God is my only hope

Зубы сломав о науки гранит, ты поймёшь, Что искусство искусственно, и ты простой симулякр, Ты — симулятор, копия чувства, что не существует, Вся роль твоя — это быть частью спектакля в несколько актов, где залы пустуют. Pyrokinesis — Черная дыра

      -Итак! Занавес открывается! Всем добро пожаловать, а-ха-ха, ДОБРО пожаловать! Ха-ха! Дамы и господа, я рад представить вам наш новый и долгожданный спектакль! В главной роли никем не любимый, не обожаемый и не заслуженный артист — Фрэнк Айеро! Похлопаем же ему, он так волнуется! Он готовился к этому выступлению всю жизнь и, уверяю вас, вы не уйдете отсюда разочарованными, или вообще не уйдете, хи-хи-хи.       Это было сумасшествием, он кричал в пустоту, весело подпрыгивая, кланяясь, словно там и вправду были люди, сидящие на обшитых бархатом стульях, плотно уставленных в ряды, подписанных цифрами для того, чтобы никто не заблудился и уселся согласно билетам, поспешно выданным в кассе и небрежно разорванным контролёром на входе. Они проверяют все двери и спрашивают посетителей об удобстве и о том, нашли ли они свой укромный уголок на эти несколько часов человеческого шоу.       В этом зале запах старой мебели, живущей сотни лет и не собирающейся меняться, на потолке огромная стеклянная люстра, расположенная в несколько «этажей», переливающаяся огоньками, бегающими от одного кусочка стекла к другому. Кажется, что она такая тяжелая, что потолку трудно её держать, и когда-нибудь он отпустит её, а она рухнет вниз, упав кому-то на головы и оставляя под грудой осколков несчастных зрителей.       По бокам развешены прожектора, бьющие яркими лучами света прямо на сцену, выделяя главное и второстепенное. Декорации сделаны замечательно, даже чересчур правдоподобно, словно всё скопировали и поместили кусочек жизни на небольшую площадь этого старого деревянного пола. Но всё пока еще скрыто за красной плотной тканью, колыхающейся от слабых потоков воздуха. Гости, пришедшие заранее, уже сидят, немного опоздавшие поспешно ищут места и усаживаются, переводя дыхание и уставившись на сцену. Свет постепенно гаснет, погружая зал во мрак. Раздаётся последний протяжный звонок и просьба: «Дорогие посетители, пожалуйста, напоминаем вам, что нужно отключить звук на мобильных устройствах, съёмка запрещена, просим соблюдать тишину и уважать всех присутствующих».       Занавес упал и быстро расползся в стороны, открывая вид на зону действий. Все восторженно захлопали и резко стихли в ожидании невероятного.       -Акт первый! Счастливый папочка!       -Что за цирк ты устроил в моём доме, зачем вообще привёл сюда? — я недовольно прошипел, пытаясь не выглядеть злым, чтобы не навлечь на себя его гнев.       -Это шоу, для нас двоих, милый, или для одного, это уж как тебе удобнее считать, это уж как ты принимаешь моё наличие, хи-хи-хи. Билеты на него такие дорогие, но всё раскупили за считанные секунды, потому что оно того стоит. Но сейчас тебе нужно помолчать, нам надо тихо пройти наверх.       Он вцепился в мою руку и поволок по ступенькам, озираясь по сторонам, заглядывая за каждый угол.       -Пока что нас не должен никто увидеть, понимаешь? — я лишь неуверенно кивнул.       Тихий и нерезкий толчок в дверь, она бесшумно приоткрылась. Отец сидел с журналом в руках, но уже не покачивался, может уснул или ему это просто надоело.       Он осмотрел всю комнату от пола до потолка и занавесил шторы, подошел к отцу и так быстро опустил руки ему на колени, что послышался хлопок, от которого тот моментально подскочил на месте и широко раскрыл глаза.       Я не мог понять, что он делает, не мог пошевелиться, словно меня прибили гвоздями к земле.       -Фрэнк?! Ты что творишь, идиот?! Я сплю, не видишь?!       -Да-да, это я, папочка. — он расплылся в ехидной ухмылке и бросил взгляд в мою сторону, быстро вернувшись к отцу.       -Какой еще к черту папочка? Ты в своем уме? Или совсем крыша поехала?       -У меня? Нет, что ты. А вот насчет тебя я бы еще подумал, хи-хи-хи.       -Да как ты со мной разговариваешь, я сейчас твоё лицо разукрашу! — он попытался встать, но не приподнялся и на сантиметр. — Какого…       -Разукрасишь как-нибудь в следующий раз, если он, конечно, будет, хотя не уверен, полагаю, такой возможности тебе больше не представится, но это ничего, не расстраивайся сильно. Зато мы сейчас поиграем!       -Поиграем? Ты под чем-то, да?       -А что, не любишь играть? — его улыбка поползла вниз. — Как жаль, а я люблю, так что не обсуждается. Сегодня я устанавливаю правила.       -И что это за игры?       -Обычные карты, ничего сложного, особенно для тебя. Ты же играешь в них со своими дружками чуть ли не каждый день, а вот я ни разу не пробовал. Так что твоё положение вполне выигрышно.       -На что играем, сучёнок?       -На жизнь, папочка.       В глазах отца закрался страх, я видел, как он задрожал, пытался что-то выкрикнуть, но все бесполезно, мои голосовые связки будто порваны, будто я немой.       Карты — это его конёк, он же не проиграет новичку… Я никогда не понимал, как в них играть, как просчитывать ходы, где найти эту логику и удачу, и если тот парень — мой полный двойник, то его шансы на победу — нулевые, значит отец останется жить. Это вообще глупость. Все останутся жить. Да, определенно, тупая игра, которая закончится в стиле «ничья».       Он достал из заднего кармана штанов колоду помятых карт и ловко перебрал их в руках, помешивая, закрыв глаза для честности.       Они сели друг напротив друга за стареньким столом и взяли себе по шесть карт. В глазах отца пробежала маленькая искра, он был хорошим игроком, так что скрывал эмоции, чтобы не выдать своё положение, но этот огонек я всё же заметил и даже немного обрадовался.       Игра затянулась, оба думали слишком долго, пытаясь все предугадать, мысленно вспоминая все карты, вышедшие из игры, и те, что потенциально могли лежать сейчас в руках соперника. По лбу отца начали медленно скатываться капельки пота, щеки слегка покраснели, пальцы свободной руки нервно постукивали по коленке. Он бы никогда так не нервничал из-за карт, даже если выигрыш — нечто ценное, но сейчас приз — жизнь, и никто не мог сказать, шутка ли это.       Его уголки губ весело дёрнулись. Неужели победа?       -Ты неплохо играл, карлик, но тебе никогда не обыграть старину.       -Ты неплохо играл, старина, но ты забыл, что новичкам везёт.       -У меня последний козырь, я побью тебя, какую бы карту ты сейчас не кинул, идиот. — шестёрка крестей падает на стол.       -Что ж, наверное, тебе пора попить таблеточек для памяти, или ты так боялся за свою жизнь, что в столь стрессовой ситуации всё же упустил маленькую детальку. Как хрупкий винтик, без которого не работает громадная машина. Держи, мне не жалко. — усмешка. Семёрка крестей с тихим шелестом легла сверху.       -Этого не может…б-быть… Нет, я не мог упустить! Ты обманул!       -Смирись и расслабься, игра есть игра, правила есть правила. Наверное, твоя удача закончилась. Жаль, что именно сегодня, приз ведь такой лакомый. Если победителю — жизнь, то проигравшему — конец, хи-хи-хи. — его смех превратился в истерический, доводя до припадка и нехватки воздуха. Он вытер проступившие от веселья слёзы и кашлянул. — Победители вершат церемонию!       Он резко толкнул отца, чуть не уронив с качнувшегося кресла, снова хохоча и прыгая вокруг него.       -Напомни, папочка, сколько у нас с тобой правил?       -Тринадцать… — его голос был потерянным и запуганным, тихим, уставшим, дрожащим от ожидания.       -Хорошее число. Значит, сделаем всё символично! Уверен, ты их никогда не забудешь. Хотя это будет без надобности, но все же! — он достал нож и вытер его салфеткой, осматривая лезвие. — Фу, такое старье, но его выбрал твой сыночек, ой, то есть я выбрал, да-да-да… Перед смертью не надышишься, как говорят! Я бы так хотел насладиться этим подольше, но моё время не бесконечно.       Не прошло и нескольких секунд, как сталь блеснула, заносясь над отцом. Он выкрикивал цифры от одного до тринадцати, попутно вспоминая те самые правила, и с каждым номером вгонял в него холодное железо, ворочая внутри и нехотя вынимая для следующего удара. Кровь брызгала в разные стороны, растекаясь струями по деревянному полу, впитываясь в него, оставаясь там навсегда.       Отец болезненно всхлипывал и визжал, постепенно теряя голос и силы, хрипел, пытаясь отбиться, схватить руку с ножом или хотя бы выбить его. Но все было бесполезно. Его тело обмякло, в последние разы вздрагивая, пока ещё что-то чувствовало, взгляд застыл, руки свисали как безжизненные засохшие плети.       Я мог лишь смотреть и осязать. Вся моя одежда была перепачкана кровью, всё лицо было измазано ей. Почему… Я ведь так далеко, она не могла попасть на меня, невозможно…       -Фрэнки, Фрэнки-и-и-и, пойдем скорее, нам нужно вынести его из дома. И зачем ты бедному старику нанёс тринадцать ножевых?       -Я ничего не делал! Это ты! Ты!       -Фрэнки, я чист, а твоя одежда вся испачкана в свежей крови. Не пытайся переложить свою вину на чужие плечи, так поступать нехорошо.       Он тащил его тело, волоча по полу, за нами рисовались красные мазки, оставленные будто какой-то густой краской. Дверь на улицу распахнулась, в лицо бросился неприятный порыв ветра в совокупности со снегом.       -Мы оставим его тут, он ещё пригодится нам. Не стоит выбрасывать старые игрушки.       Снег разъедали алые горячие пятна и капли, падающие прямиком из свежих ран.       Он схватил отца за воротник и приподнял над землей, демонстративно вытягивая руку вперед:       -В покое оставляют покойники! Антракт! — его ладонь разжалась, бросив тело лицом в лёд на ступеньках.       Под аплодисменты и топот спешащих на перерыв зрителей мы продолжали стоять на улице. А снег всё падал и падал, заметая всё вокруг и покрывая мир белой пеленой…