Одно молчание на двоих

Узорчатая плитка, теплая вода и горящие глаза напротив… Как давно это было? Как давно Мия оказалась здесь? Это было все же недавно. Помнится тот день. Глухой выстрел куда-то вниз живота из стального прекрасного пистолета, музыка, взрывающая мозг и выедающая последние остатки разума, горячая жгучая боль, превращающаяся в медленное удовольствие, а дальше…темнота и раздор. Слова над ухом превратились в бессмысленное щебетание, ноги горели безумной силой, руки впились в лежащий рядом нож. Пальцы бесконечно оглаживали гладкую рукоять, а металл блестел в зрачках серебром, золотом. Блестел, блестел, блестел… А потом Мия открыла глаза. Темнота перед нею рассеялась, слипаясь в белый ком, собирая пазл по частям. Предметы и окружение насытились красками. Отец лежал пред Мией такой одинокий, такой окончательно замученный, но готовый уже на все…Его глаза не выражали огня, не выражали той любви, с которой отец годами глядел на взрослеющую Мию, лишь глухая пустота. Девочка хваталась за нож, много раз в неверии высовывая язык, пробовала на вкус жидкость на ледяном металле и каждый раз заходилась в рыданиях. Кровь… Что же он наделал? Зачем будил зверя? Тогда ей было все равно на пулю в собственном мягком теле, она бежала. Так отчаянно, так свирепо колотя себя по голове, хватаясь за уши. Не слышать и не видеть…Но это осталось неизменным - Мия убила своего отца. Мать нашла ее, долго говорила ей какие-то слова, а она слушала, будучи привязанной к стулу. Что она могла? Мамочка мотала головой, кричала, рыдала, а потом злостно пихнула ее санитарам. Психбольница теперь ее дом. Такой мучительно-красивый, любимый и сводящий с ума, что можно всегда ходить по одной комнате часами и проводить пальцами по старой плитке, - каждая имела свою историю. Каждая пропахла чужим сумасшествием, и касание к ней взывало к крикам и стонам. Она, такая ярко-красная и бежевая, горела в глазах. Каждый день, каждый час… Эта психбольница…Здесь сумасшедшие общались наперекор злым санитарам, наперекор врачам и заведующим, наперекор всему свету они были одной семьей. Впитывали чокнутые взгляды друг друга, перенимали ненормальные улыбки друг друга, манеру речи, жесты, все…Видели друг друга и любили. Каждый по-своему. Кто хотел воткнуть другому нож в бедро, кто облизывал шею и ластился, а кто заводил одним лишь взглядом, все равны. Они любят. А Мия внушала себе, что она никого не любила. Она любила лишь теплые ванны. Теплые ванны с утра, теплые ванны в обед, теплые ванны днем, а также перед ужином, ночью и…всегда. Ее кожа трескалась, покрываясь морщинами от воды, набухала и болела. На бедрах алыми следами пестрели рваные жестокие удары плетью, и шею покрывали смазанные укусы. Но ее кожа всё-таки бывала иногда в хорошем состоянии. Лишь изредка. Когда человек напротив слишком недоверчиво сверлил ее взглядом в попытках остановить. Синие, как васильки, глаза напоминали небо, без облаков и изъянов, такое синее-синее небо, покрытое загадками и тайнами, набитое птицами и насекомыми и так желаемое человеком, который стремится обуздать и присвоить, но не может дотянуться. Мия не была похожа на этого человека. Ей хотелось не видеть больше этих глаз на своем теле, не чувствовать присутствие кого-то другого рядом с собой, зарыться в подушку и застыть вот так, насчитывая бесконечное множество раз секунды и часы. Но она нигде не находила покоя. Мия любила одиночество, которое съедает ее по кусочкам, заставляя ежиться и сидеть на холодном плитчатом полу неподвижно, бесчувственно, словно кукла. Но стоило ей остаться совсем одной, ей нужны были эти глаза, она почти физически ощущала их нехватку, задыхаясь будто бы под водой, будто бы как в первый раз заглянула в них. Не могла дотянуться до ответов, не могла… Чего ей хочется, почему спокойно не живется? Почему легкое платьице на хрупеньких плечах, сидящее так идеально, привлекает больной хмурый взгляд посмотреть и непослушные руки коснуться? Почему светлые, почти пепельные волосы так хочется шаловливо поймать губами и зарыться в них? Почему сумасшествие голубоглазого чуда так трогает душу Мии? Мии, у которой больше ничего не осталось…Мии, которую строго выучила и воспитала жизнь: одной лучше... Теплая вода мягко обволакивает нежную кожу, лаская затекшие конечности. Кто сказал, что носиться по залу, получая по бедрам хлыстом, и без попыток на остановку, - это хорошо? Кто сказал, что это восстанавливает, придает сил и бодрости? Это сказал еще кто-то очень давно, а с годами это превратилось в избиения и пытки, ведь все же так интересно наблюдать за белкой в колесе. Пар схватил легкие, сковал своей тяжелой влагой и теплотой, и Мия зашлась неровным дыханием. Комната с узорчатой плиткой все такая же одинокая, окно под потолком все такое же мутное, будто, задыхаясь, истекает слезами(по нему текут капли воды). А бедра все такие же избитые, кровяными следами наливаются изуродованные участки кожи, покалывая жгучей болью. А Мия все так же ждет девчушку напротив, посматривая усталыми глазами на дверь и ведя ими вдоль стены, достигая деревянной покоцанной скамейки. Она старая, разбухшая и намокшая, но, если подумать, лучше других говорящая о прошлом. Лампочка в комнате начинает моргать, заходясь в бешеной лихорадке, словно сейчас перегорит или лопнет, осколки вопьются в белую кожу, забьют насмерть, а потом… Дверь тяжело отворилась. Шаги слышны были уже давно, но отдавались в сознании каким-то мельтешением, не более. Девушка едва шепнула, чтобы никто не слышал. И ей уже показалось, что она сделала это в своих мыслях. -Сора… Сора крепко вжала в грудь любимого игрушечного зайца и протопала к скамейке, вырисовывая хрупкими ножками круги на плитке, она тоже проникла ей в сознание, у нее мутила она в глазах и кружила голову. Она была сегодня так красива, так изящна. Ее ножки наступали на ярко-красный пол, усыпанный в узорах, ручки рассекали воздух, и тельце плавно извивались в глубоко сокрытых чувствах. Она танцевала. Окутанная безумием и скорбями, ей докучало одиночество, ей горька была потеря общества сестры…Ведь та скончалась еще три года назад. Нет-нет, Сора не рассказывала этого Мие, не описывала ничего на своем языке жестов, не говорила об этом даже в танце… Просто Мия однажды бессовестно прокралась в кабинет доктора, трясущимися от волнения руками рылась в дюжине мятых бумаг, рыдала в отчаянии, что не может найти правду о васильковой девочке, а потом нашла, нашла так неожиданно, накрытая каким-то, совсем не радостью вызванным, безумием. Документ мягко кружил в воздухе, приземлившись плавно на пол, словно спасение от этого страшного кошмара. От бумаги тянуло холодной тревогой, нежели чувством свободы, чувством, что можно глотнуть кислорода и не получить за это хлыстом. Она читала его также бессовестно, давно откинув понятие нравственности и чувство такта. Ей хотелось знать, и она узнала. И там было расписано все: так пахло от этих строк болезнью и страданиями. И было какое-то непонятное ощущение, невесомое чувство, будто Мия прошла это сама. Будто жила с этим все свои шестнадцать лет, она чувствовала то же самое. Любовь и Ненависть. Прошлое Соры и ее Будущее. Все стало известно. Рука Соры дрогнула в судороге и со страшной силой ударилось об стену. Ее губки на мгновение скривились, а глаза расширились от боли, но она не слышала…Хруст костей эхом отошел от стен комнаты, отзываясь горьким беспокойством в груди. Мия встала на колени, белая потертая гладь ванны болезненно вжалась в кожу, но это было забыто, не ощущалось совсем. Мия увидела палец прижатый к губам, на них легкая усмешка и еле слышное: -Тсс… Сора кружила и кружила, стирая ноги об острую плиту, заходясь в слезах, но улыбаясь вовсе не грустно. Мия вспоминала. Марк шипел по-змеиному, как всегда выглядывая из-за угла, мигая глазами в темноте коридора. Его пустили прогуляться по пустым коридорам, вытирать половой тряпкой следы от крови, оставленные милой Салли, которая всегда неизвестными способами таскала нож из кухни и резала хрупкие пальчики, рисуя кровью на ледяных полах. Они после ее творчества выглядели не так пусто, не так невыносимо, от них веяло разбитым сердцем и одинокой душой. А еще непонятной теплотой. Марк ядовито глянул на Мию и вмиг исчез, посмеиваясь над чем-то очень смешным и понятным лишь ему одному. Девушка недолюбливала его. Стены еле слышно повизгивали от тяжелых шагов дешевых тапочек, изрезанных не весть чем, сгущали над Мией туман одиночества и напряжения. Марк бродил неподалеку. Лампочки не светили, лишь где-то в конце коридора слегка горела лампа “Опасно”. Вход в котельную строго воспрещен. Кто-то приближался сзади, переступая с ноги на ногу почти беззвучно. Марк так не умеет. Мия задумалась слишком глубоко и вскоре ее глаза накрыли теплые девичьи ручки, поскользили, смыкая веки, и что-то трепетно положили в правую руку, сжимая ее в кулачок. Кто-то встал впереди Мии, ножки миг помялись на месте, а потом указательный палец ткнулся куда-то под ребро. Мия открыла глаза. В руке шуршала бумажка, скомканная в комочек, покалывала кожу ладошки. Мия развернула ее. “Одиноко? Я твой друг. Ты не дружишь? Будем тише.” Девушка напротив стояла в одном платье, на ее плече сидел плюшевый заяц, в ее ярко-синих глазах горело любопытство, а губы ползли в неумелой улыбке, поджимая пухлые щечки и образуя ямочки. -Кто ты?..-шепнула Мия, но девчушка быстро замотала головой, укоризненно сверля взглядом глаза напротив и, вытягивая указательный палец, прижала его к губам. Мия потерла смятую бумажку, тяжко вдыхая прелый воздух помещения и, посматривая на отдаляющийся силуэт девушки, почувствовала что-то колющееся в груди. Мия перевернула бумажку и увидела: “Наша дружба - одно молчание на двоих” С тех пор их дружба молчалива, с тех пор она одинока, но дарит блаженное общение, блаженное понимание во взгляде и изредка в легкой улыбке на губах. Все это так прекрасно и совершенно. Без секретов и обещаний. Просто две пары глаз, впивающихся друг в друга. Две девушки, держащие друг друга за руку. И больше ничего. Сора споткнулась о собственную ножку, падая камнем на пол, разбивая ладони и колени в кровь. Ее тело дрожало, но все еще жило, все еще хранило силы для танца. Косточки хрустели, но Сора жаждала вернуться в танец, станцевать его для Мии. В попытке встать, Мия поскользнулась о кровь и разбила затылок. Кровь брызнула алым потоком, окрашивая волосы в темно-красный, заскользив по мягкой розовой коже шеи, спускаясь вниз по позвоночнику. А Сора хранила внутри лишь безразличие к собственным ранам под кожей, к собственным чувствам в самом сердце. Она любила жить ради кого-то. И танец ее отчетливо гласил о признании в зависимости от едва знакомого человека, с которым похожи они были лишь молчанием. Мия хотела кричать, хотела остановить, но стены давили на нее, плывя перед глазами стальной оградой и вот, ей уже казалось, что ее зов никто не услышит, не поймет, не примет… Сора смотрела как-то вызывающе, соревнуясь с объявленным во всеуслышание заявлением Мии, будто ей никто совсем не нужен, все двигаясь в такт неслышной музыке, все представляла себя как нельзя живой, вкладывая в танец всю свою…любовь? Вкрадчиво, словно хотела приручить и покорить гордого зверя, она подступала все ближе, обвивая себя руками, скользя ими от шеи до талии и обратно. Ее руки плавно оглаживали плечи, пальцы задевали лямочки воздушного платьица, она постепенно стягивала их вниз, пока, вскоре, ткань не упала на плитчатый скользкий пол, извиваясь змеей вокруг тоненьких ножек. Внутри воцарилось непонятное скрежещущие ощущение, оглушая на мгновенье и заставляя впиться в обнаженное тело напротив. Такое красивое тело. Оно было изранено хлыстом. Мия представляла, как жестоко замахиваются санитары, как жалостливо и с отчаяньем блестят глаза ее Соры, как ее бьет в конвульсиях после оглушительного удара. И глаза Мии наполнились непрошенными слезами, что полились по щекам, скользя по нежной коже лица. Мия беспомощно открыла рот, волнение болезненно сжимало ей легкие, лишая дара речи. Словно она немая, как Сора, такая бесполезная, такая лишняя здесь, в этой ванной комнате, в которой красивая девушка танцует, не жалея своего тела, разбивая его в кровь. Сора прокрутилась на месте и остановилась так резко, что, казалось, весь мир замер. Замер и распластался у самых ног. Ее голова была задрана кверху, красивые голубые глаза смотрели с усмешкой из-за челки пепельных волос. Сора насмехалась, что Мия такая нуждающаяся в ней, хотя всегда закрывалась в своей палате от девушки, часами пялилась в белые некрасивые стены и твердила всем вокруг, что она сама для себя - это все, что ей нужно. Это не так! Правда, это не так, глупая ты Мия! Сора провела указательным пальцем по шее, спускаясь ниже, очерчивая острые ключицы, обводя красные, налитые кровью следы от хлыста. Повернулась спиной, хватая себя за предплечье, пальцами находя ещё один след. А потом это стало ее танцем. Она показывала отметины, жаждала, чтобы Мия догадалась, в конце указав на укол от шприца... Мию резко накрыли жуткие воспоминания… Девочка устало шагала по коридору. Сквозняк проходился по ее ножкам, холодный пол беспощадно жег голые ступни, холод проходил вверх, по позвоночному столбу...Мия знала, что после отбоя гулять категорически запрещено, но так хотелось проветрить наболевшую голову. Ей снился кошмар. До нее доносились беспокойные голоса, едва различимые в ночной тишине, мельтешение в конце коридора стало слышно, когда Мия пересекла широкий проход в столовую. И звуки металлических приборов теперь коснулись ее слуха. Она, ведомая пронзающим ее насквозь ощущением, подкрадывалась к кабинету главного врача. К телу будто прикасались невидимые тени(ее видения). Они вопили об ужасном, затягивали в пучину отчаянья. Мия отогнала их, прислушиваясь к настоящему. -Девочка совсем сошла с ума…- страшно прозвучал чей-то голос. Он дрожал от страха, становился обрывистым и еле слышным.-Нам никто не верит! Ее уже не излечить. -Да,- низкий бархатистый голос выдал главного врача, и Мия уже представила, как он задумчиво чешет острый подбородок. - это проблема. Но мы ее решим по-своему. Скрип стула напугал почти что до смерти. Мия сидела в коридоре тихо, изредка покачиваясь на тонких ногах, чтобы дышать. Она погружалась куда-то глубоко, как будто улавливая неуловимое. Она уже была мысленно там, в кабинете врача, где кому-то предрешили судьбу. Но почему волнение не отпускало? Почему тени шептали об ужасном? Над кем вершат суд? Какой вердикт вынесут? Мия сама за себя. Это навсегда ее девиз после того, как она взяла в руки нож в тот день. Но почему ей все больше казалось, что теперь ей кто-то дорог? Звук каблуков мужских ботинок вывел из транса. И Мия погрузилась уже в другой, будто петляя сквозь ноги всех присутствующих в кабинете врача, но все еще оставаясь в коридоре, неподвижной тенью прячась в темноте. -Как ее имя, напомните? - вновь низкий мужской голос обжег внутренности. Мия не любила главного этого места. Этого своеобразного дома, где на каждом висят нити повиновения. -Сора. И Мия очнулась. Упала на пол, чувствуя, как в горле застревает комок страха. И вовсе не слепые угрозы будили в ней ужас. Но она всегда пряталась от этих угроз. Потому что ей был никто не нужен. Но теперь девчушка с глазами цвета васильков твердо сидела в голове, а Мия даже и не подозревала. Немая, но четко высказывающая свои мысли. Они вдвоем могли сидеть молча, но узнать друг о друге самое сокровенное и дорогое: что на сердце, кого нужно опасаться и как любить. Мия пряталась и от нее. Неспособная больше любить, остерегающаяся поступков во имя дружбы. Она медленно шагала к пропасти. И Сора видела это. Ведь она видела абсолютно все. Даже то, что глубоко внутри, где никто не нароет и крупинки ценного. Всегда держащая тайны внутри и не видящая смысла слов. Они ей были не нужны, чтобы говорить. Ведь тот, кто захочет, всегда ее услышит. Мия нащупала пол и вцепилась в него, словно сейчас ее подкинет в воздух. Голова кружилась, и в мыслях пылал алым дорогой образ. Сора стояла где-то в дальнем коридоре, все дальше удаляясь во тьму. Мия потянула руку и почти завопила в голос. Но закрыла рот рукой. Это лишь ее видения. Ее больная фантазия. Шепот черных теней стоял в ушах. Она гнала их прочь, но они больше не слушались ее: смеялись, подходили ближе, вырастая в двухэтажные. У них появились глаза, и в этих глазах отражалась она, Мия, беспомощная, страшная, цепляющаяся за последний отголосок сумасшедшей жизни. И сквозь этот разрывающий уши шум, донесся голос, пропитанный желчью. -Яд замедленного действия. Вот чем мы воспользуемся. И этого хватило, чтобы упасть в небытие. Темнота охватила все вокруг. И не было уже теней, не было уходящей вдаль Соры. Лишь грязные, страшные сны, которые не хотели кончаться. Мию затягивал вездесущий ад, ее поглощали страшные ужасы, царящие внутри нее самой. Она не удивлялась им, лишь ненавистно встречала один за другим, все больше погружаясь в безумие. Когда она проснулась, все затихло. Тело болело, одежда промокла насквозь от пота. Мия встала на дрожащих ногах и пошла по коридору в свою комнату, не оглядываясь назад. И только когда она дошла до двери, в голове что-то щелкнуло. "А что вообще произошло? Ничего не помню…" Она пожала плечами, трясущимися руками открывая куском проволоки дверь. Зашла в комнату и свалилась на кровать, снова погружаясь в кошмары. На Мию навалилось осознание, острое, режущее по коже. Оно проникало глубоко внутрь, поднимая волосы на затылке как по команде. Сора уловила в ее глазах ужас, но только лишь успокаивающе улыбнулась. Ее движения стали шаткими, неуверенными, но внутри девушки горел огонь. Присмотрись и увидишь, как тело сияет в танце. Хрупкая от природы, но мудрая, наученная жизнью, теперь она делала глупость: танцевала для Мии, пока в ее крови медленно растекается яд по всему телу. В ней были силы, от которых невыносимо было глядеть ей в глаза. Эти силы были за гранью физических. Но ее жизнь угасала с каждой секундой. Мия встала на шершавой поверхности ванны. Больше она не будет слушаться. -Сора! Сора, мы должны поговорить! Сора, я… Но вновь таинственная сила ее глаз остановила девушку. Мия не могла говорить. Где-то в груди захлестнула с головой невероятная боль. Но слезы улетучились с дыханием. Она словно выдохнула их вместе с душой. Нараспашку... Договор, что связал их. Их особенная дружба, непохожая на другие своей молчаливостью. Мия не могла все это предать в одно мгновение. А потому она тихо смотрела, как Сора легко ступая по скользкой плитке подходит ближе, опираясь руками на бортик ванны. Ее глаза блестели чем-то настолько искренним, что перехватывало дыхание. В руке она трепетно зажимала бумажку, осторожно просовывая ее Мие. И этот заученный жест - указательный палец к губам - словно рождал эту дымку, похожую на ощущение счастья. Мия перехватила мокрыми пальцами вмиг намокшую бумагу и, трясясь от наигранного спокойствия Соры, развернула ее. "Дружба - это когда ты понимаешь, слышишь меня. Так услышь меня, Мия. Я люблю тебя…Люблю даже то, что ты девушка." У Мии дрогнуло сердце. Сора так легко, так непринужденно сказала о своих чувствах. А Мия скрывала эту правду внутри себя, не желая делиться даже с самой собой. Старалась об этом не думать. И стоило взглянуть ей в глаза, как внутри все вновь натянулось. Они вдвоем не были так безумны, как мир вокруг них. Сора знала даже это. Их душа омрачнела, окрасилась черным, но в ней поселилось светлое чувство, мягко касаясь сердца, когда они находили улыбки друг друга. Мия потянула к ней руку, к тому, кого жаждала, кого любила, к тому, кто единственный остался в этом свете любимый и дорогой. Она словила последний ее взгляд, услышала тяжелый вздох, а потом ее тело дернулась в судороге и упало на бортик ванной. Волосы Соры, волокнистый вьющийся жемчуг, распластался по воде. Сора упала лицом в воду, в то время как плечи ее легли на самый край ванны. Мия ощутила, как что-то давит ей на горло, невидимая рука отчаяния, царапающее легкие чувство утраты и безумие одинокого волка, что только и может выть на луну, пытаясь разделить с ней свое одиночество. Ей вонзилось что-то острое в это самое горло, глаза зажгло, и вскоре она поняла, что плачет. Слезы текли по щекам, капали в воду, а Мие казалось, что она уничтожена, разбита на части, что она горит в огне, так больно было в душе. Осознание. Страшное осознание смерти любимого человека. Она думала в этот момент, что уже два близких душе человека умерли от ее руки: отец и самая сокровенная, добрая, честная девушка на свете, что ненароком пробралась в самое сердце. Мия нагнулась к все ещё теплому телу, и губы ее неосознанно, почти рефлекторно коснулись шелковистой головы, она шепнула, вспоминая про запрет на разговоры: -Прости, Сора...Прости, дорогая...Это я виновата в твоей смерти...Я знала о их гнусных планах, но забыла, утопла в своих видениях, потерялась во тьме и безумии...А я знала. Мия целовала ее голову, шею, плечи, ей хотелось запомнить это, перед тем как… -Не знаю, будет ли тебе легче, Сора. Но ты не будешь одинока, это я тебе обещаю. Мы уйдем вместе. И вот здесь, - Мия тыкнула себе в грудь, - больше не будет больно. Девушка нащупала под бортиком закрепленное на прочный клей стекло, отломала кусочек, закопавшись носом в любимые пряди, повела вдоль предплечья острым, чувствуя, как в воду вытекает кровь. Мы вдвоем не будем одиноки. Мы вдвоем не заплутаем в молчании.