***
— Что с ней? Она выживет? — спрашивал Рон у врача, стоя на коленях рядом с койкой Мэй и держа девушку за руку. — Ей нельзя так охлаждаться. На улице минус два, а вы поплавать решили. У неё ослабленный организм, она недавно болела? — Да, две недели назад она выписалась из больницы после воспаления лёгких. Но все же будет хорошо? — То что она ещё жива – уже успех. Но состояние крайне нестабильное. Она очень сильно переохладилась, а организм не в силах бороться. Велика вероятность воспаления лёгких, при чём в очень тяжёлой форме. А тебе сейчас стоит высохнуть и согреться, не думаю что твоя болезнь чем-то ей поможет. Парню выдали полотенце и отвели в палату, соседнюю с палатой Мэй. Рон сел на койку и думал… Думал о том, что это он виноват, о том, что денег на лечение нет от слова совсем, о том, что кроме неё у него никого нет. Так и заснул, сидя, с перекошенным от злости на самого себя лицом, и с мокрыми дорожками на щеках.***
Проснулся часа через три, не более. В коридоре была суматоха. Первая мысль «Мэй!». Парень вбежал в соседнюю палату под крики докторов. Закрывает дверь — они только мешают. Вот и она — лежит на койке, а в палате раздаётся пронзительный писк кардиографа. Пульса нет… Не может быть. — Нет, нет, нет! — взревел парень. Этого не может быть. Это какая-то ошибка. Сердце ноет от боли, внутри мясорубка. Парень не выдерживает, падает на колени и обхватывает себя руками. Ногтями впивается в кожу на плечах, челюсти сжимает до судорог, но это не помогает. По больнице разносится крик. Крик отчаянья, боли и безысходности. Горло дерет, по щекам текут слезы, разбиваясь после о плитку, под ногтями выступает кровь. В дверь ломятся, но сейчас не до этого. Рон растирает по щекам слезы, лишь пачкая лицо кровью, и хватает с тумбы какой-то шприц. Игла достаточно толстая — не сломается. Втыкает в изгиб локтя, и дёргает в сторону запястья. Кожа расходится, кровь хлещет, а он встаёт, подходит к ней, к его Мэй, и смотрит. Старается запомнить, запомнить её нос — весь в веснушках, запомнить изгиб покусанных и обветренных губ, запомнить неаккуратный шрам над бровью — детище криворукого хирурга, запомнить все, до самых незначительных мелочей. Он поглаживает каштановые волосы, все ещё немного влажные, и оседает на пол, прислонившись спиной к стене. Темнота приближается, окутывает полностью, забирая боль. Сквозь полуопущенные ресницы он видит Мэй. Она с трудом садится на койке, с распахнытыми от страха глазами. — Рон?! Рон! Веки парня опускаются против его воли, а на лице парня застывает выражения недоумения, и ужаса. Жива. Она жива…