-либо другое. Другое не получается таким настоящим и искренним, нежели пустые глазницы прячущихся тварей за безжизненными надгробиями, которые одним своим видом заставляют творца искать в своих же строчках надежду на избавление.       Его мать тайком консультировалась со специалистами насчёт тревожащего её чуткое сердце поведения сына, но каждый раз слышала одно: если количество вскакиваний посреди ночи превышает количество дней с урегулированным режимом сна, стоит обратиться к профессионалу, способному выписать или препараты наподобие сильно действующих снотворных, или направление к психологу, если дела совсем плохи. Но она понимала, что сын от всех этих услуг откажется; врачи не помогут, как и все эти бесчисленные дорогие лекарства.       Тэхён старался самостоятельно справиться с недугом иногда посредством принятия алкоголя, когда было совсем тяжело. Когда чья-то когтистая лапа ухватывала его за лодыжку, стоило ему только утром опустить ноги на пол… И всё это было неправдой. Игрой сознания, подавляющей здравый рассудок. Но он всё равно панически забирался обратно на постель, чуть ли не крича от ужаса. Тогда только бутылка игристого ненадолго возвращала разум на его законное место, причём осушал он её чуть ли не залпом, не рискуя наливать содержимое в бокалы — слишком сильно тряслись руки.       А потом неизменно садился за письменный стол и писал рассказ о твари, живущей под кроватью у малышей и издающей довольное чавканье после каждой удачно пойманной жертвы.       Так работал его мозг.       Конечно, что касается читателей, подобная аномалия способствовала развитию его популярности. В газетах упоминалось и его имя, и те видения, которые сначала сводили несчастного писателя с ума, а потом будоражили умы поклонников и в общем-то любителей страшных историй.       — А может, ты просто сверхчувствительный?       — В смысле?       Пожалуй, единственным якорем благоразумия в Тэхёновом мире монстров и призраком был только Намджун, который полагал, что все проблемы человека сначала идут из головы, а потом обретают форму, благодаря деструктивному влиянию общества. Он был очень умным человеком, учившимся в университете на престижном факультете, а потом свалившим оттуда ради изучения литературы в педагогическом. Причём, когда его спрашивали, зачем он отчислился ради низкооплачиваемой профессии, он всегда говорил, что в этом мире всё очень странно и без его, якобы неправильного шага. А он всего лишь поддерживает эту ненормальность путём осуществления давней мечты. Всё вроде как логично.       — Многие погружаются в себя, когда занимаются чем-либо, приносящим им огромную порцию удовольствия. Это неудивительно, что ты видишь подобные кошмары, словно бы наяву. Возможно, твой мозг генерирует информацию заранее, а затем проецирует её на реальность, лишь бы точно сохранил её на листе.       — Не знаю. Я же даже физически ощущал взгляды и касания всех навещавших меня чудовищ. Не могу назвать это иллюзией на сто процентов.       По правде сказать… Если на мнения других, считавших, что у Тэхёна огромные проблемы с головой, ему было плевать, то показаться чудаковатым Намджуну, было страшнее, чем увидеть самого дьявола во плоти. Потому что Намджун был единственным человеком, который не отшатнулся от новости о первом столкновении Тэхёна с личиной разъярённого маньяка с зажатым в руке тесаком, что внезапно оказался за спиной будущего писателя, а затем также внезапно рассеялся в лунном свете. Более того это Намджун читал каждое из его сочинений и отбирал лучшие для первой публикации в журнале для любителей бульварной прессы. За это ему нужно сказать больше, чем просто спасибо. Однако Тэхён всё же боится услышать от него, что предел понимания и сочувствия скоро будет достигнут, и Намджун, ровно как и мать писателя, ринется брать талончик на поход к мозгоправу.       Рассказов между тем становилось всё больше. Ведьмы, живущие в одиноких лачужках, пели по вечерам колыбельные для усопших и давно забытых, а толпы кровожадных гоблинов покинули свои пещеры, чтобы в следующее мгновение начать биться дубинками в окна побледневшего Тэхёна. А молодому человеку не оставалось ничего, кроме как послушно писать строку за строкой… Ручка скользит неровно по поверхности бумаги, оставляя за собой след, испещрённый страхом и выкриками со стороны улицы, которых на деле вообще не было… Но он-то их слышал. Голоса, полные ненависти к своему создателю       Но Тэхён звонил Намджуну и умолял составить ему компанию ночью, потому что ночью вдохновение посещает его чаще всего. Зловещие создания выползают из своих нор, просачиваются сквозь трещины в стенах и подкидывают писателю все возможные сценарии его будущих работ.       И Намджун приезжал. Дежурил около рабочего стола, сидя на табуретке и смотря на поникшего Тэхёна с воспалёнными от недосыпа глазами. Но насильно укладывать в кровать было нельзя, Намджун пробовал. Нужно дождаться, пока все истории проявятся на письме, и только после осторожно предложить ему отдохнуть. Накинуть на него огромное толстое одеяло. Обложить по бокам мягкими игрушками. И приниматься читать сказки. Просто сказки. Про великана, пустившего к себе в сад толпу детишек и вмиг потерявшегося в их детском счастливом смехе, про девушку, которая голыми руками рвала крапиву ради избавления братьев от бремени проклятья. Ничего страшного. Ничего тёмного. И Тэхёну это, сказать честно, помогало.       Он звонил. Намджун приезжал, и становилось чуточку легче.       А однажды, когда Тэхён вновь приступил к написанию рассказа, он вдруг увидел Намджуна. Не у себя дома. За окном. В свете полной луны его кожа становилась практически прозрачной, но улыбка — нет. Он улыбался Тэхёну через стекло подбадривающе, будто обещая, что на этот раз ни один монстр и ни одна тварь не посмеет попасть внутрь и потревожить чужой покой.       Тэхён писал о Намджуне, потому что кроме мыслей о нём ничего в голову не приходило. Что-то о педагогике, о детях, о чтении сказок самым дорогим людям, ради которых несёшься из дома в любое время дня и ночи.       Намджун всё ещё стоял за стеклом окна, когда Тэхён пытался до него дозвониться, он сжимал трубку пальцами, слушая по ту сторону связи пустые многократные гудки…