Смотри.

Не смей. Не смей, понятно? Я с тобой разговариваю, почему ты отворачиваешься? Ты только мой. Что за люди вокруг тебя? Хочешь, я убью их всех, чтобы они тебе не мешали? И тебя убью, спрячу труп в шкаф и буду пользоваться в своих корыстных и мало цензурных целях! Что… что? В шумной компании, Чонопа пихают в плечо, со смехом пополам пытаясь достучаться, вот уже пятый раз повторяя вопрос. В воздухе летают на разные голоса «потерял связь с Землей», «улетел на Луну» или что-то в этом роде. А потом «Опу больше не наливать!» А он просто завис, запутавшись в своих мыслях. Он кричал, ругался… у себя в голове. На вот того парня, напротив. Со смугловатой кожей и пухлыми губами. Тощий и много курящий, с низким голосом, распространяющий вокруг себя флюиды охуенно крутого репера. С наглой ухмылищей и тяжелым взглядом из-под красной челки, за которыми он прячет поистине противоречивые свои качества: добрую душу и мозговыносящий образ мрачного поэта. Чоноп давно заметил этого парня, часто на выступлениях подбирался к самой сцене, хотя в звенящей тишине, повисающей в клубе с его выходом, можно было услышать этот пронизывающий, оседающий на другой стороне легких голос, даже если заткнуть уши пачкой беруш. Он единственный репер, из всех, кто не просто читает, а говорит строки из самой души. И почему-то Чонопу особенно сильно хотелось взглянуть ему в глаза, чтобы хоть одна его реплика была адресована ему. Полностью ощутить на себе его энергетику. Но никак не решался, до дрожи высматривая в яркой толпе красную макушку, быстро исчезающую из поля зрения, сразу после выступлений. Ему оставалось, разве что подлавливать и выжидать, как это делали фанатки, у черного входа в клуб, часто не дожидаясь, ибо до головокружения хотелось спать. Еще чаще его просто сметало толпой визжащих полупьяных девиц, и он просто пялился в след уставшей худой фигуре, спрятанной в черной толстовке. Но однажды и неожиданно, удача повернулась к нему более приличным местом и Чоноп столкнулся с ним в другом клубе, где в ту ночь оба планировали напиться. Уголок губ этого репера дернулся вверх, он его узнал. А потом не только узнал, но и позвал выпить вместе. Чонопу тогда казалось, что он превратился в один большой раздраженный нерв. Он ловил каждое движение, каждое слово, каждый взгляд, каждое колыхание воздуха вокруг этого парня. Легкие соприкосновения плечами или коленями, а тело уже вздрагивало как ненормальное. Может это от близости, а может и от взбудораженности после танцев и приличной порции алкоголя. Но их взгляды часто встречались. И Чонопу это неимоверно нравилось. Неимоверно. Примерно под утро, когда все внутренности перманентно тряслись от сильных проникающих басов, они вывалились из клуба держась друг за друга. И шли до дома шатаясь и хохоча, как два закадычных друга. Завалились к кому-то из них домой, вылакали еще что-то алкогольное и вырубились кто где, уже когда небо было цвета апельсинового мороженного. Но на утро, всё стало как-то не так. Нет, не то, что бы этот парень проснулся и снова нацепив на себя эту ухмылищу с холодным колючим взглядом в комплекте, его выгнал. Не то, чтобы этот парень с пьяни не узнал незнакомца и снова выгнал. Не то, чтобы вообще, что-то случилось… Они только утром спросили имена друг друга, нашли чек и схватились за кошельки оттого, какая сумма была выпита и как-то грустно друг друга подкалывая, справлялись с похмельем. Вообще было заурядное такое пробуждение после пьянки. Но сразу после широкой теплой, несвойственной, как он думал, улыбки на пухлых губах, вдруг в голове Чонопа раздался крик. Его собственный, истошный, какой он сам от себя никогда не слышал. Истеричный бессвязный, чуть не разорвавший глотку изнутри. Чоноп списал все на головную боль. Оказалось, причина на другом конце стола сидит. Чем далее, тем становилось более невыносимо. Громче, сильнее, со вспышками гнева и яростного чувства собственничества он наблюдал, как в клубе к Ёнгуку подходили люди, он ненавидел всех без разбору. Во время выхода на сцену, он уже был у самого края, разве что не лез с ногами и руками на нее. Впитывал с каким-то неистовством слова уже знакомых ему песен, открывая для себя какие то новые интонации в голосе. А потом, после выступления Ёнгук хватал Чонопа застывающего как изваяние совсем рядом, сбегая вместе с ним через черный ход и вроде как все становилось прекрасно, ведь Гук именно его. Его и больше ничей. Верно? Как-то Гук потащил Опа к черту на куличики, выдернув того теплой постельки рано-рано утром, Чоноп даже цифр таких на телефоне ни разу не видел, потому перетекал по сонной квартире, особо никуда не целясь и даже не пытаясь осознать, что тело уже в вертикальном положении и там снизу его ждут. Спустя пять минут Гук перезвонил уже в дверь, заставляя младшего сильно поднатужить свои мышцы и таки разлепить очугуневшие веки, ибо нащупать входную дверь он не мог. Но вот как только на пороге прямо перед носом Опа оказался этот репер, тот сразу проснулся и нашел в госте причину столь раннего визита. Тот, судя по помятости, даже не ложился еще. «Вдохновения искал. Не могу закончить.» С этими словами он прошел в глубь квартиры, увлекая за собой Опа в одних боксерах и напяливая на него сначала какую-то клетчатую рубаху, а потом какие-то не особо отглаженные штаны и после нехитрых манипуляций с его немного малиновым торчком на голове (точнее сначала Гук честно пытался расчесать голову младшего, а потом просто плюнул) и вытащил его из квартиры. Чоноп и не сопротивлялся. Спустя полчаса они вместе сидели за столиком кафе и впитывали всем организмом прекрасный крепкий кофе. Точнее Чоноп впитывал и старался уследить за мыслью этот парня. Его, оказалось, вытащили так рано из дома для того, чтобы рассказать идею новой песни. Кумир и одержимость парня с малиновой башкой, сидит сейчас напротив него и рассказывает о новой песне. Сидит и душу изливает. Просит помочь закончить куплет. Смотрит прямо в глаза и просит помощи. Блять. Ок, я помогу тебе, только с одним условием. Махоньким таким условием. Ну ты мне я тебе, все по чесноку. Ага? «Что… прости, что сделать?» самообладание этого парня на высоте. И Чоноп удивляясь этому повторил. «Переспи со мной. Один раз, всего лишь.» Ёнгук сидел, долго сидел и смотрел в одну точку. Потом молча поднялся и пошел прочь от кафе. От Чонопа. От этого дурацкого текста. Оп сначала растерялся, а потом схватив толстую тетрадь побежал вслед за ним. За пару секунд нагнал, схватил за руку и перебрал сотни вариантов извинений, даже думал соврать, что с похмелья, что не выспался, что это все совсем другой Чоноп сказал, что… «Только поцелуй.» Твердый взгляд глаза в глаза, маленькое расстояние между лицами, одинокие прохожие в тот момент думали, что то не совсем правильное, но парням было плевать. Встретились две одержимости, расстояние между которыми медленно сокращалось. У Чонопа зрачки расширялись и руки холодели, а Ёнгук думал, какой из семплов лучше использовать. Расстояние между ними совсем закончилось, младший почувствовал тепло чужих губ с запахом табака, мяты и недосыпа и то, как ему стремительно сносит крышу. * Четыре… пять… шесть… сколько можно? Ёнгук, я помню где у тебя на кухне лежат громадные ножи для разделки мяса… Если ты сейчас не ответишь, я приду и буду кромсать… А, привет… С тех пор прошел почти месяц. Весь этот месяц Чоноп либо был пьян, либо ходил в прострации по городу и ноги приносили его к дому Ёнгука. «Проклятый стишкоплёт, я тебя убью сейчас.» Примерно в таком русле были все его мысли. Почти всегда его костяшки были разбиты, ведь в приступе ярости и бессилия хотелось стены колотить или самого Гука. Да, эти парни дрались и не раз, их выгоняли из клуба и они продолжали молотить друг друга. А еще эти крики в голове. Пронзительные, до слез в глазах громкие. Приходилось дышать не в полную силу. Казалось, вдохнешь, выдохнешь посильнее, сразу весь крик вырвется наружу. И спугнет птиц с деревьев, людей в округе, вообще все живое спугнет. Сколько раз они поругались, подрались, разгромили собственные квартиры, напились до чертиков, чуть не переспали друг с другом? Всего за месяц. Совсем с ума посходили. Теперь тихий и уравновешенный Гук мог разораться с пол оборота или же закрывался в себе так, что не достучаться никаким молотом. Иногда Чоноп пытался игнорить Ёнгука, даже иногда получалось… пару секунд правда. А потом он начинал давить в себе желание повиснуть на его шее, как малолетка-школьница на красавчика-кумира. * Ты знаешь… меня мучают сны… В каждом из них я убиваю тебя. Но я ведь тебя очень, очень люблю. Нет, то есть я тебя очень, очень ненавижу… Я тебе не верю. Ты мне улыбаешься, а я не верю. Мне кажется, ты мне никогда не улыбался искренне. Меня это бесит. Да, я хочу чтобы ты мучился, терзался от физической боли, так же сильно как и я пока смотрю на тебя, пока не могу дотронуться, пока ору до боли в горле, что ты для меня не просто человек, но… если я кину тебя в огонь, то не выдержу и кинусь следом. Понимаешь? Крики в голове раздирают ему горло. В последнее время он часто болеет, теряет голос, кашляет до сгибания пополам и не может вдохнуть воздуха, ходит вялый и раздражительный, забывает куда шел и случайно оказывается у подъезда этого парня. А тот уже стоит и ждет, что бы отвести домой. Иногда он разрешает остаться у себя, если Чоноп особенно устало и жалко выглядит. Наверное, Оп слишком пристально смотрел на него, ибо Гук помялся и повертел головой во все стороны, казалось он сейчас развернется и уйдет. «Ты стал очень странным. Знаешь, да?» Горькая усмешка, против воли растягивается на лице. И лежа темным вечером в постели, Ёнгук снова почувствует прохладные ладони обхватывающие его под одеялом. Но в этот раз просто вздохнет и пообещает себе, придумать, что делать. Только утром. * Внезапное затишье не напрягло Ёнгука. Ни капельки. Он даже обрадовался, что состояние… друга? Наверное, друга, стало немного лучше. Но увидев Чонопа на пороге квартиры, пьяного вдрызг, с абсолютно безумным лицом и… «Чоноп, господи, у тебя кровь!» По рукам его текла кровь, этот безумец порезал себе руки и тащился ночью через весь город? Как он вообще дошёл в таком состоянии? Метания Гука по квартире в поисках полотенца, чистой одежды, хлоргексидина и бинтов, сопровождались пристальным взглядом из приопущенных век. Старший опустился перед раскидавшим конечности другом и попытался снять с него извазганную не понять в чем кофту. Решил, что просто разрезать ножницами будет легче и покромсав одежду ужаснулся: всё тело Чонопа было изрезано. Порезы потолще, потоньше, из них сочилась кровь. Комок подкатил в горлу от такого зрелища. «Это все ты виноват…» тихо и очень зло. «Я? Чоноп о чем ты, я тебе помочь пытаюсь!» На повышенных тонах, голос предательски дрожал, старший промокал полотенцем кровь, хотя казалось от этого ее становилось только больше. «Я люблю тебя, понимаешь? Я тебя люблю, черт возьми… Я блять, тебя Пан Ёнгук, убить хочу!» Чоноп кричал на трясущегося парня, тот отползал от этого безумного взгляда. Руки Опа потянулись к Гуку и тот, вскрикнув вскочил на ноги и с криком «Я за чистым полотенцем!» бросился бежать в ванную и там заперся. «Ёб твою мать, что я делаю, что происходит? Как девчонка заперся в ванной, давай порыдай еще!» Но Чонопа в таком состоянии он видел в первые и совершенно не знал, что ему делать. Подождать, пока он уснет? А если он там покромсает себя еще сильнее? «Господи, он же в крови… сколько крови…» Почти простонал старший. Прополоскав полотенце и осторожно открыв дверь, Ёнгук вышел в темный коридор. Оказалось Чоноп стоит прямо за дверью и Гук подпрыгнул от неожиданности. «Чоноп… тебе надо остановить кровь, давай перебинтуем тебе порезы?» Почти спокойным голосом. Почти… «Я хочу что бы ты смотрел только на меня… Смотри, только на меня…» слишком тихо для такой громкой тишины, слишком вязко эти слова затекали в уши Ёнгуку. То ли от стресса, то ли от густоты воздуха, но когда Чоноп занес руку для удара, когда в темноте блеснуло лезвие громадного ножа для разделки мяса, Гук только и успел, что вдохнуть для крика. Чоноп был слишком пьян, что бы продумать место удара, лезвие больно полоснуло по плечу, ощутимо отрезвляя мозги. Нож выпал из рук, Чоноп покачнулся и начал падать следом, заваливаясь на Гука, который тут же потерял ориентацию в пространстве, чувствуя только как вязкое и горячее течет по телу. А потом как чужие пальцы смыкаются на его шее, запрещая сделать вдох. Паника охватила всё нутро, тело бессмысленно дергается и выгибается, рот раскрывается в немом крике, всё бесполезно, а время уходит, как и жизнь. Ёнгук хрипит, царапает пальцы на своем горле, чувствует как из носа вот-вот закапает кровь. А Чоноп как из стали сделан, не двигается, только смотрит с яростью в глаза. «Чоноооп…» только и может выдавить старший. «Смотри только на меня… » металлическим голосом, совершенно не чоноповским. Смотри только на меня. Не закрывай глаза. Я сказал, не закрывай глаза! Я тебе веки вырву, скальп сниму, к чертовой матери! Румянец с щек стекает под пальцы, сжимающиеся на чужой шее, под ними неистово бьется сонная артерия. А глаза, которые должны смотреть только на него, только на Чонопа, почему то закрывались. Он совсем не желает смотреть на меня? «Чоноп я… буду…» слова не вязались в предложения, плечо пронизывало острой болью и казалось уже океан крови под ним растекся. Глаза Ёнгука переставали фокусироваться, он откинул голову назад, больно ударившись затылком и уже не помнил, каким цветом малина. * Придя в себя Чоноп, поднял раскалывающуюся голову. «На полу…» Он отрубился прямо на полу. Светлое небо, цвета апельсинового мороженного, зеленая входная дверь… «Я у Ёнгука…?» Внезапно. Всё. Вспомнил. Внезапно. Весь крик, который он держал в себе, всё это время, враз вырвался в утренний воздух. Нечеловеческий, невменяемый. Лужа крови, зияющая рана на плече, синяя полоса на шее и… крепко закрытые глаза. Он в своем безумии, сидел и тряс Ёнгука за шиворот, и во всю глотку орал «Посмотри, открой глаза смотри на меня. СМОТРИ.» Но пухлые, обычно не по мужски розоватые губы, сейчас были белыми, слишком белыми по сравнению с темным пятном крови. Трясущимися руками, почти не видя ничего из-за слез, трогал Чоноп лицо мертвой своей одержимости, в совершенном безумстве дотрагиваясь до раскрытых губ своими губами. Расстояние между ними совсем закончилось, младший чувствовал холод чужих губ с запахом табака, мяты и недосыпа и последнее, что он помнил это белые стены.