Неверный шаг

Еще долго Шон старался избегать общения с Давидом. Все шло отлично раньше, Давиду порой было неловко за своего взрослого друга и мальчик пытался вести себя серьезней чем пятидесятилетний мужчина, но все же эта связь была поначалу очень крепка. Потом все ушло. Во время съемок все проходило нормально, но холодно, без обычных шуток. Мальчик быстро исчезал и Шон был доволен, что не приходится ни о чем разговаривать. Зато часто перед глазами вставали черные волосы, щемящее ощущение в паху не отпускало и преследовало дикое желание запустить пальцы в эту шевелюру. Шон думал что совсем пропал, невозможно было выкинуть из головы то что случилось тогда в туалете. Но со временем и это потихоньку прошло, он старался не думать о запретном, а по ночам, чтож — то что приходит человеку в голову по ночам исключительно его личное дело. Но все подходит к концу. Последний сезон, пять лет прошло и сегодня Давиду уже 18, но он все еще тонок как мальчишка. Вечеринку по завершению съемок закатили грандиозную. Шон фотался с поклонниками, что-то подписывал, пил, улыбался и паясничал. Шейный платок, так тщательно подобранный к пиджаку сегодня удавкой болтался на шее. В зале царил шумный хаос, играла музыка, группки актеров обсуждали свои планы, кто-то делился впечатлениями о прошедших комикконах, кто-то танцевал, кто-то пил. Шон высматривал мальчика. Парнишка к нему не подходил. Шон выпил еще коктейль и провел ладонью по лицу словно стирая напряжение, хотелось уйти, но вечеринка в отеле в самом разгаре, темно, вспышки, музыка, какие-то пожимающие руку люди, казалось что его помяли со всех сторон и выбраться из этой трясины невозможно. А выбраться хотелось, безумно. Хотелось сесть где-нибудь в темноте, обхватить колени руками и завыть от отчаяния. Шон скучал по Давиду. Он сам не понял что произошло, как же мальчик годящийся ему во внуки так завладел его душой, да что там душой, он понимал что мальчик владеет его телом. Это было ужасно. Те мысли которые посещали Шона, казались ему то ли богохульством, то ли еще каким-то диким преступлением, но от воспоминания о том что мальчик сделал с ним в туалете Шон мог сразу кончить. И этого хотелось, снова и снова. Шон сбежал, потихоньку вышел в темное фойе, с бокалом виски. Сел в углу, утонул в кресле и задумался. Внутри все щемило, он так и не подошел, так и не решил, не смог, трус. -трус, услышал Шон словно повторение своих слов. Давид появился словно следил за ним, словно читал его мысли и шел рядом. Сбежал? — не знаю мальчик мой, наверное и правда сбежал, слишком устал. — прости меня. — простить тебя за что, голос ломался, звенел злостью, — за что? За то что сбежал? За то что я открылся тебе тогда, а ты словно последний трус сбежал? Я же знаю ты тоже хотел, да и хочешь сейчас я вижу по твоим глазам, как ты смотришь, как ищешь меня. О, я старался больше не попадаться тебе на глаза, хотел показать тебе как это — когда нет меня рядом. Нравится тебе? Ты опять бежишь? Шон закрыл лицо руками, все правда, но отвечать не хотелось, хотелось плюнуть на все и обнять парня, сдавить, прижаться носом к теплой шее, задушить его крик в своих объятиях, гладить по спине, вжимать в себя, чтобы дышать с ним одним дыханием, чтобы стать с ним одним целым. Но он не стал, он только с отчаянным стоном снова запустил пальцы в свои короткие волосы и впился ими в голову словно пытаясь вырвать из нее эти мысли. Трус! Давид наблюдал за Шоном, он видел как тот мучается. О да, он конечно понимал почему, желание Шона он чувствовал за версту, он знал что нравится Шону, он давно начал эту игру, давно влюбившись повел себя так, эти касания, эти доверительные отношения, он вплетал свое «люблю» в каждое движение, в каждую фразу, понемногу увлекая своего партнера по съемкам в пучину безумия. Мальчишка конечно понимал, что пятидесятилетний мужчина никогда не решится ни на какое проявление чувств, и провоцировать Шона доставляло Давиду удовольствие. Он был слишком молод, его накрывала страсть и гнев, он не думал о совести и о последствиях, ему казалось что мир существует вокруг него, ему казалось что он призван ломать систему, что он герой и его действия это действия освободителя. О как ему хотелось освободить Шона, подарить ему свою любовь и наслаждение. Тогда не сдержавшись он затащил его в кабинку туалета. Почему Шон пошел за ним, почему не оттолкнул, а только словно рыба вытащенная на сушу глотал воздух не смея ничего сказать когда Давид опустившись на колени расстегивал ширинку его штанов, когда прижав одну раскаленную ладонь к его животу другой ласкал его член, когда обхватил губами головку и провел языком, боже он тогда только застонал судорожно, и подался вперед, на ласку, неимоверным усилием сдерживая себя чтоб не кончить парню в рот. Но уже в другую минуту, побагровев от ужаса, схватил Дэйва за руки и отбросив от себя выбежал вон. Этого Давид ему не простил. Он видел как хочет его Шон, как позволил ему встать на колени перед собой и видел что мораль и стыд не дают ему раскрыться. Это было обидно и больно, ему казалось что он заслуживает доверия. Вдруг совершенно неожиданно, словно раскрывшаяся пружина Шон вскочил с кресла и резко оказался почти вплотную к мальчику. Глаза в глаза, о Давид уже так вырос, опаляя его своим дыханием Шон смотрел в его темные глаза и страшная сила тянула его прижаться к губам, к таким желанным, таким гадким и дразнящим, таким оскорбляющим и таким любимым. Шон промычал чтото нечленораздельное и резко отвернулся. — Я бы предпочел договорить без свидетелей, сказал он и провел ладонью по плечу мальчишки. Пойдем. И быстрым шагом двинулся к лифтам в холле. Давид потянулся за ним. Еще пока не понимая, не доверяя, просто пошел потому что позвали. Уже у лифта Шон остыл и задумался, зачем я делаю это, какой смысл, мой сын ровесник Давида, то что я испытываю к нему отвратительно, а парень просто избалованный юнец и требует все что ему хочется.