Головоломка

— Нисс? Пентиус выползает на кухню, щурясь от яркого света. Третий час ночи, а мафиози опять не спит. Снова кошмары, нервы, взвинченность… И так всегда, пусть в последнее время и несколько реже. Они пытались решить проблему со сном Арахнисса вместе, но терапия была ещё в процессе: психолог прописал таблетки, дал свои наставления и указания, чтобы стабилизировать состояние снайпера. Всё это постепенно помогало, но ему всё ещё нужно было время. Он всегда слишком зациклен. Постоянное упрямое напряжение Нисса сейчас понятно инженеру как никогда. Пентиус отлично знает, что составляет основу всех загонов Арахнисса, откуда произрастают корни и где его одна большая проблема с замкнутостью разветвляется и делится на подгруппы, её всё более мелкие нюансы и загоны. Это — одна большая сеть. Схема. Очередной зашифрованный план, головоломка, которую, несмотря ни на какие трудности, изобретателю всё же удалось решить, ответ к которой у него уже давно в кармане. В первое время, когда Пентиус понял, что получил окончательный, доскональный ответ на все свои вопросы по поводу истории, характера, мыслей и внутреннего мира Арахнисса, он был более, чем удовлетворён. Сверх того, он долгое время оставался в приподнятом настроении, вспоминая всё пройденное рука об руку со снайпером. Они перебороли его загоны с общением, прикосновениями, превзошли его же убеждённость в неравенстве людей во всех отношениях — даже в любовных, — научились доверять, принимать самих себя и друг друга. Для Нисса это было тяжело. Он каждый раз ломался. Сначала это были порезы и нарывы, затем — полноценные переломы и глубокие раны. Но они затягивались, и дальше, после пройденного пика, было уже не так больно. Пент стал опорой для Арахнисса после смерти его отца, что стала отправной точкой в решении всех возможных проблем, пусть и цена этому была велика. Им пришлось избавиться от Хенроина, хоть Нисс этого и не хотел. Противился, ведь был запрограммирован собственным отцом на подчинение и губительную привязанность к нему. Но выбора особого не было: босс мафии был достаточно влиятелен и настроен серьёзно, чтобы твёрдо решить избавиться от пресмыкающейся помехи деятельности его заместителя и соответствующе наказать неугодного сына после раскрывшейся тайны его с Пентиусом взаимоотношений. Смерть единственно всегда близкого родственника глубоко ранила, сломала Нисса. Его чудом удалось вытащить из могилы, что он сам себе упорно рыл собственными мыслями и действиями. Всё это было… увлекательно. Столько эмоций, впечатлений, ситуаций, разнообразие реакций, откровений и историй… Маленькие зарисовки из чужой жизни, крупицы знаний о самом закрытом и нелюдимом на памяти Пентиуса демоне. Вроде жестокий, безразличный, грубый… А на деле преданный, впечатлительный, со множеством шрамов на теле и с гораздо большим их количеством в душе. Да, инженер собрал воедино сложный механизм устройства самой запутанной на своей памяти машины… Прототипа, который остаётся только отправить на производство, чтобы по его образцу обычные люди производили то же под копирку, ведь теперь в этом нет никакой сложности. Уже после этого первая модель отправляется на полку в качестве напоминания о собственном успехе, ублажая самолюбие тщеславного изобретателя. А потом даже этих чувств не вызывающая… Большее, что может принести в жизнь гения досконально понятый и давно изученный механизм, так это только ностальгические воспоминания… Нисс тоже уже ничего не мог привнести в жизнь Пентиуса. Вздохнув, демон с лёгким, ворочающимся в груди раздражением напополам со смятением, вызванным собственными мыслями, подползает к столу, за которым сидит Арахнисс, покуривая сигарету, опять позабыв о налитом себе растворимом кофе, уже совершенно остывшем и противном на вкус. Снова думает, и от этого напрягается. А напрягаясь, курит. Всё просто. Пент даже может сказать, на каких мыслях он сейчас сосредоточен. — Прости, разбудил? — спрашивает Нисс и смотрит даже несколько виновато. Лучше бы не смотрел так, а лежал смирно на кровати, не шляясь по дому… — Опять ты о своей терапии волнуешься? — игнорирует вопрос змей, ведь ответ очевиден для них обоих. — Не совсем, — отводит взгляд Арахнисс. — Точнее, я не уверен… Раздражает. Пент морщится, прекрасно понимая без всех этих увиливаний, что хочет сказать снайпер. Они проходили это уже не раз. — Не начинай, — обрывает изобретатель, массируя переносицу. Он устал, раздражён, не заинтересован в продолжении этой темы для разговора и хочет спать, чёрт возьми. — Нисс… Я хотел бы поговорить. — Мх, — Арахнисс обрывает свою мысль, несколько теряется, но с готовностью согласно кивает. Что-что, а слушать мафиози умел. — Да, конечно. О чём? — О чём?.. — проводя рукой по волосам, змей на секунду крепко зажмуривается, прежде чем подползти ближе, останавливаясь перед снайпером на расстоянии вытянутой руки и опускаясь на свёрнутый на полу кольцами собственный хвост, чтобы смотреть на снайпера прямо, будучи наравне, а не сверху вниз. — О том, что нам нужно… как бы сказать… не пойми, пожалуйста, превратно, но всё несколько… усложнилось. Я правда не знаю, как об этом правильно сказать… — Скажи, как есть, Пент, — успокаивающе тянет Нисс, едва улыбнувшись, легко пожимая плечами. — Ты же знаешь: нет необходимости так… загибать, — хмыкает снайпер уже с усмешкой. Да, естественно, загибать не нужно, потому что именно Арахнисс постоянно берёт на себя задачу всё стерпеть и в любой ситуации сделать себя виноватым. Поэтому Пентиус и беспокоится. Но он молчал уже достаточно долго, чтобы замучить и себя, и Нисса собственными сомнениями и изменениями в его отношении к снайперу. Тот уже спрашивал инженера, не случилось ли у него что-то из ряда вон, а после провалившихся попыток разузнать об этом, на которые Пент отмахивался дежурным «ничего» и «всё нормально», изредка осторожно из раза в раз подводил к этой теме разговор и делал намёки. Потому что его всегда беспокоили близкие люди, и потому, что он постоянно искал причину проблемы в самом себе, но никогда не хотел досаждать. Впрочем, на этот раз Нисс был отчасти прав: дело было в нём. Это-то и пугало. Пентиусу нужно объяснить всё как можно раньше, аккуратней, и смягчить удар, насколько это вообще возможно. Он не хочет врать Арахниссу и не желает ему зла. Он просто запутался. Воспринял научный интерес за симпатию и погряз в расследовании с головой, непозволительно увлёкшись и утянув за собой в эту откровенно лажовую историю ещё и его. Если бы изобретатель знал, куда приведёт этот его эксперимент, стал бы вообще делать нечто подобное? Повторил бы всё то, что между ними было, чтобы в итоге утратить запал и тем самым больно ранить Нисса? Немного раньше он бы сказал: «Ни за что». Сейчас же Пентиус склоняется к варианту «вполне возможно». К сожалению, у него, вопреки всему времени, проведённому вместе, как оказалось, не образовалось сильной привязанности к снайперу. Лишь… Он и сам не знает, что это… Быть может, благодарность? Возможно… Да, глухая благодарность за общие воспоминания, только и всего. — Ладно, — выдыхает змей, нахмурившись сосредоточенно и сцепив пальцы рук в замке. — Ладно… Арахнисс смотрит с недопониманием, но вместе с тем и с привычной готовностью к чему угодно: утешать, извиняться, искать выход из проблемы… Но только не закончить со всем этим. Пентиус ясно понимает, что как раз к этому снайпер совсем не подготовлен. Сейчас Нисс научился разделять реальность от кошмаров, домыслы от фактов, и он верил, слепо верил словам изобретателя, что не раз повторял ему, что он не бросит… что ему можно довериться… что он любит… Верил во всю эту чёртову сказку. — Нисс, ты помнишь, как мы встретились? — задаёт риторический вопрос Пентиус и, не дожидаясь ответа от дезориентированного подобным началом разговора мафиози, продолжает: — С первого взгляда на нас можно было сказать, что мы с тобой разные. Есть нечто общее, но, согласись, мы непохожи, — руки змея обхватывают маленькие по сравнению с его ладони Арахнисса, что начитает чувствовать во всём этом разговоре какую-то неприятную подоплёку, а оттого и замирает, смотря внимательно и настороженно. — И ты был вызывающе молчалив и неприступен для меня. Для всех окружающих. Непроницаем и загадочен. Нельзя было понять, что творится у тебя в голове, нельзя было вообразить, в какой момент ты сорвёшься, что способно тебя раскрыть и есть ли за этим хмурым внешним видом нечто большее. Я уже говорил тебе, — чуть понижая голос, Пентиус продолжает всё более осторожно и вкрадчиво, — что ты стал мне интересен. Мне захотелось вывести тебя на реакцию. И, в итоге, мы сидим с тобой здесь… Разные, раскрытые… Изученные… Понимаешь, я… — змей хмурится, с виноватым выражением лица опуская глаза на колени снайпера. — Я заигрался, Нисс… Ладони дёргаются в хватке змея, и тот быстро поднимает взгляд, как раз вовремя, чтобы заметить всплеснувшееся в глазах Арахнисса непонимание, страх, злость, отчаяние и неверие, всколыхнувшееся одной уничижительной вспышкой. Это было глупое, то единственное наивное, что осталось в этом маленьком демоне, и что сейчас стремительно таяло на глазах у изобретателя, который сам же и взрастил эту наивную доверчивость, надежду в лучшее, что ещё три года назад была для Нисса пустым звуком, лишней помехой, балластом, что обязан бы был рано или поздно утянуть на самое дно, стягивая коварным узлом шею — окончательно, бесповоротно лишая жизни и всякой тяги к ней. Чёрт возьми, и что теперь, сейчас Пентиус должен делать? Что? — Нисс, Нисс, — суетится демон, заключая тонкие запястья снайпера в кольцо своих ладоней. Арахнисса мелко трясёт, особенно сильно у него дрожат руки, а ещё он настойчиво прячет взгляд, низко-низко опуская голову, позволяя длинной чёлке скрыть от змея выражение его лица. Эта реакция пугает. Она ожидаема почти так же, как ярость, но… — Хэй, Нисс, прошу, успокойся, всё в порядке. Я не обманывал тебя, слышишь? Я сам думал, что… что это симпатия. Я знаю, знаю, я тот ещё гад, и ты имеешь право злиться за всё то, что я сделал… Но не прячь чувства в себе, слышишь? Не зажимайся снова. Это ни к чему тебя не привело… — Ни к чему не привело?! — вырываясь из чужих рук одним резким движением, подрываясь со стула, что с грохотом падает на пол, орёт Нисс так, что Пентиус даже невольно отшатывается. — Ни к чему, блять, не привело?! Это грёбаная вера меня ни к чему не привела! Сука! — Арахнисс вскидывает горящий демоническим огнём взгляд кроваво-алых, заполненных слезами глаз, с плещущейся в ней болью и чистой ненавистью к самому себе. — Как чёртов идиот… — он зарывается парой рук в собственные волосы, натягивая локоны до жгущей боли и запрокидывая голову, огрызаясь напополам со страшным низким смехом и дрожащей натянутой улыбкой: — Как полный кретин я поверил в то, что всё может быть так! О, Боже.! — снайпер сцепляет зубы, рычит надрывно, в то время как его губы начинают дрожать, голос срываться и всё чаще смешиваться с задушенными всхлипываниями: — Как я только мог поверить? Ка-а-ак?.. Чёрт… Черт… Чёрт… Почему, ну почему я так непроходимо туп?! Демон оседает на пол, накрывая голову руками и мёртвой хваткой цепляясь за волосы на затылке. Он стискивает зубы и накрепко зажмуривается, но слёзы всё не перестают течь. У него не получается закрыться, опять запереть на замок в себе эмоции до лучших времён, до того момента, пока он вновь не окажется наедине с собой, а всё из-за Пентиуса, который научил его делиться всем этим с ним, не скрывать сильную боль, обращаться за поддержкой… Хоть изредка, в знак того, что они доверяют друг другу. Сейчас всё выходит из-под контроля, но от попыток изобретателя достучаться до здравого рассудка и успокоить становится только паршивей… Нестерпимо… — Нисс, ты неплохой человек, ты должен понять, что я — не единственный, и… — частит изобретатель. Отвратительно… — Да, ты не единственная мразь на просторах Ада — это я уже понял! — огрызается Арахнисс, вскинув голову только для того, чтобы столкнуться взглядом с сочувствующим выражением лица изобретателя и, до боли стиснув зубы, накрепко зажмурившись, резко отпрянуть, вскочив с пола и попятившись подальше от Пента. Когти впиваются в ладони, ненависть и ярость клокочет изнутри, отдаваясь щемящей болью в сердце, разносясь в голове тревожными ударами циркулирующей по телу крови. От стыда за себя, за эту глупую ситуацию, бросает то в жар, то в холод, узел страха завязывается где-то в животе, сводя судорогой все внутренности. Дрожащими руками Арахнисс с остервенением стирает стекающие с щёк слёзы, разворачиваясь к Пентиусу спиной. — Это всё, что ты хотел мне сказать?! — кидает истерично сорванным голосом через плечо и, услышав запоздалое «да, но…», огрызается: — Заебись!.. Доброй ночи! Арахнисс моментально исчезает из кухни, до которой спустя считанные секунды доносится грохот входной парадной двери. Снайпер оставляет Пентиуса в его доме в гордом одиночестве разбираться с собственными противоречивыми чувствами.

***

Он просыпается посреди ночи, вскакивая с постели и вскрикивая от ужаса. Это кажется сном… Это же точно было лишь сном! Этого не могло произойти! Не с ним! Не снова… Но никто уже не обвивается вокруг его тела, заключая в успокаивающие объятия и оборачиваясь вокруг массивным хвостом, никто привычно не поглаживает по спине или по волосам, уговаривая прийти в себя, никто не шепчет осторожно, что всё в порядке, что это всего лишь его очередной кошмар. Рядом никого… Никого нет… Снова… Слёзы скапливаются в глазах, поддёргивая пеленой остекленевший взгляд, но Нисс всё ещё видит очертания книг на стеллажах, расставленных по периметру комнаты, расшторенные окна с темнеющими очертаниями соседних домов, и различает свет ночника на своей прикроватной тумбе, что раздражает глаза и нервы своей неуместностью в этом дрянном, заполненном тьмой месте. Раздражает… Раздражает всё, всё до последней мелочи! Ночник с грохотом разбивается о стену, кратко вспыхивая, прежде чем обломками посыпаться на пол и погрузить небольшую спальню Арахнисса в кровавый полумрак, разбавляемый чёртовым алым светом, льющимся из расшторенных окон. Дальше с громким шелестом с ближайшего к кровати стеллажа беспорядочно валятся книги, разлетаясь по всем уголкам комнаты. Слышится тяжёлое дыхание, всхлипы, подавляемые через силу зародыши беспомощных стонов и надрывный кашель, когда паук давится собственными рыданиями. Дрожащими руками он шарится в выдвижном ящике тумбы, выхватывает как-то незаметно для самого себя позабытый в ходе лечения нож, с силой сжимает острие в ладони и, не ослабляя на нём своей крепкой хватки, дергает за рукоять другой рукой, точно проезжаясь по плоти. Кровь стекает на пол, но ему плевать. Плевать, потому что чертовски больно. Потому что нет никакого смысла теперь жалеть о чём-либо. И глубокая рана, задевающая даже кости, заставляет заскулить, но не перестать чувствовать себя паршиво. Хочется не этой боли, а прохладных объятий. Не ощущения лезвия ножа, остервенело чертящего линии на запястьях, а когтистых, больших, нежных чешуйчатых ладоней, что лягут на щёки и нежно огладят короткий пушок на них. Хочется слов успокоения, а не этой блядской давящей тишины. Хочется к Пенту… Но Нисс ему не нужен. Очередной всхлип. Арахнисс весь измазан в собственной крови. Волосы его, за которые он хватался изрезанными ладонями, тяжелеют и липнут к лицу. Короткий мех на руках пачкается кровоподтёками от самых предплечий. А по лицу размазана кровь с прокушенной острыми зубами нижней губы. Как же это жалко… Как глупо… Ничтожество… Отец был прав. Никому он не нужен. Он не приносит пользы. Он слаб. Нуждается в ком-то, идёт на поводу, поддаётся глупым чувствам, ещё на что-то надеясь, несмотря на все доводы разума, несмотря на весь опыт… Наивный, глупый, грёбаный придурок… Что ему делать дальше? Что? Для чего вообще… ему?..

***

Пентиус судорожно сжимает в руках чёртов телефон, силясь не сломать его напополам в крепкой хватке или не разбить о ближайшую стену. Он судорожно пробегается взглядом по короткому тексту не один раз, но всё равно решительно ничего не понимает… «Пент, я подумал над всем тем, что произошло с нами в последний десяток лет, и пришёл к выводу, что мне больше нечего делать в Аду. Мне жаль, что ты потратил на меня своё время. Прошу, если соберёшься исправиться и попасть в Рай, передай Молли и Тони, что я их любил, правда… Они, кажется, понимают, но… Пожалуйста. Будь осторожен.» Пент терялся в догадках, негодующе шипя, рассерженно мотая хвостом и угрожающе приподнимая свой змеиный капюшон, с неконтролируемой яростью набирая наизусть знакомый номер для чёртового звонка. Раз за разом… В первый, второй, шестой раз, пока противный оператор продолжал настойчиво трындеть ему на ухо о том, что данного абонента более не существует. «С момента чистки» — зазвенела единственная судорожная мысль в голове, полностью опустошая изобретателя, ослабшими руками выронившего телефон. Любое ненужное барахло когда-нибудь сломается, и не нужно хвататься за эти пустые, бездушные вещи, которые все как на подбор искусно заменяют одна другую… Головоломка сломалась, Пент. Так не всё ли равно? «Нет!» — кричишь ты, прижимая к себе бездыханное тело и прекрасно понимая, что уже слишком поздно.