Невзаимное чувство

      Если бы Альбусу сказали, что он влюбится в свою замечательную бывшую студентку — он бы точно решил, что у сказавшего что-то не так с головой, а может и просто рассмеялся бы ему в лицо… Ну, он же адекватный человек и прекрасно помнит Минерву, ещё совсем ребёнком и это, по его мнению, исключало любую возможность полюбить как женщину МакГонагалл. Как можно влюбиться в тёмно-зелёные глаза, которые когда-то смотрели на любое колдовство как на чудо? Как возможно привязаться к всегда чуть скупой улыбке тонких губ, когда он ясно помнил, как студентка закусывала их от волнения перед экзаменом? Какое право он имел желать зарыть пальцы в черные восхитительные свободолюбивые кудри, если всякий раз бросая взгляд на школьный фотоальбом со снимками времени его деканства, перед его глазами появлялась девчонка с аккуратными косичками, завязанными красными атласными лентами? Что уж говорить об её гордом характере и привычке ко всему относиться с излишним любопытством…       Но он влюбился в свою новую подчиненную и теперь как самый настоящий влюбленный дурак ловил любой взгляд и жест Минервы, чувствовал каждую перемену настроения и понимал её с полуслова. Пусть Дамблдор и не хотел показывать кому-либо своей привязанности к ней, но некоторые коллеги откровенно замечали его полу мечтательный взгляд, стоит новой профессору Трансфигурации зайти в учительскую и поздороваться с ним. Однако женщина совершенно не видела в своем новом начальнике влюбленного с распахнутым лишь к ней сердцем. МакГонагалл искренне считала его только хорошим другом, с которым она находится на короткой ноге и была абсолютно уверена, что профессор из её детства столь дружелюбен с каждым, а не только с ней.       Альбус все же грезил надеждой, что МакГонагалл почувствует к нему нечто романтическое, все же вспоминая, что когда-то сокурсницы этой очаровательной гриффиндорки были в него по уши влюблены. Он всегда был с ней даже излишне обходителен, иногда позволял себе убрать налетевшую на её нежное лицо чернильную прядь, помогал разобраться с ужасным почерком некоторых студентов. Вечера, которые они сидели рядом в учительской, смеясь над ошибками обучающихся, в приглушенном свете нескольких свеч, невольно грели ему сердце. Каждый раз хотелось её поцеловать, сказать, как сильно она его восхищает и то, что готов на многое лишь ради неё. И иногда ему мерещился оттенок нежности в глубине её глаз.       Спустя два года полных глупых догадок и размышлений о том, достоин ли он, Дамблдор, победитель Гриндевальда, этой очаровательной ведьмы, как она будет чувствовать себя у него за спиной, и сколь карикатурно они будут выглядеть рядом друг с другом, он решился сделать первый шаг. Здраво рассудил — если он поймет, что ей неприятна компания как мужчины — он не позволит себе напирать. При условии, что она ощущает к нему то же восхитительное чувство влюбленности — Альбус наплюет на любое социальное порицание во имя самого светлого чувства. Под конец учебного года, когда студенты уже разъехались и дома ждали проверки своих экзаменационных работ директор смог напроситься на вечернее чаепитие к МакГонагалл.       Минерва даже во время их беседы с удивительной щепетильностью и аккуратностью проверяла работы студентов, словно поставила себе цель как можно раньше закончить с рутиной. И пока Дамблдор пил чай, закусывая сладким мармеладом, откровенно любовался своей заместительницей и раздумывал о том, как сказать ей о своей привязанности, женщина сидела полная задумчивости и даже позволила себе закусить кончик пера, чего никогда не разрешала себе во время учебы. Напольные часы мирно отстукивали секунды, и директор позволил себе подать голос: — Минерва? — профессор Трансфигурации подняла свои глаза на своего гостя, чуть удивленно и нетерпеливо приподняв брови. От её требовательного взгляда мужчина смог лишь глупо и расслабленно улыбнуться. — Вам не стоит так сильно утруждаться. К тому же я начинаю чувствовать себя несколько лишним. — Извините, Альбус…       Минерва мягко приподняла уголки губ и встала из-за рабочего стола, собираясь присоединиться к чаепитию. Однако в то же мгновение встал и Альбус, уже привычным движением заправил налетевшую на зелёные любимые глаза прядь. МакГонагалл не отшатнулась от уже окончательно ставшим обыкновенным жеста и лишь чуть наклонила голову, внимательно смотря в глаза своего начальника. Дамблдор чуть наклонился к ней и позволил себе очень мягко коснуться тонких губ. Он целует её столь бережно, словно уверивший, что стоит чуть надавить — она расколется как самый хрупкий хрусталь. Она его не оттолкнула, но и не ответила, лишь, как только он чуть отстранился от неё, резко отвернулась, сведя брови к переносице. — Вам стоит уйти, профессор Дамблдор, — сказано это было столь жестко, что Альбус неожиданно впервые столь сильно растерялся.       А ведь он только собирался положить руки на её плечи и рассказать ей всё о своих чувствах. Пару мгновений он стоял так и не шелохнувшись, пока она не повернулась к нему и взглянула на него таким взглядом, что Дамблдор понял насколько сейчас оставаться в её покоях не тактично и даже в некоторой степени аморально. В её взгляде смешалось столько всего, что Альбус был абсолютно уверен, что не всё смог распознать. Плескалось как сожаление, так и некая нервозность и даже раздражительность. Он её разозлил и привёл в такое замешательство, что ему самому стало очень неудобно. Конечно, ему только казалось в её дружелюбном взгляде намёк на романтику — так тешилось его собственное самолюбие! Да и к тому же только сейчас он заметил на её пальце обручальное кольцо. Каким же он оказался дураком, ослепленный своим чувством, раз не заметил того, что она замужем.       Через пару дней она первая начала разговор — и окончательно поставила все точки над «i». Она не пыталась быть более мягкой или же щадящей чувства старого профессора, наоборот казалось, она только старается оттолкнуть его от себя. Альбус послушно слушал, как Минерва перечисляет, почему его чувства просто не уместны и унизительны. Однако чем больше она говорила, тем сильнее ему хотелось прижать к себе эту самую красивую и умную, рассудительную ведьму и прямо ей сказать, что все её доводы без сомнения имеют право на жизнь, но ему так хочется быть рядом с ней. Но декан Гриффиндора закончила говорить раньше, чем он всё же решился окутать её в свои объятья.       Каким только чудом они так и остались друзьями? Но и он, и она действительно были рады столь печальной дружбе, в которой, по закону жанра, один страшно любит, но другой только дружит. Какое-то время сохранялась та ужасающая неловкость, но после они всё же научились замечательно общаться. Альбус никогда не позволял себе даже намекнуть на свои чувства, хотя и страшно хотелось, чтобы она вдруг ушла от мужа и осталась с ним, хотя ничего кроме того памятного поцелуя, на который она и не ответила, их романтически не связывало. — Конечно, я была влюблена в вас, Альбус! — она лежит у него на диване, закутавшись в клетчатый плед, и пьёт очень крепкий черный чай, внимательно глядя на своего начальника. — Я не была исключением из влюбленных в вас студенток… Но когда на работу устроилась — ничего уже не чувствовала. Я студенткой сказать боялась, вы же понимаете… — она столь печально улыбается, понимая, что их разговор вновь возвращается к теме его невзаимных чувств и неловко глядит на него с потаенной жалостью. — Конечно, понимаю, — Дамблдор смотрит на чужую жену и любуется ею. Ему страшно хочется её поцеловать, как тогда и сказать, что страшно любит её и ему совершенно все равно, в кого конкретно она влюблена — лишь бы была хоть чуть-чуть счастлива. И, без сомнения, ему страшно обидно, что МакГонагалл вышла замуж за другого столь рано, не дав ему и шанса завоевать её. Но и её он разумом понимает, оттого и готов занимать лишь роль друга. — Я очень вами дорожу, Минерва и всегда буду рядом, если понадоблюсь. — Я ценю это, профессор, — женщина отворачивается, чтобы не поймать взглядом влюбленные в неё глаза начальника и продолжает мелкими глотками пить горячий чай, надеясь, что муж скоро придёт и заберёт её домой…