Опаловый голубой

— Разве это не женское белье? — подал голос Коннор. И Гэвин сразу понял, что у него проблемы. И даже не потому, что у этого электронного засранца нет никакого представления о личных границах, чтоб его, какого хера он шарится по шкафу Гэвина, и по ящикам Гэвина, и по белью… — Это мужское, — отрезал Гэвин, чувствуя, как кровь приливает к голове, — и вообще, убери грабли из моих вещей! — Так это твое? Коннор, как обычно, пропустил мимо ушей все лишнее — лишнее для него, типа как просьбы людей не копаться в их вещах, например, и сквозь стучащий в башке пульс Гэвин твердо решил на этот раз уж точно поставить сигнализацию на ящик с бельем. — «Виктория Сикрет», — уверенно сообщил Девять, даже не глядя на Гэвина. Второй «электронный засранец» с комфортом развалился на кровати Гэвина, и еще минуту назад Гэвина это совершенно устраивало. — Модель «чики», цвет опаловый голубой. Хорошо подходит к цвету твоего скина. Кого-то сегодня точно хватит удар, подумал Гэвин, и этот кто-то — я. — Нет, это не мое! Это моей подружки! — взвыл Гэвин. Первое, что пришло в голову, но, по крайней мере, это заставило Коннора отвлечься от разглядывания проклятых трусов, а Девятку — от разглядывая Коннора. Теперь оба они пялились на Гэвина, а Гэвин ощущал, как от жара у него плавится щетина. А ведь как хорошо все начиналось. Гэвин сглотнул внезапно пересохшим горлом, припоминая, как самозабвенно сосал член Девятки, пока Коннор трахал его сзади, и фантомное ощущение тяжести на языке и ладоней на ягодицах до сих пор заставляло Гэвина вздрагивать и дышать глубже. А потом он открыл рот и предложил: — Погода полное дерьмо, оставайтесь, — и в этом не было абсолютно ничего особенного, подумаешь, предложить друзьям и коллегам переночевать, когда на улице дождь. А потом Коннор пошел в душ, пока Гэвин с Девяткой целовались, и Гэвин успел задуматься о втором раунде, потому что Девятка умел вытворять своим языком такое, что не снилось хентайным монстрам в порнороликах, и явление Коннора из душа в выцветших потертых джинсах — и больше ни в чем, — вовсе не охладило намерений Гэвина… А потом он из непонятно откуда взявшегося джентльменства открыл рот и выдал: — Слушай, возьми футболку в шкафу, — как будто ему вовсе и не хотелось рассматривать Коннора без футболки. И вот он тут, стоит и готов сдохнуть на месте, а Коннор по-прежнему без футболки, зато с чертовым куском кружева «модели «чики», цвета опаловый голубой» в руках. — Какой подружки, Гэвин? — спросил Коннор. В его голосе не было ничего такого — ни раздражения, ни ревности, ни даже удивления, но Гэвин невольно вскинул подбородок. А что? Почему это у него не может быть подружки? Он тут никому в верности не клялся — да они даже не любовники, они просто встречаются иногда, ну и трахаются… Как будто это чего-то значит. — Натали, ее звали Натали, — выдал он, судорожно пытаясь придумать хоть сколько-нибудь убедительную историю и обнаруживая в голове только булькающую панику, — такая, знаешь, с длинными светлыми волосами, я ее арестовал за превышение скорости, а она умоляла не отправлять ее в тюрьму… — В тюрьму за превышение скорости? — уточнил Коннор. — …и у нее были огромные сиськи, точно, брюнетка с огромными сиськами… — от Гэвина не укрылось, какой внимательный взгляд Коннор бросил на свою плоскую грудь. Господи, подумал Гэвин, что я несу? От смущения у него шумело в ушах и хотелось одновременно провалиться сквозь землю, и поглубже, поглубже, и чтобы злосчастный шкаф тоже провалился вместе с Коннором, — и засунуть обе руки в свои штаны прямо сейчас. — Брюнетка с огромным бюстом и длинными светлыми волосами, — Девять плавно поднялся с кровати, сверкая всей своей андроидской обнаженкой прямо в лицо Гэвину. — И с сорок шестым размером ноги, — добавил Коннор, снова ныряя в шкаф, и вот на этот раз его голос был полон насмешки. На свет появилась туфля на шпильке с большим помпоном из перьев на мыске. Пиздец. Гэвин думал, что сильнее покраснеть не может, но на этот раз кровь прилила к лицу так сильно, что ослабели колени. Или не только к лицу. Или… Бросившись вперед, он попытался отнять у Коннора весь этот ужасающий компромат, но тот ловко отступил и спрятал руки за спину. Он пах гелем для душа Гэвина, и у основания шеи у него темнел небольшой голубой засос: Гэвин завис всего на одну секунду, но этого оказалось достаточно. — Не нужно так волноваться, Гэвин, — ладони Девятки обхватили его за талию, достаточно крепко, чтобы удержать от дальнейших попыток напасть на Коннора, губы прижались к уху Гэвина, приятно прохладные — или просто уши у Гэвина стали раскаленными. — Ему просто интересно. Ты же знаешь, какой он любопытный. Руки Девятки переползли Гэвину на грудь, прямо поверх судорожно трепыхающегося сердца, бедра недвусмысленно прижались к заднице Гэвина, совершенно голые бедра к обтянутой всего одним слоем ткани заднице Гэвина… «Любопытный» Коннор тем временем повернулся к зеркалу на дверце шкафа и прижал трусики к своему паху прямо поверх джинсов. О боже, подумал Гэвин, я сейчас кончу. Вот прямо так. Стоя и одетым. Опаловый голубой ему охеренно идет. Да, все дело именно в этом! — Хочешь спать с женщиной? — спросил Коннор негромко, не отрывая взгляда от своего отражения. — С грудью и вагиной, в кружевном белье? — А что? — прокаркал Гэвин, потому что лучшая защита — это нападение. — Ты бы себе организовал, если бы я попросил? Руки Девятки сжались на его талии почти болезненно, но Коннор и глазом не моргнул. — Нет, — он улыбнулся, поворачиваясь к Гэвину, — но в такое я мог бы и поиграть. И он покачал трусиками перед носом у Гэвина. Опаловый, мать его, голубой заполнил собой все поле зрения, а мелкие цветочки на кружеве явно теперь будут сниться Гэвину до гробовой доски. У него даже ногти на ногах, кажется, вспотели, а руки задрожали от перевозбуждения. И — немного — страха. — Я… я… — он откашлялся и начал заново: — Я… — с тем же успехом. Нет, он просто не мог сказать это вслух. Ни за что. — У меня создалось впечатление, что его возбуждает другая игра, Коннор, — внезапно прошептал Девять прямо над ухом Гэвина, как чертов демон-искуситель, который собирается утащить несчастного грешника в ад. Гэвин закрыл глаза, пытаясь отрешиться от реальности и вместо этого в красках воображая, как Коннор звонит в службу спасения и своим слегка обеспокоенным и очень профессиональным голосом сообщает, что у офицера полиции тут обширный инфаркт, что поделать, такая нервная работа, и молодые не застрахованы, давно пора перепоручить все андроидам, да… Он едва не заорал, когда Коннор одним быстрым движением шагнул вперед, опустился на колени и дернул за резинку его штанов, спуская их сразу до щиколоток. — Эй!.. — писклявым от неожиданности голосом воскликнул Гэвин. — Что ты?.. И заткнулся, потому что очень глупо спрашивать: «Что ты делаешь?», когда кто-то оставляет засос на твоем бедре, и облизывает губы, и смотрит снизу вверх таким взглядом. — Давай, — Девять прикусил его зубами за ухо, заставляя вздрагивать всем телом — черт, теперь между ними вообще не было никаких преград, черт. — Давай, Гэв, будь хорошей девочкой. Господи, его тон будто все внутренности Гэвина завязал узлом, заставил сердце колотиться как бешеное, и он даже не успел понять, как Коннор полностью избавил его от штанов. Кружево — цвета опаловый голубой — скользнуло по его ногам вверх, невесомое, но как будто оставляющее огненный след на коже. Мгновение — и оно облепило его пах, сжало до боли напряженный член, стиснуло задницу… Маленький. Он купил слишком маленький размер. Господи. — Я просто… просто хотел попробовать… — попытался объяснить он, заикаясь. Он не какой-то извращенец, его не заводили такие вещи, он не мечтал разгуливать по улицам с наклеенными ресницами и цеплять мужиков на фальшивые сиськи, ни за что. — Я ничего такого… никогда… — Конечно, сладкая, — промурлыкал Девять. Оооо, черт! Гэвин застонал, на секунду забывая о неловкости ситуации, и скользнул рукой вниз, прямо под проклятое кружево. И снова застонал, когда безжалостные пальцы Девять перехватили его руку, не позволяя даже прикоснуться к себе. — Нет, нет, — строго сказал Девять, — нет, милая, мы же не будем ему мешать? Гэвин сглотнул сухим горлом, когда Коннор улыбнулся ему снизу широкой людоедской улыбкой — и подался вперед, обхватывая головку члена прямо через тонкую кружевную ткань. Гэвин взвыл, жмурясь до мелких ослепительных звездочек под веками, не падая только благодаря ладоням Девять на талии и пальцам Коннора, до боли вцепившимся ему в бедра. — Ох, блядь… — выдавил он. Он благодарен был этой боли — она не давала ему сделать что-нибудь безумное, вроде как хлопнуться в обморок из-за отлившей от головы крови. Или начать умолять. Умолять не останавливаться. — А у тебя, оказывается, грязный язык, — смех у Девять был низкий и слегка задыхающийся, как будто он в самом деле мог дышать. Как будто был взволнован. От этого звука у Гэвина волосы на затылке встали дыбом. — Мне это нравится. Внезапно Коннор оторвался от своего занятия, вызвав у Гэвина протяжный разочарованный стон: затуманенным взглядом тот следил, как Коннор отодвигается, не вставая с коленей, ныряет в шкаф — и выныривает со второй туфлей. С блядским каблуком-шпилькой. Блядским перьевым помпончиком. И блядского сорок шестого размера. Гэвин почувствовал, как пот собирается у него на пояснице, а румянец обжигает щеки, шею, грудь. Нет, ни за что, ни за что… Но Девять запустил язык ему в ухо, потерся пахом о его задницу — прямо своим охрененно твердым членом об его обтянутую проклятыми трусами задницу, — и идея напялить туфли вдруг показалась Гэвину вовсе не такой уж пугающей и даже немного классной. Чуть-чуть. Они были ужасно жесткие, и высокие, и неустойчивые, и странно, как рот Девятки вдруг сместился с уха Гэвина на его подбородок — надо же, они стали одного роста, только ради этого стоило согласиться. Его волосатые ноги просто обязаны были смотреться смешно и нелепо в этих игривых туфлях, но это последнее, о чем Гэвин сейчас думал — ведь пальцы Коннора, свободные от скина, скользили по его лодыжкам вверх, и он смотрел на Гэвина, словно тот — самое классное, что когда-либо попадало ему в рот. И если он немедленно не вернет свои губы туда, где они были прежде, то Гэвин просто сдохнет. В этом он был уверен. — Как насчет расположиться поудобнее, детка? Девять потянул его назад, вынуждая шататься на высоченных шпильках, опускаясь на край постели и усаживая Гэвина себе на колени. Тот был мокрым как мышь и дрожал, жесткие кружева болезненно давили на раздразненный Коннором член, но Девять зашептал ему на ухо: — Такая послушная киска, такая хорошая девочка, — и Гэвин послушно раздвинул ноги, позволяя Коннору покрывать поцелуями и засосами внутреннюю сторону его бедра. Он чувствовал себя как школьник, который в первый раз смотрит гей-порно и сгорает одновременно от возбуждения и стыда. — Смотри, как ты ему нравишься. Он хочет доставить тебе удовольствие. — По-моему, он просто играет, — выдавил Гэвин на чистом упрямстве, чем заслужил еще один смешок, поднимающий мурашки по всему его телу — и даже, кажется, внутри. — Разве это не одно и то же? О, этот говнюк совершенно точно игрался, Гэвин знал такое выражение лица. Улыбаясь и не отрывая взгляда от Гэвина, Коннор провел языком по коже до самого края трусиков, прикусил зубами — захватывая кожу и кружево и заставляя Гэвина задыхаться. Закинул ногу Гэвина на плечо, напоследок прикусывая колено — и наконец-то, о боже, наконец-то! — накрывая ртом его готовый разорвать трусы ко всем чертям член. Туфля качнулась в воздухе, помпон подпрыгнул. — Твою мать, — застонал Гэвин в голос, — твою… только не останавливайся… Он бормотал что-то еще, наверняка бессвязное, а потом стонал в рот Девятки, не падая с его коленей только потому, что его стальные руки обхватили Гэвина мертвой хваткой, а потом реальность начала рассыпаться на вспышки, осколки с блестящими краями… …Коннор дернул резинку трусов, высвобождая его член из чертовых кружев, забирая его в рот полностью, до самого основания… …и Гэвин точно заорал, кончая.

*

Проморгавшись, Гэвин обнаружил себя на постели — в полной прострации, мир медленный и тягучий, — а рядом Девять вжимал Коннора в матрас и целовал с такой силой, что если бы Гэвин не был выжат досуха, то загорелся бы снова. Его язык у Коннора в насосе, подумал Гэвин, это точно, прошел через рот в самое сердце, и сейчас мысль не вызывала ни капли отвращения. Черт, да эта мысль была горячей, какого хрена, эти проклятые трусы теперь пробудили в Гэвине всякие извращенные кинки типа андроидской расчлененки? Он мог бы поклясться, что его член среагировал, когда Коннор вздрогнул раз, другой, третий, их поцелуи стали нежнее и медленнее, когда Девять наконец-то отстранился, улыбаясь и облизывая губы, — и точно, решил Гэвин, он теперь извращенец. Ему все можно. С трудом перевалившись набок, он обнаружил примостившийся рядом кусок кружева. Цвета опаловый голубой. Мокрые и скомканные трусики явно заслужили себе местечко на кровати — и, Гэвин вынужден был признать, в его сердце. Протянув тяжелую от усталости руку, он поднял трусы и приложил их к голому боку Девятки. — Слушай, — он ухмыльнулся в ответ на удивленный взгляд. — А ведь тебе этот цвет тоже идет.