Лимоны

      Эгиль работал в главной мясницкой лавке Мэйнхеттена уже более десяти лет, и не было среди его покупателей ни единого, кто остался бы недовольным или нашел замену его мастерству. Через мощные когтистые лапы прошли многие: кролики, куры, мантикоры, — один раз ему даже доверили шею гидры. Но увесистая посылка, на коей болталась небольшая бумажка с надписью “Разделай. Нежно. Приду утром.” стала ему истинным испытанием и оскорблением. Никто не смел сомневаться в его мастерстве.        Медленно раскладывая на рабочем столе инструменты и на ходу подтачивая недостаточно острые из ножей, Эгиль мельком бросал на внушительный ящик с мясом предвкушающий взгляд. Он был необычной формы, — недостаточно маленький для кролика, недостаточно большой для лисицы. Даже не разносил запаха мертвечины. Грифа поедало еле сдерживаемое любопытство.       Когда все инструменты были приведены в надлежащий вид, мясник удовлетворенно щелкнул клювом и с натугой, скрипя больной поясницей, уложил ящик на стол. Несколько мгновений работы молотком. Последний гвоздь со звоном падает на вычищенный мраморный пол, а за ним и увесистая крышка. Этот заказ действительно будет ему испытанием. Вместе с крышкой на стол выпадает потрепанное тельце, вся голова которого покрыта запекшейся кровью, а вокруг затылка красуется внушительных размеров струп.       Грифон рефлекторно отстранился от тушки, раздумывая, не подшутили ли над ним, и не ворвутся ли в его лавку ночные стражи или подкупленные гвардейцы. Но минуты текли и ничего не происходило. Тело оставалось всё таким же спокойным, грифон всё таким же неподвижным. Он хотел было сам позвать стражу. Даже быстро выглянул на улицу, чтобы убедиться, не поджидает ли у входных дверей целый отряд — пусто. Вызов. Эта идея продолжала крутиться в клювастой голове. — Если жизнь подкидывает тебе лимоны... – не договорив, грифон глубоко вздохнул.       Вновь приблизившись к телу, он принялся за работу, — подвесил тельце за задние ноги к крюкам, подставил ведро и, нащупав артерии, легким движением перерезал мягкую шею. Когда поток крови прекратился, из водопада превратившись в ручеек, а затем и вовсе в редкие капли, гриф стер со стола несколько алых бусин, запотелое пятно, и поставил коробку на пол.       Насвистывая себе под нос мелодию, услышанную как-то на улице, Эгиль орудовал небольшим ножом, отделял уши, и делал кольцевидные надрезы вокруг носа и рта. Он словно плугом вел все тем же ножом от носа, через спокойный глаз, а затем — ото лба, к месту, где недавно было ухо. Кусок кожи с головы снимался легко. Уже на этом этапе грифу стало понятно, — кто-то подготавливал тельце к убою. Специально поил водой, от чего ведро буквально за один глоток осушило бездыханную тушку. Очередной разрез, — от забойной раны до нижней губы, — кожа головы снималась легко, словно разворачивать конфету. Проведя ножом меж верхними позвонками и затылочной костью, гриф отделил голову от туловища. Эти глаза. Их уже не было, но они все еще смотрели на мясника. Смотрели так, словно улыбались рассвету. Положив голову на стол, гриф поудобнее перехватил нож. — От забойной раны, к заднему проходу. – озвучивая каждое действие, он глушил лишние мысли, что могли возникнуть в его голове. – Несколько резов чуть выше коленей...

***

      Рассветная заря застала грифона, сидящего за всё тем же рабочим столом. Каждая часть замысловатого пазла как влитая поместилась обратно в коробку, а он, корчась и кривя клювастую морду, хлебал свежевыжатый “лимонад”, который некуда было деть, — не выливать же столь ценный напиток, — и придирчиво осматривал свеженаточенный нож. Он все еще видел в его отражении этот умиротворенный взгляд, от чего лезвие казалось неидеальным.       Звон колокольчика. В дверях стояла взъерошенная, исхудалая земнопони, пустыми глазами шарящая по комнатке с прилавком. В ее дыхании слышалась целая ватага землекопов под палящим солнцем. Колени атрофированных ног то и дело непроизвольно подгибались. — Мой малыш в порядке? – обрушилась она на стол передними копытами и зловонием сгнивших зубов. – мне сказали, что будет плохо, если я не успею. Но я успела. Я вернула им деньги. Мне сказали идти сюда. А тут вы...       Её взгляд очередным гвоздем вбился в немного протекшую коробку; лапа мясника в очередной раз обняла любимый нож; стакан лимонада разлетелся вдребезги. — Если жизнь подкидывает тебе лимоны, – с тяжелым вздохом проговорил мясник, оставляя нетронутой вывеску на окне, – Выжимай их досуха даже если кисло.