Весь мир к его ногам

Он находит Локи там, где не ожидает его увидеть вовсе — разве что знает о том, что от него можно ожидать чего угодно. Сезоны могут сменить друг друга, а целые народы исчезнуть, пока любовь сталкивается с ненавистью, а то и сливается, но только Локи будет собой. Как ему не изменить свою сущность, так и Тор, видимо, никогда не преодолеет очередную черту. При его приближении мрачный божок лишь морщится. Всякий раз, чтобы показать, как ему не нравится разящий от фигуры рядом запах выпивки. Локи даже не хочет развернуться к нему, будто у него есть свои особо важные дела, и Тору это не нравится. — Тебе нельзя быть здесь, уходи. Но Одинсон не согласен с ним; он снисходительно окидывает его фигуру — как всегда, слишком официозно, мрачно и походит на попытку выделиться тем, чего у него не будет никогда, — и подходит ближе. — Я буду там, где захочу находиться, — улыбаясь и разводя руки, тем не менее, Тор все равно говорит это всерьез. Локи смеряет его через плечо взглядом, за которым ничего хорошего не последует, и это действительно напоминает собой угрозу — давно между ними не было чего-то такого. — Позволь не согласиться с тобой, брат, я… — Он не договаривает, потому что быстрее, чем напряжение в воздухе начнет щипать оголенные участки их кожи, его рот зажимает чужая широкая ладонь, на которой вздымаются вены. — Прежде чем ты начнешь меня учить манерам, я бы хотел, чтобы ты перестал меня так называть, — спокойствие в голосе Тора не сравнится с тихим раздражением в закрытых устах, и все же сила всегда на его стороне, а значит любое сказанное им слово будет законом. Локи выглядит так, будто готов оспорить на месте, и в обычной ситуации это могло бы окончиться уже привычным выяснением отношением. Со всем проистекающим: ранами, кровью и разрушением. Так и не убрав ладонь, Тор тянется свободной рукой к ремню на его одежде, опоясывающим длинную, явно тяжелую рясу, похожую на те одеяния, которые когда-то тот любил носить. Впрочем, все чаще они решают менее важные вопросы совсем иначе. Так, как будто в этом не было ни капли политики, но ведь судьбы народов могли решаться и на брачном ложе. Им не совсем подходит эта аналогия, и все же… Тяжелое дыхание касается его пальцев, почти оставляя на них влагу, но томность этого мешается с тихой яростью. Немного подумав, Тор решает, что его маленькое недовольство он переживет, с долей наслаждения наблюдая, как Локи меняется в лице, стоит ему отпустить его и ласкающим движением опуститься на шею. Может, ему кажется, что он бледнеет, пока влажные от дыхания пальцы проходятся по его губам, но уже через секунду давят на кадык. — Я не слишком в восторге от твоих игр, когда ты отвлекаешь меня от дел… — Локи пародирует улыбку, но натягивает ее, словно маску, лишь бы скрыть настоящие эмоции. Тор сводит брови на переносице. — Нет у тебя никаких дел, пока я рядом, — он действительно рад в очередной раз оборвать коротенькую интрижку, которую может плести Локи (ради всего святого, ему, конечно же, плевать, против кого это делается) тем, что зажмет его в углу. Будто это все еще какой-то секрет, а на них не смотрят без понимания реальной картины. — Знаешь, — в затянувшейся паузе Тор ловит мысль, которую он поймал, пока пальцы гуляют вдоль вздувшейся артерии поверх мускул чужой шеи, — так забавно, что половину жизни я просто считал тебя братом, и даже после открывшейся правды продолжал так называть. Будто ожидал чего-то, даже сам не знаю… Локи морщится от упоминания тех давних событий. — Ну так и чего ты хотел? — Он задает этот вопрос только затем, чтобы подначить его. А, может, просто от непонимания, какого черта с ним возятся, потому что ожидание его утомляет. Сколько драмы в том, что их кидает в своих эмоциях от глубокой привязанности до попытки вскрыть заживающую рану. — А вот теперь мы пытаемся сделать что-то вместе, трахаемся, иногда соглашаемся друг с другом, — Тор не обращает внимание на вопрос, подхватывает одежду и натягивает ее над уровнем бедра, чтобы видеть, что находится за очередным слоем, — черт, Локи, мог бы найти и менее обтягивающие твой зад шмотки. Он проводит ладонью по внутренний стороне ног, пока пальцы стукаются ногтями о висящую на ремне бляшку. Чужой локоть ударяется ему в грудь, но этого мало, чтобы хоть что-то почувствовать, а рядом слышится лишь раздраженное шипение. — Ну-ну, я просто шучу, — губы Тора касаются чужого уха, лишь пробуя форму на ощупь, пока язык проходит вдоль формы раковины, добираясь за то место, что за ним, — расслабься. — Как я мог забыть, что ты можешь быть таким говнюком, — Локи хорошо играет в его игры, и даже делает это с улыбкой, будто скрывая за этим что-то, что никому не надо знать. А Тору это нравится — разгадывать его загадки, пока они еще интересные, а не грозят смертельной опасностью. А еще нравится тот звук, что вырывается из горла Локи, когда он тянет ремень с обратной стороны на себя, сдавливая ему пах. Это похоже на короткий стон и скулеж побитой собаки одновременно, лишь со слабой ноткой болезненного порицания, потому что они оба знают, как на самом деле это приятно. То, что будет связано с унижением, в конце концов, станет лишь наградой за преданность. — Мне нравится трогать женщину, зная, что от моих пальцев она начнет мокнуть, но ты даже не хочешь притворяться, как рад этому — Тор носом утыкается ему за ухо, а ладонь, которую уже убрал с его горла, давит ему в спину, заставляя откинуться и изогнуть бедра навстречу себе, — приходится вот так. Кажется ли ему, что Локи лишь утробно смеется, чувствуется даже сквозь одежду, как в зад упирается нестерпимое возбуждение — так близко и в то же время недоступно далеко. Он тоже не хочет себе врать в том, что хочет поскорее эту самую толстую часть его члена внутри, и чтобы как можно быстрее и глубже. — О, ну ты ведь можешь просто попросить, а я подыграю, разве это так сложно? — Ты можешь попробовать, Локи, но женщинам есть, чему поучится у такой шлюхи, как ты, — Тор хватает его за волосы и вместе с тем тянет ремень на себя, усиливая трение и давление, — хорошо, что у меня нет нужды называть тебя братом уже давно, иначе было бы стыдно. Осталось только тебя отучить. *** Локи говорит ему, что он грубый и нетерпеливый. Тор хмыкает на это, потому что ему все равно, но ему лишь улыбаются — будто эти черты особенно симпатичны на фоне других. А еще Локи напоминает, где они находятся. И после его жадных до чужих губ хватит лишь осторожного касания, чтобы утянуть за собой — они как скрывающиеся по темным углам подростки со своими неуклюжими историями. — Мы же в Обители Богов, мой дорогой Тор, — он проводит ладонью от груди до бедра, и под его пальцем расходится и исчезает всякая одежда — Одинсон видел это не единожды и перестал удивляться магии, но не мог отвести каждый раз голодного взгляда, — вдруг нас сочтут за примитивных существ и выставят вон. И вот уже Локи развернулся к нему полубоком, улыбаясь довольно под ласкающим его внешность взглядом, следующим за изгибом спины вдоль каждого мускула по идеально нереальной коже без всяких изъянов. Будто он блядская нимфа, но это было недалеко от правды. — Мне бы не хотелось уйти быстрее, чем я разгадаю кое-какие секреты этого места и его обитателей. Его голос не потерял властность, и Тор мог бы отдаться чувству такого могущества, преклонить колено и попросить повелевать собой. Но вместо этого он избавляет свое тело от одежды слишком уж торопливо, небрежно, желая поскорее оголиться. Их кровать была лучше, чем даже те, которые они имели в Асгарде в своих личных покоях — Локи столь элегантно, с неведомой грацией, укладывался на нее, презентуя свое тело, будто только это и делал это всю жизнь. Может, горячий и злой секс заводил их обоих, но в этом не было ничего и близко эстетичного, чем мгновения, которые открывались им здесь. Когда они могли делить одно ложе на двоих. Теперь уже сам пожираемый глазами напротив, Тор самодовольно улыбается, зная, как его тело обожествляют не меньше, чем обычные люди такую легендарную личность. Он подходит ближе, специально медленнее, чтобы Локи успел насладиться подобным видом, а его поза сменилась на другую. Стоит опустить одно колено на мягкую ткань, как хитрец оказывается рядом, чтобы, затем, медленно, будто с восхищением, провести ладонью по рельефу открывшегося ему чуда, цепляясь за перекатывающиеся мышцы цепкими пальцами, а потом с придыханием оставить влажный поцелуй на внутренней стороне бедра. И вот уже с такого положения он кажется значительно мельче, будто бы беззащитнее: тонкие аккуратные плечи, обрамляемыми чернильными, как просторы древнего космоса, волосами, и еще пальцы, слишком миниатюрные для того, чтобы с одной ладони обхватить его член. Обманчиво прекрасен, гипнотизируя глазами, подобно змее. Тор давит усмешку, потому как знает, что любому поцелую Локи предпочтет головку его члена в своем горле. Тот лишь хитро ему улыбается, не скрываясь совсем от своих потаенных читаемых желаний, пока его губы уже блестят от слюны. И вот он закрывает глаза, когда получает, наконец, свое. Даже прижатая к горлу ладонь его не смущает — в который раз Тор почти с удивлением ощущает эту вибрацию и движение, стоит ему дернуть бедрами навстречу горячему и влажному рту. Локи протестующе стонет, когда, войдя во вкус, он собирается вобрать член глубже в горло, а его одергивают. Он выглядит таким потрясающе обиженным, и Тор почти теряет самообладание, чтобы покориться этому дикому, непонятному ему, желанию — он нагибается к этим тонким потрясающим губам, целуя их. Пытаясь разгадать, каков на вкус будет бог коварства, а каков он сам. Его почти было кусают, но в конечном итоге они лишь гармонично тянутся друг к другу, переставая бороться за хоть какую-нибудь власть. Это получается жадно, до одури сладко и целая вселенная могла бы подождать, уступая им время, но, оторвавшись друг от друга спустя продолжительное время, Тор лишь тогда и замечает, насколько ему бросились в глаза осунувшиеся плечи и тени под привычно яркими, а сейчас необычно блеклыми глазами. Локи замечает это и лишь фыркает со своим «прекрати, я справлюсь». Он пытается отвернуться, чтобы оттолкнуть Тора и вернуться к тому, что он любит больше всего, но тот лишь ловит его пальцами за подбородок и заставляет смотреть на себя. — Ты не обязан самостоятельно с этим справляться. — Правда? — Локи смеется, — Скажи мне об этом, когда хватит любой молитвы, но только не моей, чтобы вернуть тебя из глубин вселенной обратно в мои объятия. Тор силится ответить, но крепче сдавливает пальцами подбородок, пока на ум ничего не приходит — наверное, потому, что это чистая правда. Как и то, что он не стал бы ожидать столь сильной тоски по себе, отправляясь куда-то еще. Он так и не смог привыкнуть к подобному. — В любом случае, он не только тебе принадлежит, Тор, — Локи добавляет свое излюбленное «между прочим», когда отстраняется от него совсем, укладываясь на поверхности кровати. — Так что оставь свою заботу для нуждающихся в ней жалких тварей — или кому ты там обычно помогаешь, — и исполни, наконец, свои угрозы. «Пока не появилась еще одна», мысленно добавляет про себя Тор, думая, стоит ли спорить с этим или настоять на чем-то своем. Но Локи слишком соблазнительно разводит перед ним ноги, приглашая даже не как любовника — и королю бы понравилось. Этого становится достаточно. Когда Тор входит в него, он чуть не задыхается от того, что ему все же подыграли — слишком привык, что влажно становится или от его семени, или от выступающей крови. И не может остановиться, когда засаживает как по маслу на всю длину сразу, а Локи под ним бьет, словно от разряда, и он надрывно стонет — то ли от того, что ждал слишком долго, то ли от того, насколько удачной оказалась его выходка, сколь и приятной. Невозможно его разлучить с магией. Всякий раз это так чертовски хорошо: с каждым жестким и глубоким движением бедер, когда любой задохнется от того, насколько плотно и тесно крепкому члену в сладком плену. Вот уже Локи стонет ему в шею, пока сильные руки обхватывают одну его ногу и отводят под слишком сильным углом, заставляя изгибаться и подстраиваться под чужим весом, лишь бы получить свой разряд удовольствия. Он — весь растрепанный, будто бы потерянный в обличающих его чувствах, и он кричит, когда Тор засаживает ему по самые яйца, прежде чем почти полностью выйти из растраханной дырки, в которой становится невыносимо пусто. Локи тихонько просит не мучить его, и это оказывается слишком. Тор медлит лишь секунду, а потом натягивает хрупкую фигуру на себя обратно, под чужой благоговейный трепет, и, убирая со взмокшего лба прядь волос, целует его, наваливаясь всем своим весом сверху. Они чуть не стукаются носами, когда Локи пытается слепо повернуться к нему, проводит пальцами по вспухшим губам. С усталой улыбкой глядя, как Тор тянется к его ладони и целует ее. Его слабо дергают за отросшие пряди волос, подначивая не замедлять темп, и все же это завладевает ими очень быстро. Такая близость могла бы стать почти смертельной для него — каждый раз только с этим существом спускать любую серьезность ради привязанности. И все же он кладет ладонь на бледную грудь, даже сквозь оболочку, чувствуя непривычное тепло, и не может сдержать улыбку. — Думаю, что он не будет против… если ты покажешь свою любовь нам обоим, — Локи с трудом шепчет ему эти слова, а, может, Тор просто чувствует, что тот от него хочет. Слишком уж они размякают каждый раз, когда доходит до подобного. И если до этого собственное эго отлично сопротивлялось чужой силе, то от этого ничего не осталось за несколько слов. Только остаточная нежность и неловкая, будто нереальная любовь. Которую он готов демонстрировать с каждым всхлипом и размашистым движением бедер, закрепляя печать их безумия на устах. И если бы Локи в тот момент попросил весь мир к своим ногам, то Тор бы не смог ему в этом отказать.