Проверить

      — Сэр, мисс Романова зашла в здание и уверенно движется к лифту.       Механический, не живой, но при этом до жути родной голос разрывает на части тишину в общем холле. Часы, которые по воле Стива висят на стене, мерно отбивая каждую секунду, показывают половину третьего ночи. Плюс-минус пять минут — он, по правде говоря, никогда не умел точно определять время, используя обычные, не электронные часы. Или как там их называют.       Сначала Тони, вертя в руке уже пустой стакан, в котором около восьми минут назад плескалось огненное виски, думает спросить, на кой черт Дубина вообще говорит ему это. Но потом вспоминает свой озабоченный взгляд, глупое «Джарв, если Романофф придет, пока я не сплю, сообщишь?», утвердительное «да, сэр», и вопрос застревает в горле, почти сразу же сменяясь другим — на кой черт ему вообще нужно было просить предупреждать о возвращении русской шпионки? Странно, но он не помнит, хотя уверен, что выпил недостаточно для потери памяти.       Звякает колокольчик. Довольно неприятный, резкий звук, оповещающий о том, что лифт начал подниматься с цокольного этажа. У Тони есть два варианта последующих событий. В первом Наташа сразу поднимается на свой этаж, и им не приходится разговаривать. Во втором она по каким-то одной ей известным причинам заглядывает в общий холл, и так просто отделаться не получается. Он даже не знает, какому отдает свое предпочтение, ведь каждая версия манит своими плюсами: в первой ему до ужаса комфортно, а во второй, вероятно, некомфортно Наташе. Ещё один повод позлить ее; этот, кажется, тысячный среди всех им обнаруженных.       Лифту остаётся проехать два этажа до того, на котором Старк находится сейчас. Он не выдерживает и хватает бутылку с виски, выплескивает в стакан последние капли. Лифт останавливается, и снова слышится щелчок. Двери автоматически, без единого лишнего звука открываются, и прежде чем увидеть бросающуюся в глаза рыжую копну волос, он успевает услышать немного усталое «…ибо, Джарвис». На предполагаемую благодарность механический голос отвечает «не за что, мисс Романофф», и предположение превращается в факт.       — А ты все пьешь? — слышит он быстрее, чем может, наконец, четко сфокусироваться на ее фигуре.       Наташа выглядит помятой, уставшей и измотанной. Словно единственное, в чем она сейчас по-настоящему нуждается — это мягкая кровать и пара отпускных дней. Потом его взгляд опускается на покрытую лёгкими, слава Богу, ожогами руку, и он думает, что «пары» будет недостаточно — Наташа, конечно, не согласится, но кто она такая, чтобы знать, в чем нуждается.       — Виски? — вместо ответной колкости спрашивает он, хотя искренне надеется, что Романофф откажется. И даже не потому что не желает ее компании — напротив, при виде ее такой, он сразу забывает все поводы, чтобы разозлиться. Просто Наташе нужно отдохнуть. Желательно, в постели, а не за барной стойкой.       Она словно читает его мысли и отрицательно качает головой, легко взмахивая ресницами. Рыжая прядь несвежих, но все ещё завораживающих огненных волос выбивается из когда-то тугого, но уже, кажется, давно лохматого хвоста, и она сразу же убирает ее с лица.       — Как хочешь, — пожимает Тони плечами, поднимает тост и выпивает виски. Тоже огненный, как и сама Наташа в целом — не только ее прическа. — Зачем ты пришла?       Наташа хмыкает и пожимает плечами. Уголки ее губ ползут в разные стороны, изображая скорее ухмылку, нежели улыбку. «Вранье», — понимает он этот жест и слишком бодрый для такого внешнего вида голос, которым она начала диалог.       — Не знаю, — по-прежнему лживо-живо отвечает она и пожимает плечами.       — Оно и видно, — буркает Тони в ответ и ещё раз осматривает ее ожог. Хочется предложить помощь, но у Наташи, кажется, и так все под контролем, поэтому не приходится переступать через свою гордость. Или, вернее даже сказать, наступать ей на горло и давить до тех пор, пока не уймется. — Кто тебя так?       — Пустяки.       — Как знаешь.       Он-то видит, что не пустяки, но споры с Романофф можно сравнить с попытками в одиночку, без костюма сдвинуть гору, и это выглядит смешно. А учитывая, что спор идёт о самой Наташе, то ещё и глупо. Так что незачем пытаться; надумает — сама придет.       — Что за повод? — она кивает на пустую бутылку. Конечно, он не выпил даже треть — та сразу была почти пустой, не хватило даже, чтобы толком расслабиться. Но она все равно обеспокоенно смотрит и выжидающе выгибает бровь.       — А разве он нужен? — непонятливо щурится Тони, а потом усмехается, готовясь принять удар на себя, хотя правильнее будет сказать нанести его самому себе. — Иди-ка лучше отдохни, Романофф. Тебе полезно. — Он скептически оглядывает ее внешний вид, помечая галочкой в голове, что она почти даже не показала удивление такой «заботе».       Но Тони тоже не промах: свое он скрывает почти также мастерски, когда она буркает что-то вроде «возможно, ты прав» и разворачивается обратно в сторону лифта. Слишком непохоже на Романофф — значит, действительно сильно устала.       — Подожди. — Он окликивает скорее по инерции, не контролируя свой язык. Наташа поворачивается и смотрит на него с вопросом, и Тони уже знает, как глупо выглядит со стороны. — Что ты хотела?       Она на момент теряется.       — Зашла проверить.       — Проверить что?       Она не находится с ответом. Просто почти растерянно смотрит на него, пытаясь найти хороший вариант. В взлохмаченных волосах, в допитой бутылке, в тусклом взгляде. Понимает, что он точно знает ответ, но все равно пытается увильнуть от вопроса:       — Джарвис сказал, что ты не спишь, вот и зашла.       Тони понимает. Кивает головой, снова утыкаясь в дно стакана. Наташа выдыхает чуть тяжелее обычного и заходит в лифт. Ее этаж тремя ярусами выше, и до мягкого матраса остаются считанные секунды. Может, минуты, но это уже мелочи.       Конечно, он знает ответ. За это Наташе можно простить что угодно. «Зашла проверить тебя», «зашла проверить, как ты», «зашла проверить, что ты делаешь». Потому что Джарвис сказал, что он не спит, и не спать в половину третьего ночи — это не совсем нормально. Потому что у Наташи чертов комплекс героя, и ей на интуитивном уровне важно, чтобы со всеми все было в порядке. Причем даже героем себя и не считает. Чокнутая.

***

      Спустя полчаса он, не выпив больше ни капли, поднимается на три этажа выше, стучится в комнату. Открывает ему Наташа, но уже чуть-чуть другая — более свежая. С мокрыми волосами, перебинтованной рукой, но все ещё тяжелым, уставшим взглядом.       — Что ты хотел?       Он на момент теряется.       — Зашел проверить.       — Проверить что?       И Тони тоже не знает, что сказать. Просто почти растерянно смотрит на нее, пытаясь найти хороший ответ. В царапине под левым глазом, в не совсем аккуратно перебинтованной руке, в тусклом взгляде.       — Джарвис сказал, что ты не спишь, вот и зашел, — в точности повторяет он ее фразу, и Наташа хмыкает. Потому что не спать в три часа ночи — это не совсем нормально. Потому что у Тони тоже чертов комплекс героя, и он не может просто так забыть, что кому-то плохо. Забывает только свои обиды и идёт, волнуется. Причем ещё и считает себя плохим другом или человеком. Идиот.       Она тяжело вздыхает, опускает плечи, но все равно криво улыбается ему, несмотря на ссадину под глазом, которая, должно быть, не делает проще этот процесс.       Романофф оказывается храбрее Старка. Или, вероятно, просто более уставшей, чтобы продолжать эту игру в недомолвки.       — Я в порядке, Тони, — почти робко отвечает она на застывший в воздухе вопрос.       — Я тоже в порядке, — с такой же скромностью следует он ее примеру. — Спокойной ночи, Наташа.       — Спокойной ночи, — эхом повторяет Романофф и ненавязчиво закрывает дверь.       Оказывается, быть героями для всего света гораздо легче, чем оставаться ими в тени. Оказывается, заботиться лишь о себе в разы легче, чем потакать комплексу героя.       Жаль только, что герои простых путей не ищут.