Я не гребаный мальчик-который-не-мальчик-и-который-не-выжил, я теперь Спаситель! или Поворот не туда

Эмма внутренне выдохнула и приготовилась к следующему раунду баталий. — Вот видите? — спокойно сказала она, махнув рукой. — Не во всех местных бедах он виноват… — А чего это ты так крокодила защищаешь, а? — фыркнул Крюк. — Он даже сделку с тобой заключать не захотел!.. — Хей! — воскликнул Нил и разведя руки, вышел немного вперед. — Может прекратишь моего отца оскорблять? Я, конечно, все понимаю, но в этот раз он, кажись, и впрямь не виноват, так что хорош. На сердце Румпельштильцхена потеплело от того, что его сын встал на его защиту. А уж когда Генри внезапно взял его за руку и хмуро глянул на пирата, тоже за него заступаясь, он был готов растаять. И даже ростки вины в его душе не могли задавить его ощущения радости и тепла от того, что его семья впервые встала на его сторону. Его черное сердце стало вдруг будто легче и чище. Будто поддержка его мальчиков сняла часть ноши с его сердца и смыла грязь с души. Они — это единственное, что после тебя останется… …только они подарят тебе покой и истинное прощение, истинное принятие… Эти слова, сказанные блондинкой, так и стремились всплыть на поверхность. Он робко глянул на Эмму, которая угрожающе смотрела на Белль, и в который уже раз понял, что эта дамочка была права. Он буквально чувствовал, как его сердце стало светлее именно рядом с его мальчиками, а не с Белль, чья любовь, кажется, была не столь сильна. Вон, Прекрасные, друг за друга горой стоят, чтобы не случилось… А у них что? Эх… Румпельштильцхен тряхнул головой и покрепче сжал теплую ладошку внука, который, он вдруг понял, ему достает до плеча. «Еще немного и совсем большой станет», — печально подумал он, осознав, что как и с Бейем, пропустил почти все в жизни еще и внука. Как ни странно, весь его страх, что Генри станет его погибелью, куда-то исчез и теперь в его душе царила лишь тоска по упущенному понапрасну времени. Что с сыном, что с внуком. И уже Белль не казалась ему достойным призом, а ведь он буквально еще пару дней назад чуть ли не боготворил ее. И как только его жизнь успела так быстро измениться за столь короткий срок? Впрочем, такое с ним уже не в первый раз. Стоит только вспомнить, как он стал Темным. Он тогда буквально за день из бедного калеки, который зарабатывал тем, что прял, стирая в кровь пальцы, стал могущественным колдуном, которого все боялись. Эмма, заметив, как Румпельштильцхен загрустил, хлопнула в ладоши, чтобы угомонить разбушевавшийся табор. — Так, народ, хорош буянить. Голд ни в чем не виноват, лучше тряхните стариной и найдите, наконец, истинного виновного в смерти Марион, Мэри, или как там ее, — жестко сказала она. — Нет! Я тебе не верю, и хочу узнать правду! — вдруг упрямо воскликнула Белль и достала кинжал из внутреннего кармана своего пиджака. Кинжал Темного. Эмма мысленно выругалась, а Румпельштильцхен напрягся. — Белль… — прошептал он. Колдун не мог поверить, что она так рисковала и принесла его сюда. Да, тот фальшивый, но, а что, если был бы настоящим? От него ведь буквально зависела его жизнь!.. Так неужто она не понимает, что любой мог у нее его отнять и он вновь бы оказался под властью чужой воли? Неужто ее любовь к правде была сильнее, чем любовь к нему? Неужели его свобода была менее ценна, чем ее истина? Неужели… Неужели его жизнь для нее так мало значила? Отчего-то у него возникло чувство, что его жестоко обманули, еще и ушатом грязи облили. Он почувствовал себя так… Унижено. Даже, когда солдат все те годы назад заставил его поцеловать свои ботинки, ему не было так мерзко. Ведь Белль не только подвергла его риску, она… предала его. Как Мила когда-то. Но та хотя бы просто сбежала, а Белль… Она при всех показала его кинжал, кинжал, который она буквально на днях клялась хранить, как самое бесценное сокровище. Клялась, что будет молчать о нем и никогда не расскажет, что артефакт у нее. Он подарил ей свою волю, свою свободу, а она… Да еще и при всей его семье. При Крюке. Кстати, о нем… — Бесполезно, лапуля, — ехидно сказал пират Белль, нагло смотря в почерневшие глаза Темного. — У тебя… Эмма, которая буквально пару часов назад держала в руках кинжал, и который Румпельштильцхен никак за это время не мог отдать своей супруге, поняла, что у той фальшивка, как и то, что она, кажись, не единственная, кто знал об этом. Она не думала, а просто действовала. Блондинка резко ударила ребром ладони по запястью Белль, и когда та вскрикнула, рефлекторно выпустив кинжал, сама поймала его. Мимолетно она еще раз убедилась, что кинжал — подделка, не почувствовав от него ровным счетом ничего. Просто оружие. Искусно сделанное, но не магическое. Но на размышление у нее не было много времени. Белль возмущенно фыркнула, и выпустив свое запястье, которое инстинктивно сжала, сделала выпад в ее сторону. Кажется, даже тот факт, что она явно хотела ударить беременную женщину, ее не смутил. «Вот тебе и чистая душа — благородное сердце», — иронично подумала Эмма, и увернувшись, быстро обошла стол, который их теперь разделял. — Воу, воу, девочки, — начал Нил, скинув с себя изумление. — Давайте успокоимся. — Ха, я-то спокойна, — с усмешкой сказала Эмма, и выразительно окинув взглядом стремительно краснеющую Белль, ехидно добавила: — А вот твоя мачеха не очень. Истеричка. — Я?! — воскликнула та и вдруг схватив книгу, лежащую на столе, кинула ее в Эмму. — Отдай его! Он мой! Блондинка увернулась и поморщилась от звука разбитого стекла у себя за спиной. Снаряд все же нашел свою цель. — Твой? — зловеще протянул Темный, пораженно наблюдая за этим цирком. — Вообще-то, кинжал мой, и ты обещала молчать о том, что он у тебя, дорогуша. Белль, услышав, как он ее назвал, сжала челюсти. Ее муж обычно так звал только тех, кто его раздражал или тех, над кем он насмехался. Но не ее. Ее он так не звал уже очень очень давно. — Румпель… — поджав губы, сказала Белль, совершенно не чувствуя себя виноватой. Ведь она лишь хотела узнать правду, ничего больше приказывать она не собиралась. — Что? — жестко сказал он, ощущая, как чувство предательства все сильнее растет в его душе. Тот факт, что в ее васильковых глазах не было и капли вины, а лишь упрямая уверенность в том, что она права, еще больше причиняло ему боль. Он понял, что что бы он не делал, он никогда не будет для нее достаточно хорошим. Никогда не достигнет ее высоких стандартов. С горечью он также понял, что внутреннее чутье его не подвело, когда оно вопило, что Белль отдавать настоящий кинжал нельзя. Румпельштильцхен отчетливо осознал, что рано или поздно кинжал все же пошел бы в ход. Узнать ли правду от него, против его воли, приручить его или ради чего еще, но все же пошел бы. «Зелена, по крайней мере, не скрывала своих намерений под маской любви и невинности», — уныло подумал колдун, давя в себе желание вновь расплакаться от несправедливости. — Я должна знать правду, а ты уже не в первый раз мне лжешь, — твердо сказала Белль, вскинув подбородок. Эмма по ту сторону стола возмущенно фыркнула. — И это по твоему достаточный веский аргумент в пользу того, чтобы корежить волю мужа? — жестко сказала она. Белль зыркнула на нее. — А вы вообще почему еще здесь? Раз сделка все же бы заключена, вам не пора ли домой? — холодно сказала она. — Хватит! — вдруг сказала Реджина. — Я уже устала от этой драмы. Генри в безопасности, и это главное. А Мэрион, судя по всему, и впрямь убил кто-то другой, что указывает на то, что у нас есть еще одна проблема. Так займемся же уже нашими вредителями и закончим эти взаимные обвинения, — и посмотрев на Эмму, она добавила: — А вы, мисс Свон, и впрямь вернулись бы уже домой, нам и своих проблем хватает. — Вот именно, — поддакнула Белль, впервые согласившись с бывшей Злой Королевой. Эмма лишь подняла бровь. — О, какие мы быстрые! — желчно сказала она. — Значит, когда вас заставляют что-то делать против вашей воли — это нормально, а как Темным помыкать, так давайте побыстрее обо всем забудем и разойдемся? Чудно, мать вашу, — и выразительно посмотрев на совсем поникшего Румпельштильцхена, Эмма махнула в сторону Белль кинжалом, добавила: — И на ней ты женился. Молодец. — Эмма… — тихо прошипел Нил, тоже видя, как взгляд его отца совсем погас. Как когда-то после того, как его мать сбежала, точнее, как он сам тогда думал, умерла. Но ее уже было не остановить. Эмма терпеть не могла лицемерие и не хотела, чтобы Темный из этого мира продолжал в нем жить, да, ему будет больно, но правду, похоже, ему в лицо кроме нее не скажет. С внуком, он, кажется, и сам уже понял, что облажался, и сделал первый шаг, чтобы это исправить. Теперь осталось открыть ему глаза на ту, с кем он хочет связать свою жизнь, а там пусть тоже, сам, решает. В конце концов, Спасительница она или где? Брак — это тоже, как маленькая война, вот и пора вытаскивать контуженых в ней. — Что «Эмма»? — сказала она и потерла переносицу. — Я… — Стоп! — тихо, но достаточно внушительно, сказал Румпельштильцхен, тоже устав от этого бардака. Его жизнь буквально на глазах вновь разваливалась на части и все, чего он хотел, так это забиться в угол и завыть, как раненое животное. Только стоящий рядом Бей, живой отныне и здоровый, еще не дал ему окончательно расклеиться. Он сглотнул и махнул рукой в сторону молчаливых Прекрасных, их дочери, пирата и Реджины, и твердо произнес: — Вы — все, быстро развернулись и ушли. Сейчас же. Реджина хмыкнула, а Свон упрямо сложила руки на груди. — Мы без Генри не уйдем, — сказала шериф, а бывший мэр лишь согласно кивнула. Мальчик, все еще сжимающий руку деда, краем глаза посмотрел на него, и решительно поджав губы, сказал: — Я с дедом и папой останусь. Вот. Судя по его упрямому лицу, спорить с ним сейчас бесполезно. — Да, господи, — не выдержала Эмма. — Не съест он его. В конце концов, Генри с Нилом останется. Женщины переглянулись. — Она права, я сына столько времени не видел, пусть он со мной останется, — сказал Нил, встав на сторону Генри. — Вечером я его приведу. Свон поджала губы и отрывисто кивнула. — Ладно, — неохотно сказала она, все еще поглядывая в шоке на ожившего отца своего ребенка. Вот сколько раз ей нужно попрощаться с ним, прежде чем она окончательно его отпустит? Кажется, бесконечно много раз и ни одно не будет достаточно. Ведь даже сейчас, когда она вроде как с Крюком, ее сердце все равно пустилось в радостный скач, едва она увидела Нила. Реджина была против, но по лицу Генри она видела, что его сейчас от отца, и как ни странно деда, которого он кричал, что ненавидит буквально на днях, а сейчас держал за руку, явно не оттащишь. Наконец, потихоньку ломбард опустел. Теперь здесь остались лишь Эмма, Генри, Нил, да разъяренные супруги. Второй раунд скандала был окончен и вот-вот должна была грянуть развязка.