Третья жизнь

1. Солнце припекало, но густая крона дерева загораживала лицо от назойливых лучей. У корней земля была немного рыхлой и влажной, наверно от того, что совсем рядом пробегал ручей. Его плеск сливался с неумолчным звоном, стоявшим над поляной, – степь пела свою летнюю песню. От медового запаха трав кружило голову. И даже облака в голубой вышине словно шли хороводом. Желтые цветы вокруг нее высоко возносили соцветия, стремясь к солнцу. Их густой частокол отгораживал ее от мира, и казалось будто она одна, маленькая песчинка в руках богов. Какая-то тень загородила свет, и, открыв глаза, она увидела над собой перевернутое лицо юноши с длинной густой челкой, падавшей на глаза. Он улыбался ей так, будто она была его солнцем. На сердце стало тепло-тепло, и она потянулась к нему, взмахнув руками, словно пытаясь объять весь мир. Он нагнулся и она сцепила ладони на его шее, кончики его высоко подобранных волос щекотали кожу. Она счастливо засмеялась, когда он стал разгибаться, потянув ее за собой. Встав, она сразу же очутилась в его объятиях и показалось, что мир застыл вокруг них. Настолько тепло и уютно ей было. Его сердце медленно билось у нее под ухом. Стоять, прижавшись щекой к его груди, было таким правильным, таким нужным и единственно верным. Она обняла его за талию и задрала голову вверх, чтобы посмотреть в глаза. В них было столько задора, столько силы и огня, что она прошептала “Огонёк”. Он вновь улыбнулся ей и, посмотрев вдаль, замахал кому-то рукой. “Эй, Цзинъянь, я ее нашел! Мы здесь!” Энди распахнула глаза, упираясь взглядом в потолок собственной спальни. Где-то там, на задворках сознания, почти погас звонкий смех и медовый запах трав. Там же, где остался человек, смотревший на нее с такой любовью и гордостью, какой она никогда раньше не встречала. Даже с Вейвеем. Тем более с Вейвеем. Энди заворочалась, свернувшись в клубок и натягивая одеяло на плечи. Воспоминания о вчерашней встрече с Вэнь Гоцзяном жгли каленым железом. После его признания и ее безобразной истерики не осталось сил на что-то еще. Она совсем не помнила, как вернулась домой, что ела, как легла спать. Смутно вспоминала, как на ее кухне крутилась Инин, но было ли это вчера или другим вечером, понять не могла. Мысли о собственной неполноценности все время преследовали ее. Каждое действие, каждое решение она препарировала теперь с этой точки зрения. Нормальна ли она? Разумны ли принимаемые ей решения? Логичны ли выводы? Еще вчера она собиралась попросить Таня временно отстранить ее от работы, пока не пройдет психиатрическую проверку. Но сейчас она была уже не уверена в правильности такого решения. Компания стояла на пороге крупной сделки, это слияние было жизненно важно для Таня. Именно из-за этого он пригласил ее сюда из Америки. И подвести друга сейчас, сорвать сделку, которую она вела почти с самого начала, было слишком рискованно. Таню просто некем ее заменить, а сам он не справится: слишком много внимания приходилось уделять другим направлениям бизнеса. Тань был ей хорошим другом, никогда не пытался заигрывать, как другие, и всегда – абсолютно всегда – поддерживал. В такое время она просто не имеет права взваливать на него свои проблемы. Хватит того, что он помог найти ее брата. Энди чуть улыбнулась, вспоминая сяо Мина, но тут же нахмурилась вновь, припоминая обстоятельства его рождения. Как мог этот ужасный человек претендовать на место ее отца? Обида волной поднималась в сердце Энди. Обида на Вэнь Гоцзяна за его предательство. Обида на Вейвея за то, что привел его, столкнул ее с неприглядным прошлым этого человека. И навек похоронил надежду на то, что когда-нибудь она найдет их с сяо Мином родителей и окажется, что вся эта история - недоразумение, что родители их всегда ждали и любили. Наоборот, Вейвей словно специально не только разрушил ее надежды, но и вселил в нее сомнения в самой, казалось, неуязвимой части – ее разуме. Встав и натянув по привычке спортивный костюм, она поняла, что сегодня не в состоянии бегать, хотя раньше неукоснительно следовала этому правилу каждое утро. Соблюдать режим, высыпаться, вставать вовремя, сдавать вещи в прачечную, регулярно вызывать клининг, менять постельное белье, не пить больше одного бокала вина – она сама распланировала свою жизнь и шла по ней, опираясь на здравый смысл. И они никогда ее не подводили. До вчерашнего дня. Что ж, если здравый смысл может подвести, остаются правила, не так ли? Энди схватила ключи, наушники и айпод и вышла из квартиры. Дженни, их консьержки, еще не было на рабочем месте, но Энди привыкла, что в такую рань никто, кроме нее, не появляется в подъезде. Она привычно толкнула входную дверь, чуть задрожав от по утреннему холодного воздуха, вдавила кнопки наушников и включила любимый плей-лист. Ноги сами понесли ее по знакомому маршруту. Раздумывая, Энди вдруг поняла, что совсем не сердится на Вейвея, ну, может только самую малость из-за того, что не рассказал о поисках отца. Но отчужденность, та самая, что позволяла держать людей на расстоянии, уже холодила ее сердце. Вейвей должен быть счастлив без нее. Она не может подарить ему семью, раз уж так высока вероятность, что их детям передастся болезнь ее матери. Она не может даже просто быть с ним, не может обречь на жизнь рядом с сумасшедшей. Не хочет увидеть в его глазах жалость вместо любви. С каждым шагом, с каждой секундой эта уверенность крепла в ней, обнося душу каменной крепостью, вытесняя жалость, любовь, даже радость. Ей бы хотелось, чтобы Вейвей сейчас оказался рядом, сжал в объятиях, как тогда, на острове… Энди резко остановилась, словно наткнулась на стену. Объятия из того сна встали перед ее внутренним взором так ярко, будто всегда были где-то в памяти. Эти глаза и улыбка, и руки, сжимавшие ее так крепко, так надежно… Разве не это же она испытала с Вейвеем? Она медленно побрела к дому, вспоминая. В объятиях Вейвея она чувствовала облегчение, смущение, неловкость. Он сжимал ее нежно, словно хрупкую вазу, и робко, будто боялся поверить, что это правда, с надеждой, будто наконец получил то, что давно желал. Но он никогда не обнимал ее так сильно, так правильно, единственно верно. Не смотрел так, словно в ее глазах целый мир. Энди горько усмехнулась. Вот и первые признаки надвигающейся болезни: сознание шутит с ней шутки, заставляя испытывать тягу к красивому незнакомцу в вычурных старинных одеждах. С улыбкой, за которую не жалко отдать жизнь. К сожалению, этот воин существовал лишь в ее подсознании. Или к счастью? Она опять усмехнулась и повернула к жилому комплексу. На одном из домов темнела надпись, ночью горевшая неоном, “Ода радости”. Да уж, лучшая шутка в ее отчаянном положении. 2. На этот раз под ней был теплый круп коня: мышцы сжимались и разжимались, мощно двигаясь под седлом. Ветер налетал рывками и трепал схваченные лентой волосы. Она прикрыла глаза, подставляя лицо его резким порывам. Сидеть в седле по-мужски было привычно и легко, она машинально подскакивала вверх и вниз, приноравливаясь к галопу. Скачка дарила такое чувство легкости и свободы, что казалось еще немного и копыта коня оторвутся от земли, чтобы нести ее навстречу солнцу. Вдруг чья-то горячая ладонь мимолетно коснулась ее плеча, и она распахнула глаза, чтобы встретиться взглядом со Огоньком. Он так откровенно любовался ей, лучась этой своей невероятной улыбкой, что ее словно омывало радостью и счастьем. Она подхватила его ладонь и сжала в руке. Он придвинулся ближе, словно хотел вскочить в ее седло, ворот халата чуть разошелся, позволяя увидеть темное пятно родинки у ключицы. Ее конь подстроился под легкий шаг другой лошади, и они поехали неспеша вдвоем. Еще никогда она не чувствовала себя такой счастливой, словно тот, кто ехал рядом, делал ее цельной. “Нихуан, гляди”, – Огонёк указывал куда-то вперед. Она посмотрела: в туманной дымке раннего утра был виден силуэт всадника в красных одеждах, слегка размытый, словно нарисованный тонкой кистью. Они переглянулись и, улыбнувшись друг другу, пустили лошадей галопом, стремясь догнать одинокого путника. Когда до него осталось совсем немного, ее Огонёк привстал в стременах и окликнул мужчину в красном, чьи волосы колыхались на ветру словно знамя. “Цзинъянь! Эй!” Путник оглянулся и… Энди проснулась, задыхаясь от крика. Там, во сне она тоже хотела окликнуть путника в красном, но сон прервался, образ развеялся, и она смогла лишь прошептать “Цзинъянь” в темноту собственной спальни. Телефон зазвонил, вырывая Энди из флера смутных образов. Она взглянула на экран: снова Вейвей. Он не оставлял ее, словно количество его сообщений могло как-то изменить единожды принятое решение. Звонки следовали один за другим. В последний раз, когда они говорили, он снова пытался оправдываться, не оставлял попыток убедить ее в своей невиновности. Он никак не мог понять простого факта: она не винила его. В том, что произошло, был виноват только Вень Гоцзян и его непомерная гордыня. Она отталкивала Вейвея только потому, что хотела ему счастья, не хотела на всю жизнь связывать его с собой. Наверно, стоило объяснить это ему получше. – Алло. – Энди, – задыхающийся голос в трубке почему-то раздражал, – я здесь, у твоего дома. Пожалуйста, впусти меня. Я не уйду, пока мы не поговорим. Энди прикрыла глаза, собираясь с силами. Надо взять себя в руки и еще раз все объяснить Вейвею. Сказать, что она не винит его… – Хорошо, – собственный голос оставался совершенно спокойным. – Поднимайся. Почти сразу после окончания разговора она услышала звонок домофона и открыла дверь подъезда. Она знала, что снова увидеть Вейвея будет больно. Но через эту боль необходимо пройти. Дальше он должен двигаться без нее. Он сможет пережить это, а она утешится работой. Ну и еще немного “теми” своими снами. Улыбкой ее Огонька. – Энди, – Вейвей вошел в приоткрытую дверь и застыл, разглядывая ее. Ее всегда смущали такие его взгляды. В тот единственный раз, когда она почти решилась переспать с ним, он смотрел на нее так же голодно и отчаянно. Совсем не так, как смотрел Огонёк из сна. Энди тряхнула головой, словно отбрасывая ненужные мысли, подошла с кухонному столу, за которым они собирались иногда с подругами, опустилась на стул и жестом указала Вейвею на противоположный. Он нерешительно приблизился, как будто наяву видел ту стену, которой Энди так тщательно отгораживала себя от него, и сел напротив нее. Вейвей выглядел как человек, не спавший несколько ночей: лицо осунулось, под глазами залегли круги. Он говорил что-то, сжимая в руках портфель, пытался в чем-то убедить, а потом жестом человека, готового ко всему, выложил на стол свой паспорт и документы на фирму. Так, будто вверял ей всю свою жизнь. Наверно, для Вейвея это так и выглядело. И Энди, по-своему, оценила жест. Когда Вейвей ушел, она открыла холодильник, достала воду и выпила бутылку в несколько глотков. Документы Вейвея остались лежать на столе. Они не поколебали ее решимости, но Энди не торопилась отправлять их обратно. Едва зайдя в свой кабинет, она увидела сидящих на диване Таня и Вень Гоцзяна. Тань попросил ее выслушать Вень Гоцзяна еще раз и только потом принимать окончательное решение. Возможно, он был прав. Во всяком случае, в отношениях между людьми он смыслил больше нее, и она по-прежнему доверяла его интуиции. Слушая подробную историю Вень Гоцзяна, Энди приходила в ужас. Ее дед выгнал собственную дочь из дома?! Позволил ей, беременной, скитаться по улицам и родить ее, Энди, в сиротском приюте? Бросил свою дочь, позволив каким-то мерзавцам надругаться над ней и зачать второго ребенка? Неудивительно, что бедный сяо Мин родился с аутизмом, неизвестно еще, кем был его папаша. Энди, которая всегда гордилась своим происхождением, с вызовом сообщая людям, что она китаянка, вдруг почувствовала себя чужой среди этих людей. Она не понимала и не хотела принять такой реальности. Американское воспитание не позволяло ей понять страну, в которой возможно было подобное. Даже если это случилось больше тридцати лет назад. В некотором смысле, в Китае и сейчас непросто было быть женщиной, тем более бизнесвумен. Бесконечные заверения Вень Гоцзяна о том, как они с дедом раскаялись, как искали ее, даже не зная о брате, совсем не смягчили ее отношения. Напротив, их вина в ее глазах лишь усугубилась. Энди нахмурилась, Вень Гоцзян сказал, что начал ее поиски лет через пять после смерти ее матери. Значит, самой Энди тогда было не больше десяти. Она прервала его излияния коротким вопросом: – А что бы вы сделали, если бы знали о беременности моей матери, когда уезжали в город? – Я бы отвел ее на аборт, – честно признался человек, который настолько боялся душевной болезни ее бабки, что готов был избавиться от собственного ребенка, чтобы она не передалась ему по наследству. Конечно, в то время в китайской деревне вряд ли кто-то знал о патологиях, но слышать это Энди было все равно больно. – А если бы вы нашли меня позже, когда искали по приютам? – ее голос едва не сорвался, но она хотела знать ответ. – Я бы задушил тебя собственными руками. Хотелось не слышать этих слов. Хотелось выгнать Вень Гоцзяна, разорвать эту чертову картину деда, что он притащил, разрушить все в этом кабинете. Энди сжала зубы, воскрешая за крепко зажмуренными глазами улыбку Огонька. Ни дружеское участие Таня, ни беспокойство подруг не смогли унять монотонно звучащий в голове голос “Я бы задушил тебя собственными руками… Задушил тебя… Тебя”. Она была сломанным механизмом, игрушкой с дефектом, который не смогли обнаружить при проверке. И вот теперь, спустя тридцать два года, брак модели стал очевиден. Любой механизм просто вернули бы на завод, но ей нужно было продолжать жить, существовать, зная, что однажды это дефект приведет к окончательному сбою. Ее добрые соседки пытались сочувствовать, каждая по своему, и даже хитрая лисичка Сяосяо смотрела на нее полными сочувствия глазами. Но они не могли придумать слов утешения, потому что не знали проблемы. Она сказала только, что рассталась с Вейвеем, не называя причин. Цюй Сяосяо покивала головой, понимая ее, наверное, сейчас, как никто другой. Но Энди даже не смогла найти для нее слова ободрения. Впрочем, какими бы не были ее проблемы с доктором Чжао, она была уверена, что скоро они разрешатся. А вот ей самой предстояло придумать новые правила для ее новой одинокой жизни. 3. Обычно сны спасали ее и дарили утешение, даже если и были всего лишь вывертами болезненной психики. Она стремилась к своему Огоньку. Линь Шу, вот как было его имя, но она звала его Огонёк. И тот, другой, Цзинъянь, чьего лица она так и не смогла рассмотреть, тоже звал его так. Они часто были втроем: скакали, упражнялись с мечом, лежали в траве, стреляли из лука. Больше всего ей нравилось тренироваться с копьем. Огонёк часто дразнил ее, что женщины Юньнани, верно, рождаются с оружием в руке, а дочери княжеского дома и подавно. Но на этот раз все было по-другому. Она вновь сидела в седле, но теперь ее руку отягощал боевой меч, грудь сдавливали доспехи, а конь под ней хрипел и задыхался, топча копытами тела врагов. Шлем слетел с головы, и кончики волос липли к разгоряченной коже. Она оглянулась и увидела, что ее вновь обступают воины в черных доспехах, осторожно обходя копыта беснующегося коня и направляя на нее копья. Она привычно сжала бедрами круп, вдавливая колени, и, наклонившись, послала коня вперед. Послушный ее воле, боевой юнаньский конь взмыл на разинувшими рты воинами, лихо перемахнув через их головы. Она прорвалась через заграждение и, прорубая себе дорогу сквозь тела врагов, выехала за пределы поля брани. Оглянувшись, она увидела неприглядную картину во всей красе. Кто сказал, что война – благородное дело? Это кровь, грязь и смерть. Это месиво из живых и мертвых под копытами коней. Но сейчас ее больше волновало то, что воинов в доспехах Юньнани оставалось на поле гораздо меньше, чем вражеских. Где же подкрепление, обещанное императором? Будто в ответ на ее просьбы с севера показалось облако пыли, которое все ширилось, пока не превратилось в отряд из нескольких тысяч отборных воинов. На подходе к полю битвы они разделились, и центральные всадники клином врезались в тыл вражескому войску, пока другие отряды обходили с флангов. Офицер с юным смутно знакомым лицом подъехал прямиком к ней и, не слезая с коня, поклонился, протягивая письмо. Такой смертельно молодой, словно цветок войны, подумалось ей. “Подмога от принца Цзина”, – отрапортовал он. “Цзинъянь” теплом всколыхнулось в сердце. Впервые после того, как эти сны стали частью ее жизни, Энди проснулась в поту. Брызги крови на ее руках и мече, стоны раненых, бешеная звериная ярость сражающихся – все это так разительно отличалось от ее мирного, устроенного быта. Как она могла переживать за свой комфорт, когда были те, кто с кровью вырывал саму жизнь из глоток своих врагов? Ее сердце колотилось, дыхание срывалось, пот градом катился со лба, но впервые она чувствовала себя живой. Пусть не такой как все, пусть особенной, но живой. Не механизмом – человеком. Человеком, который мог потерять и оплакать потерю. И жить дальше. Каким-то внутренним глубинным чутьем она понимала, что больше не встретит в снах Огонька, не сожмет его в объятиях, не утонет в его ласковом теплом взгляде. И это наполняло ее неизбывной грустью. Но та девушка из снов, та, другая она, не сломалась, не сожалела, не наполнила жизнь правилами и стенами. Она жила, защищала тех, кто ей дорог, и не теряла надежды, что однажды, пусть не в этой жизни, пусть в следующей, красная нить приведет ее к Огоньку. Звонок телефона отвлек ее от раздумий, и она машинально провела пальцем по экрану, отвечая. Теплый голос Таня, как всегда, дарил ей ощущение участия и поддержки. Чуткий к переменам ее настроения, босс очень своевременно предложил остаться сегодня дома и еще раз, в тишине и покое, просмотреть бумаги по сделке. Проекты договоров он выслал ей на почту. Энди слабо улыбнулась и согласилась. Стоило ей положить телефон на стол, как он опять зазвонил. Думая, что это вновь Тань, она ответила на вызов. – Энди, Энди, – раздался в трубке встревоженный голос Вейвея, – прошу тебя, не молчи, ответь мне. Энди не знала, что сказать этому человеку, как еще донести до него, что их отношения невозможны. Позавчера она отослала с курьером документы Вейвея, и ей казалось, вполне ясно дала этим понять, что не желает больше видеть его. Вейвей еще что-то говорил в трубке, его голос умолял, давил, вынуждал слушать. Но Энди уже перевернула эту страницу. Она выключила телефон и осторожно опустила его на кухонный стол. Есть не хотелось. Как бы она не убеждала себя, чувства к Вейвею еще теплились в душе. Но обратной дороги не было. Она открыла ноутбук, нашла письмо Таня и погрузилась в расчеты, таблицы, спецификации и схемы. Работа всегда спасала, а теперь стала единственным, что осталось у нее. От работы ее отвлек стук в дверь. Энди оглянулась: за окнами уже царила непроглядная темень. Так бывало и раньше, она с головой уходила в работу, спасаясь от неприятностей. Она поднялась со стула, разминая затекшие мышцы, и желудок резко заныл. В дверь снова постучали – в такой поздний час это могли быть только соседки, и она отправилась открывать. Несмотря на усталость и общее отчуждение, компания девушек согрела ее. Инин приготовила свинину в кисло-сладком соусе и целую гору риса. Сяосяо расщедрилась на хорошее вино. И в целом их вечер прошел неплохо. Энди немного расслабилась, чувствуя заботу окруживших ее девушек. Инин, как всегда, что-то громко рассказывала, Гуан пыталась ее успокоить, Шенмэй мыла посуду. А Цюй Сяосяо, расплывшись в улыбке, ответила на звонок и умчалась к себе в квартиру ворковать со своим доктором Чжао. Энди была рада, что у них все наладилось. Так с улыбкой, она, очевидно, и задремала в кресле. Проснулась она от собственного крика. Подруги, заснувшие как попало на ее огромном диване, переполошились. Шенмэй растирала ее запястья, успокаивая, шепча что-то о том, что ни один мужчина не достоин слез. Гуан пыталась напоить ее водой, спросонья неуклюже тыча стаканом в лицо. Инин пыталась размять плечи, но Энди дрожала так, что Шенмэй велела принести ей плед. Они отвели ее в спальню и остались рядом, согревая своими телами, не давая потеряться в мыслях и снах. Она не желала засыпать и снова видеть, как ее Огонёк срывается со скалы и кричит, кричит, бесконечно кричит… 4. На этот раз все было по-другому. Она медленно шла внутри какого-то огромного здания, слуги открывали перед ней двери и кланялись. Перелеты, мостки, проходы – от всего веяло роскошью, а ведь она даже не заходила внутрь. Рядом с ней шел высокий худощавый человек, с очень выразительными и утонченными чертами. В его глазах светился ум, но в них не было ни капли тепла. Его одежда была не по сезону плотной, а руки он часто прятал в рукавах, растирая пальцы. Она чувствовала, его окружала такая же стена отчужденности, что и ее саму. Но при этом ее удивительным образом тянуло к нему. Хотелось прильнуть к худой груди, согреть озябшие пальцы, накрыть губами бледные узкие губы. Она впервые была в таком смятении. Что было особенного в этом человеке? Что, кроме несомненного ума и образованности, могло привлечь в нем? Она не понимала сама себя и от того волновалась еще больше. Они дошли до пролета, который отмывали мальчишки-рабы, почти прошли его, когда она услышала за спиной злой окрик и свист хлыста. Обернувшись, они оба, не сговариваясь, поспешили туда, где евнух с искаженным злобой лицом вновь замахивался на раба. Ее слово имело вес в этом роскошном доме, потому что евнух упал на колени, умоляя ее и величая княжной. Она не заметила, когда ее спутник подошел к мальчишке-рабу, но тот миг, когда он обратился к нему, нельзя было не заметить. Ребенок по-прежнему стоял на коленях перед ним, но его лицо, обращенное к этому мужчине, было освещено такой надеждой, такой глубокой нерассуждающей верой в его слова, что она сразу все поняла. Ее Огонёк вернулся. Пусть другой, пусть не похожий, но только он мог зажечь этот огонь. Когда он обернулся к ней, его взгляд все еще хранил тот свет, что смог вселить надежду в душу ребенка. Она с гордостью и улыбкой смотрела на него, видела, как свет гаснет, как подергивается льдом взгляд, как сжимаются губы. Но уже ничто не могло поколебать ее веры. За спиной раздались шаги, и ее новый старый знакомый склонился в безупречном поклоне. “Приветствую принца Цзина”. Она обернулась и наконец-то смогла разглядеть лицо Цзинъяня. Это утро началось со света, проникшего в ее спальню, хотя она всегда тщательно задергивала шторы. Со стоном оторвав голову от подушки, она оглянулась. Вокруг нее никого не было. Посмотрев на часы, она с ужасом поняла, что рабочий день давно начался, а ее подруги, конечно же, разбежались по рабочим местам. Так быстро Энди не собиралась, пожалуй, со времен студенчества. Тело переполняла какая-то непонятная энергия, хотя она уже несколько дней не выходила на пробежку. Впрочем, времени задумываться об этом не было. Она быстро кинула в сумку телефон и ключи, и буквально выбежала на лестничную площадку. У лифтов стоял доктор Чжао, в ожидании своей капризной девушки уткнувшись в очередную книгу. Энди усмехнулась, представив, как разозлится Сяосяо, которая не терпела в руках своего доктора заумных книг, названия которых не могла прочитать. Подойдя ближе, она нажала кнопку вызова лифта и улыбнулась поднявшему голову доктору Чжао. Энди хотела пожелать доброго утра, но взглянув в настороженные темные глаза, неожиданно произнесла: – Принц Цзин?.. – Княжна?.. Они уставились друг на друга, словно родственники, давно потерянные и неожиданно нашедшие друг друга. Неверие, надежда, удивление… – Энди, – в своей манере протянула Сяосяо, звеня ключами. – Как ты? Все в порядке? Ну вот и хорошо! Представляешь, мы с моим доктором Чжао помирились. Ее тонкий назойливый голосок звенел в ушах, но хорошо отвлекал от мыслей о том, что произошло между ней и доктором минуту назад. Энди зашла в лифт и встала позади влюбленной парочки, тщетно пытаясь привести мысли в порядок. Получалось только снова и снова вызывать из памяти лицо Цзинъяня, чтобы еще раз убедиться в абсолютной схожести с доктором Чжао. Разве так бывает? На подземной стоянке они с Сяосяо направились к своим машинам, и непривычно молчаливый доктор Чжао, прежде, чем занять пассажирское кресло, еще раз одарил ее нечитаемым взглядом. Энди машинально вела машину, но мысли ее все время возвращались в утреннему инциденту. Почему доктор Чжао назвал ее так? Может быть, что-то было в его книге, которой он, очевидно, зачитался так, что потерял связь с реальностью? Но почему именно “княжна”? Не “гуйфэй”, не “цзиэюй”, а “княжна”? Так, как звали ее все остальные в том мире. Занятая своими мыслями, она не заметила, как прошла холл, поднялась на лифте и зашла в кабинет. Только после приветствия секретаря Энди очнулась, чтобы заняться делами. Она отбросила мучившие ее мысли и личные проблемы, чтобы наверстать упущенное. Весь день прошел в совещаниях по поводу проектов. В самом начале своей работы она попросила ведущих специалистов отделов разработать проекты, рассчитанные на реализацию совместно с влившимися в концерн новыми компаниями. Но каждый раз находились какие-то недочеты, и она просила переделать все снова и снова. Это совещание должно было стать финальным. Но вскоре ей стало очевидно, что запускать проекты пока нельзя. Ей трудно давалась работа с китайскими специалистами. Хоть в корпорации Таня работали неплохие сотрудники, но все же их отношение к делу, их халатность и попустительство руководителей отделов стопорили весь процесс. Энди понимала, что такое отношение распространено в Китае повсеместно, но смириться с этим не могла. Каждый раз заново разъясняя свои указания, она нервничала, опасаясь, что требует от этих людей невозможного. Тем не менее, каждый раз проекты становились немного лучше, чуть больше подходили под ее критерии. Энди не понимала, почему нельзя переделать, сразу учитывая все ее замечания. Но признавала, что работа с персоналом - не самая сильная ее сторона. В результате из офиса она вышла гораздо позже обычного, на улице уже начало смеркаться. Спустившись на лифте вниз, она была буквально оглушена стоявшим там гвалтом. Обычно спокойный холл бизнес-центра был заполнен множеством суетящихся людей, снующих туда-сюда, передвигающих какое-то оборудование. Послышался щелчок затвора фотоаппарата, и яркая вспышка ударила ей в глаза. Энди потрясла головой и отошла в сторону стойки рецепции, за которой сгрудились хихикающие секретарши. – Что здесь происходит? – нахмурившись, спросила она. – Ох, вы не представляете, кто здесь сегодня снимается, – визгливым голосом ответила одна из секретарш. – Это же Чан Линь, сам Чан Линь! Энди покопалась в памяти, но не вспомнила никого с таким именем. – Ах, вы же из Америки, – вовремя вспомнила другая девушка, с короткой стрижкой и осветленными прядями. – Это наш знаменитый актер, – восторженно пропищала она и прижала кулачки к щекам. – Актер, – смущенно улыбаясь, подтвердила первая девушка, – модель и просто красавчик. Вы только посмотрите на него! Голова Энди разболелась еще больше от крика, шума, суеты и визгливых голосов девушек. Он машинально посмотрела туда, куда ей указывали, и замерла. На низком диванчике в их холле сидел тот самый мужчина, с которым она уже несколько дней встречалась во снах. Высокий, статный, с тонкими выразительными чертами. Он сидел, облокотившись на спинку дивана, и в своем черном смокинге на фоне светлой мебели смотрелся как гравюра из книги. Энди завороженно уставилась на него, не в силах не то, что поверить, а просто осознать, что происходит. Ей чудится или мужчина из ее снов и вправду оказался здесь? Как это возможно? Он вправду так выглядит или ее подсознание играет с ней шутки? Энди медленно пошла в его сторону, не замечая осветителей, с которыми сталкивалась, не замечая снующих помощников и перезаряжающего аппарат фотографа. Она не видела даже ассистента, преградившего ей дорогу. Она пыталась понять: это и вправду тот советник, с которым она вот уже несколько ночей встречалась во сне, или и ее настигла болезнь матери и бабушки? Может, она уже видит то, чего нет? Как с доктором Чжао утром, как теперь с этим невероятно красивым мужчиной, поднявшимся ей навстречу с дивана. Он был выше нее, но она привыкла смотреть на него, чуть задирая голову. Она ждала, когда на его бледных губах появится слабая улыбка, чтобы сменить это выражение неверия. Улыбка, которая, конечно, не коснется глаз, не сможет разбить в них лед отчуждения, но которая согреет ее сердце. И уж чего она точно не ожидала, так это вновь увидеть широкую улыбку ее Огонька, ласковое теплое выражение его глаз, с гордостью и любовью глядящих на нее. Сердце Энди забилось так часто, что ей пришлось приложить руку к груди, иначе, казалось, оно прорвет решетку ребер. Воздух перестал поступать в легкие, дышать стало нечем. Паника накатывала волнами, и, сорвавшись, Энди побежала. Она не слышала окриков ассистента, не видела удивленного взгляда самого актера. Ей было все равно, что подумают о ней окружающие. Отбросив туфли, она бежала, чтобы заполошный шум в ушах сменился привычным быстрым ритмом, чтобы остаться наедине с собой и дорогой, чтобы мысли в голове перестали метаться, как испуганные птицы. Ее спринт окончился у собственной машины. Тяжело дыша, Энди облокотилась на капот, смахивая капли пота, стекавшие на лицо. Дрожащими руками она нажала кнопку на брелке, разблокировав машину, и, едва заняв водительское место, стала искать бутылку с водой. “Перье” нашлась в бардачке, и только когда влага привычно обволокла небо и горло, Энди смогла прийти в себя. С каждым глотком она все больше успокаивалась, давняя привычка помогала и сейчас. Как такое могло случиться? Еще ночью, во сне, он снимал осыпающиеся лепестки сливы с ее волос, а сейчас вдруг очутился здесь, в холле их бизнес-центра? Такой же, но неуловимо другой. С тех пор, как княжна признала в чужаке своего пропавшего жениха, она тщетно искала хоть какие-то совпадения с тем, прошлым, Линь Шу. Но не находила их. Советник Су держался строго и отстраненно, ни смех, ни походка, ни почерк не выдавали его. Он бы настолько не похож на себя прежнего, что это выглядело нарочитым. И княжна терялась в догадках, не привиделось ли ей все. Вот и сейчас Энди, выжимая педаль акселератора, пыталась понять, действительно ли этот Чан Линь был тем, кого она ждала? Или все же рассудок стал предавать ее? И наследственная болезнь настигла как раз тогда, когда она позволила себе надеяться на отсрочку? Она всегда гордилась своим хладнокровием и рассудительностью, но последние события показали, что на разум надежды нет. Она пыталась проанализировать, когда ей стали сниться эти сны, как получилось, что они стали не просто снами, а частью ее жизни. Как вышло, что жизнь княжны Нихуан затянула ее настолько, что она стала видеть вокруг ее окружение. Неужели это и есть признаки надвигающегося психоза? И она когда-нибудь останется там навсегда, не сможет вернуться назад? Будет обитать в каком-нибудь санатории, как сяо Мин, срывать со стен обои и мастерить из них цветы, как делали ее мама с бабушкой? Или будет жить жизнью княжны Нихуан, выйдет замуж за воображаемого советника, проживет с ним счастливую жизнь, будет дружить с несуществующим принцем Цзином, не осознавая, где находится на самом деле? Эти мысли раздирали ее. Энди тонула в эмоциях, не умея справиться с ними. Она никогда не верила в иррациональное, и теперь ее разум признавал лишь две версии: это ошибка или сумасшествие. В поисках ответа она все быстрее мчалась по дороге, словно стараясь поспеть за кружащимся хороводом мыслей. Свернув к дому, она, не не сбавляя скорости, заехала на стоянку под домом. Мыслями она была где-то далеко, а руки привычно сжимали руль, направляя машину по знакомой дороге. Она так и не затормозила, ведя автомобиль по стоянке на большой скорости. И лишь увидев надвигающуюся огромную белую колонну, в панике ударила по тормозам. Шины взвизгнули, и машина остановилась в паре шагов от колонны. От резкого торможения сработала подушка безопасности, и Энди откинуло назад, придавливая к сиденью. Она не двигалась, пытаясь понять, как так вышло, что она – всегда такая хладнокровная, разумная и уравновешенная – сейчас чуть ли не бьется в истерике от того, что ее мозг не может решить задачу. Лифт звякнул, открывая двери на двадцать втором этаже. Энди помедлила немного прежде, чем выйти на площадку. Дверь в квартиру Инин, Гуан и Шенмэй была открыта и оттуда звучала музыка. Высокий голос Инин подпевал ей, удивительно попадая в такт. Энди не очень любила ее звонкий голос, но для пения он очень подходил. – Ах, Энди, – Инин выпорхнула из квартиры с щеткой в одной руке и тряпкой – в другой. Она пропела еще несколько тактов песни и, закружившись, оказалась возле нее. – Почему ты сегодня так поздно? Хочешь есть? Я приготовила лапшу. Будешь? Будешь? Энди невольно улыбнулась, рядом с Инин невозможно было не улыбаться. Ее непосредственность порой раздражала, но чаще всего действовала, как целительный бальзам. – Нет, спасибо, – мягко ответила Энди, ласково глядя на на сиявшее лицо Инин. – Уже поздно. Я лучше лягу спать. Она почти дошла до своей двери, но потом обернулась и спросила: – Что это за песня? – О, – живо откликнулась Инин, – это из новой дорамы. Там про пару, которую разлучили родители. Она покончила с собой, а он прожил недолгую и печальную жизнь, и погиб на войне. Но они встретились в следующей жизни. И вот теперь пытаются понять, откуда знают друг друга. Здорово, да? – Инин рассмеялась так, словно это действительно было забавно. – Но они непременно узнают, ведь их связывает красная нить. Она счастливо рассмеялась и вновь скрылась за дверью своей квартиры. Энди набрала пароль на замке и уже собиралась заходить в квартиру, когда Инин выглянула вновь и, хмуря точенные бровки, спросила: – Ты ведь знаешь что такое красная нить, да? Энди кивнула, и ее легкомысленная соседка удовлетворенно улыбнулась. Дома было пусто, спокойно и одиноко. Впервые Энди не знала радоваться ли этому. Сегодняшний день был насыщен эмоциями, и сейчас откат давал о себе знать. Ее сил еле хватило на то, чтобы снять жакет и забраться с ногами на кресло. Ноутбук стоял рядом, на расстоянии руки. Она открыла его и, немного подумав, все-таки набрала имя “Чан Линь” в поисковой строке. Результаты ошарашивали. Он и вправду был одним из самых известных актеров Китая. Судя по постерам, он играл во множестве фильмов и в огромном количестве дорам. Она посмотрела несколько интервью с ним: Чан Линь говорил спокойно, чуть улыбаясь и глядя в камеру глазами, в которых не было ни капли тепла. Такое же ощущение оставалось от выхолощенных рекламных фотографий: за картинкой, за создаваемым образом невозможно было разглядеть личность. Энди покопалась на сайтах и набрела на биографию Чан Линя. На ранних фото он был совсем не похож на себя сегодняшнего: живой, с подвижной мимикой, с яркой улыбкой. В ранних интервью он много шутил, активно жестикулировал и так тепло улыбался, что у Энди защемило сердце. Он был похож и одновременно не похож на Огонька, но что-то общее у них определенно было. Чан Линь сегодняшний больше напоминал ей советника Су: холодный, собранный, эрудированный. И Энди довольно быстро докопалась до сути перемен. В двадцать четыре Чан Линь попал в аварию, в которой погиб его ассистент, а он сам серьезно пострадал. И тонкие шрамы на лице - вечное напоминание об этом. Но все же было в его глазах что-то, когда он увидел ее. Какое-то узнавание… Энди машинально пролистнула еще пару постеров и вдруг застыла. С одного из них на нее смотрел советник Су. Нет, не совсем, поняла она, но очень похож. Чан Линь был одет в старинные одежды, со сколотыми нефритовой заколкой волосами. И в этом образе он ужасно напоминал Мэй Чансу. Энди нашла сам фильм. Оказывается он имел бешеный успех в Китае и за рубежом. Но она совершенно точно его никогда не видела. Энди облегченно вздохнула. Одно дело странные выверты сознания, а подмена образов - совсем иное. Не хватало ей стать одной из этих девочек-фанатов, что жили свои вымышленные жизни с любимыми актерами. 5. Она вновь понукала коня, стараясь успеть, нагнать его, сказать ему все, о чем думала. Советник Су стоял на вершине холма, в беседке, открытой стылому зимнему ветру. И был холоден и суров, как этот ветер. Она чуть осадила коня, не решаясь подъехать. Послушный поводьям он пошел шагом, а она все вглядывалась в фигуру на вершине, не зная верить своим чувствам или нет. Их разговор вышел до нелепости похожим на игру разумов. Она атаковала сходу, как привыкла: вспомнила помощь Вейчжэна, подчеркнула, что он подчиняется союзу Цзянцзо, старалась поймать его на принадлежности армии Чиянь. На его лице не дрогнул и мускул, когда он отражал ее атаки одну за другой. Как, верно, привык за прошедшие годы. Она тщетно старалась взглянуть в его глаза, увидеть там отблеск того, прежнего огня, но его взгляд все время ускользал от нее. Он отворачивался, цедил сквозь зубы свои нелепые оправдания, но с каждым произнесенным им “нет”, ее сердце все сильнее выстукивало “да”. От этой тягостной двойственности, от невозможности честно и прямо разрешить сомнения слезы вскипели на глазах. Почему же этот упрямец сопротивляется, к чему так блюдет свое инкогнито? Разве может она предать его, разве может хоть чем-то навредить? Да она скорее даст проткнуть мечом свою грудь, чем позволит ему вновь покинуть ее! Когда прозвучало имя Цзинъяня, ее сомнения, те крохи, которые еще оставались, сгинули без следа. Никому иному, кроме своего брата, Линь Шу не доверил бы трон Великой Лян. Она взяла его лицо в руки, чтобы заглянуть в глаза. В них жила твердая уверенность в своих словах. Ничего иного она не ожидала от своего Огонька. Зарыдав от облегчения, она уткнулась лицом в меховую опушку его плаща. И только почувствовав, как в ответном объятии вокруг талии сжимаются руки, она поверила до конца. Это было то самое ощущение, то, что она испытала на залитой солнцем поляне, то, что испытывала всегда рядом с ним. Словно она добралась домой. Она поняла, что неважно, каким он будет: ее юным братом с горячим сердцем и взглядом, полным огня, или хитроумным советником со льдом в глазах и тоской в сердце. Он будет нужен ей любым, потому что беспечная Инин была права: ее красная нить ведет именно к нему. Она плотнее укутала его плечи теплым плащом, и они вместе спустились к дороге. В Цзинлине поднимался ветер. Энди проснулась сразу, рывком сев на кровати. Что-то мокрое холодило щеки, и, машинально поднеся руку к лицу, она стерла слезы. Одеяло перекрутилось, стреножив ее, но не это вызывало беспокойство. Энди осторожно расправила одеяло, встала и, одернув пижаму, пробралась на кухню. Сквозь жалюзи тихонько крался рассвет, его первые лучи ложились на деревянный пол тонкими линиями. Она долго стояла у окна, погруженная в свои мысли, совсем не замечая, как город внизу просыпается, оживает для нового дня. Что, если когда-то она уже стояла здесь или где-то в другом месте, может даже в старинном доме; смотрела на рассвет, обеспокоенно охраняя сон спящего на кровати мужчины. Картина перед ее мысленным взором была так реальна, что Энди на мгновение обернулась, чтобы увериться, что диван за ее спиной пуст. Она не знала, как закончилась история Нихуан и советника Су, и чувствовала, что никогда об этом уже не узнает. Но это не сильно беспокоило ее, потому что с новым днем начиналась ее собственная история. Тань появился ровно в два часа, когда все сотрудники разошлись на обед. Строго следивший за тем, чтоб она не забывала вовремя есть, Тань очень напоминал заботливого старшего брата, которого у нее никогда не было. – Надеюсь, ты все-таки воспользовалась машиной? – спросил он, поставив на ее стол коробки с едой. Она вопросительно вскинула брови, и Тань, ухмыляясь, пояснил: – Или бежала до самого дома? Ох, нет! Это не старший брат, это ходячая язва! Энди усмехнулась и открыла самую большую коробку, решив в отместку забрать у Таня его часть обеда. Внутри лежали ее вчерашние туфли. Она так хохотала, что перепугала своим смехом Таня. Тот обеспокоенно вскочил и захлопотал возле нее с открытой бутылкой воды. Он настойчиво подсовывал ее, будто вода была для нее универсальным лекарством, способным спасти от сумасшествия и… от внезапной влюбленности. Энди вдруг четко поняла, что с той поры, как она впустила эти сны в свою жизнь, с тех пор, как поверила в них, ее больше не волнует будущее. Она застыла, осознав, что влюблена. Действительно в первый раз влюблена так, что готова добиваться мужчину. Не отваживать надоевших ухажеров, не сносить терпеливо комплименты, не переламывать себя, стараясь не обидеть. А в самом деле готова сама посмотреть в глаза мужчине и признаться, что он тот, рядом с кем она хочет быть. Привычка к критичному мышлению все-таки подсказывала ей, что ее чувства могут быть отвергнуты. Или, хуже того, ее избранник может оказаться совсем не тем, кого она себе представляла. Что вся ее любовь построена на снах, на видениях чужой счастливой (или не очень) жизни. Но… – Тань… – Мм?.. – Тань оторвался от своей порции и удивленно взглянул на Энди. – Ты не мог бы достать мне адрес Чан Линя? – Не знал, что ты предпочитаешь экранных красавчиков, – слегка усмехнулся Тань, тыча вилкой в ее сторону. – Только если они достойны моих извинений, – парировала Энди, выгнув бровь. – Считаешь его достойным? – Не помешает проверить самой. Тань усмехнулся и дальше их разговор свернул в сторону, далекую от любовных переживаний. Юридический отдел запаздывал с анализом соглашений, а это могло сорвать сроки по сделке. После ухода босса Энди погрузилась в расчеты, которые скинул ей финансовый отдел. От работы ее отвлекло сообщение от Таня с адресом. И с тех пор Энди уже не могла сосредоточиться ни на чем. Он еле-еле справилась с тем, чтобы дописать замечания по отчету и поручила секретарю передать их. Больше сидеть на месте не было сил. Она впервые за всю свою карьеру собиралась уйти из офиса раньше времени да еще по личным делам. Уже в машине Энди подумала, что, пожалуй, принести извинения за вчерашнее – хороший предлог. И в конце концов, если ничего не выйдет, если она не сможет сказать о том, что чувствует, этим можно и обойтись. Продумав тактику и пути отступления, Энди стала намного спокойнее. Знаменитый актер жил в Чаннине, и ей пришлось довольно долго петлять, пока она нашла его дом. Красивое высотное здание сплошь переливалось огнями, но снаружи было на удивление тихо и малолюдно. Он нажала номер квартиры на домофоне и по характерному щелчку поняла, что дверь ей открыли сразу, не удосужившись узнать, кто пришел. Склонная к осторожности Энди была удивлена тем, как актер пренебрегает своей безопасностью. Выйдя из лифта, она оглянулась в поисках нужной квартиры, но дверь была только одна. Энди нажала на кнопку звонка и принялась ждать. Но все равно оказалась не готова, когда, распахнув дверь, взъерошенный Чан Линь в домашних шортах и растянутой майке удивленно произнес: – Нихуан?.. – Что? – Что? – Вы назвали меня… – Простите… Они одновременно заговорили, перебивая друг друга, но тут же смолкли. Энди казалось, что она никогда: ни в той жизни, ни в этой не видела такого красивого мужчину. Она улыбнулась ему и собралась было представиться, когда он просто распахнул дверь и жестом пригласил ее войти. Энди стояла, как завороженная, не сводя с него глаз. Ей хотелось сказать так много, но слова не шли на ум. Она ловила его смущенный взгляд, не понимая, чем вызвано его замешательство. У нее было ощущение, что они знакомы много лет. Наконец он не выдержал и, потянув ее за руку, завел в квартиру. Дверь с шумом захлопнулась, и Энди почувствовала, как Чан Линь встал позади ее. Впервые возможность остаться наедине с незнакомым мужчиной в полумраке комнаты не вызывала у нее паники. Напротив, она ждала, когда знакомые руки обовьют ее, заключая в объятия. Но Чан Линь лишь потянулся и щелкнул выключателем. Вся стена перед ней была завешена постерами его фильмов. Энди, приоткрыв рот, пробегала глазами до мелочей знакомое лицо в обрамлении разного антуража. Вот он в смокинге с фужером в руках, вот в каком-то странном рванье с подведенными глазами, вот с голым торсом и татуировками, а вот… Энди вскрикнула и выпустила сумочку из рук. С постера на нее смотрел советник Су. В своем теплом халате и с нефритовой заколкой в волосах он глядел куда-то вдаль, словно заглядывал в будущее Великой Лян. Шею его привычно прикрывал шелковый шарф. Не понимая, что делает, Энди бросилась к постеру. – Здесь, – закричала она, тыча в картинку, – здесь должна быть родинка! Слезы полились из ее глаз. Неужели сумасшествие в самом деле настигло ее? И все это лишь игры подсознания? А как же… – Тише! Тише! Глубокий голос шептал ей на ухо, чужое дыхание согревало шею, а надежные руки сжимали в объятиях. Она развернулась, чтобы взглянуть ему в глаза, но слезы затуманивали взор. Она почувствовала прикосновение губ к щекам, к мокрым дорожкам и захлебнулась от нежности. – Все, успокойся, – продолжал он увещевать ее, – ты нашла меня, ты дома. – Дома. Она всхлипнула, плотнее прижимаясь к его груди, чувствуя, как под щекой заполошно бьется сердце. В унисон с ее собственным. Он приподнял ее лицо и поцеловал в губы. Крепко и уверенно. Так, как это всегда должно было быть. 6. Чан Линь натянул пониже бейсболку, прежде, чем выйти из машины. Энди захлопнула дверцу Порше и последовала за ним. На входе в кафе он крепко сжал ее руку и улыбнулся, мимоходом осматриваясь. Доктор Чжао помахал им из дальнего затемненного угла кафе. Энди кивнула в ответ и направилась к нему, потянув за собой чуть опешившего Чан Линя. Она предполагала какое впечатление Чжао Ципин должен был произвести на него, но не ожидала, что ее бойфренд буквально впадет в ступор. Чан Линь осторожно сел за стол, не сводя пристального взгляда с доктора Чжао. Тот, впрочем, тоже не стеснялся его рассматривать. Их молчаливый обмен взглядами прервал официант, который предложил принять заказ. Чан Линь все еще не мог оправиться от удивления, рассматривая уткнувшегося в меню Чжао Ципина, поэтому Энди сделала заказала на двоих. – Ванильное мороженое с шоколадным топпингом и арахисом, – любезно сообщила она. – Без арахиса, – машинально поправил доктор Чжао, не отрывая взгляда от меню, и пояснил: – У него аллергия. Чан Линь откинулся на спинку диванчика, на котором сидел, а доктор Чжао застыл, приходя в себя от удивления. – Одна порция ванильного мороженого с арахисом, другая – без, – повторил официант и уставился на доктора Чжао. – Фисташковое, без топинга, – обронил доктор Чжао, поджав губы. На периферии зрения что-то промелькнуло, и Энди обернулась. В широкое окно кафе было видно, как дорогой автомобиль затормозил у дверей, чтобы высадить пассажира. Тань Чжунмин хлопнул дверцей и уверенно вошел в кафе. Заметив их компанию, он, благожелательно улыбаясь, направился к ним. – Тань, – Энди вмешалась сразу, чтобы ее друг и босс не стал подшучивать над окружающими, как привык, – позволь представить тебе моего бойфренда. Чан Линь. – Можно подумать, хоть кто-то его не знает, – пробурчал тот, но послушно встал и протянул руку. – Можешь звать меня “дагэ”, – хитро улыбнувшись, подсказал Тань. КОНЕЦ