Нож в Искру

Когда ты летишь в бездну, все события жизни проносятся перед окулярами. Этот факт известен абсолютно всем: ты вспоминаешь хорошее и плохое, счастье и горе, как дарил жизнь и… как отбирал её. Оптимус Прайм всегда знал, что для спасения своего вида пойдёт на любые жертвы, но никогда он не представлял, что, спасая Кибертрон и множество жизней собратьев, все мысли будут заняты тем, как он отбирал их. Прайм всегда думал, что если ему суждено закончить свою жизнь, спасая товарищей, то перед ним, как перед лидером, предстанет восстановленный Кибертрон и новое поколение трансформеров. Но вот этот момент: он летит в пропасть, хочет спасти родную планету… Видит ли он счастливое будущее? Представляет радостный смех мехлингов? Темнота превращается в яркий свет. Тёплый, обвалакивающий… Он зовет Оптимуса в свои объятия, предлагая остаться в вечной неге. И Прайм не сопротивляется, уже нет сил. Он тянется к свету, желая, чтобы разум навсегда окутали покой и умиротворение. И свет принимает его, обещает тихий конец для жизни, наполненной болью и отчаянием. Но… Взор застилает пелена ярко голубого цвета. Цвета энергона с оттенком ужаса. Оптимус, который за секунду до этого расслабленно прикрыл оптику, вздрагивает. Он всё помнит. Прайм помнит оттенок каждой искры, каждый взгляд, наполненный ужасом и желанием жить, каждый предсмертный хрип. Холод остывающего тела, погасшая оптика, последние судороги, всего лишь рефлексы погибающего организма. Большая часть жизни Оптимуса прошла на поле боя, и, как бы не хотелось, иногда сохранить жизнь врагу было невозможно даже при большом желании. Оптимус Прайм. Грозный воин, великий лидер и милосердный автобот — так про него говорят. А Оптимус… он тяжело вентилирует и натянуто улыбается. Мягко, грустно. В аудиосенсорах не раздаются мольбы о пощаде. Те, кто умоляет — жалкие и низкие существа, которые живут дольше всех. Храбрые солдаты, всей искрой верящие в правильность своего пути и преданные делу своего лидера, молчат. Они видят нож у своего грудного отсека, но молчат. Они смотрят в оптику врага, который вот-вот лишит их жизни, твёрдо, с оттенком страха и грусти, но молчат. Они понимают, что дальше их ждёт лишь забвение, но молчат. Они принимают свою судьбу достойно, как воины; если и боятся смерти, то не показывают этого. Мысленно, Оптимус поражается такой преданности и стойкости, но на лице холодный расчёт, понимание жестокой реальности. Чаша весов склоняется не в сторону отважного десептикона. Оптимус замахивается и твёрдой рукой вонзает клинок в искру противника. Тот дёргается, хрипит, но переносит боль тихо, не даёт стону вырваться, не показывает слабость. Через пару секунд все процессы в организме прекращаются. Десептикон затихает. Прайм прикрывает оптику, не желая видеть то, что он натворил, но идёт война, скорбеть некогда, поэтому через секунду, он срывается с места и бежит в самую гущу боя, всё ещё не желая смотреть на убитого им бота. В перерывах между боями Оптимус долго не может уйти в оффлайн, перед оптикой стоят окуляры убитых им воинов. В конце концов, когда Прайм в очередной раз избавляется от испачканного энергоном меча, он с тяжелой искрой погружается в оффлайн. Все эти смерти вечно будут на его совести. Это его ноша, его судьба. Слившись с Великой Искрой, Прайм наконец-то обрёл покой от сражений и огромной ответственности, но перед оптикой всегда будет стоять одна картина: нож, который Оптимус хладнокровно воткнул в искру противника.