Солнечный трубадур

      Когда у Рональда Нокса появилась гитара, весь Департамент только об этом и говорил. Всё внимание коллег было приковано к счастливому обладателю новенького музыкального инструмента, а сам стажер буквально не выпускал любимицу из рук.       На самом деле, инструмент был не такой уж и новенький: он достался жнецу от одного из его клиентов, по ошибке или в бреду принявшего его перед кончиной за своего сына. Старик был музыкантом, этим зарабатывал на жизнь, а в народе был известен как солнечный трубадур. Он появлялся на торговых площадях, когда светило яркое полуденное солнце, и играл для всех прохожих на старинной гитаре не менее старинные песни. Говорили, что звуки его струн могли расшевелить даже самые черствые души, заставить самые сонные сердца биться чаще, а самые тусклые глаза — сиять подобно солнечным зайчикам на окнах домов.       Конечно же, это всё были просто приукрашенные слова, и говорили они лишь о таланте человека, который ушел незаметно и чья волшебная гитара попала в руки самой его смерти. Но люди любят необычные легенды, а Рон в принципе любил всё необычное.       И теперь, прижимая к груди пахнущий душистым старым деревом инструмент, парень просто сиял от счастья. Правда, на просьбы что-нибудь исполнить он вежливо рассеянно отнекивался, говоря, что только начал учиться и толком ничего не умеет играть. После подобных разговоров он всегда старался сразу потихоньку куда-нибудь улизнуть, чтобы избежать лишних расспросов.       Многих это поведение забавляло. Кто-то смеялся и шутил, мол, Рональд просто стесняется, другие беззлобно, но недовольно ворчали, что такому лоботрясу достался такой замечательный инструмент.       Через какое-то время слухи о «наследстве» младшего жнеца дошли и до его начальства. Уильям Т. Спирс, при всём своем многовековом опыте, с подобным встретился впервые. Чтобы человек завещал своей смерти самое дорогое, что у него было при жизни... Такого он ещё не видел.       Но, как известно, Спирс был занятым жнецом и особого времени на подобные мысли у него не было, поэтому вскоре о гитаре было забыто, а Нокс превратился для него, как и было прежде, в обычного, ничем не примечательного сотрудника. Наверное на этом эта чудная история и закончилась бы, если бы в один вечер...       В один вечер Уильям задержался на работе совсем допоздна. Для него это не было чем-то из ряда вон выходящим: часто приходилось возиться с горами документов, в срочном порядке проверяя их и перепроверяя, и он оставался после окончания рабочего дня, чтобы всё успеть. Не то чтобы это ему особо нравилось, просто он уважал одно простое, но для многих других неприятное слово «надо». Раз надо, значит, ничего не поделаешь.       Однако в тот вечер он по-настоящему устал. Коридоры Департамента были уже пусты, и эхо неторопливых, но твердых шагов начальника третьего отдела отдавалось от потускневших в полумраке надвигающейся ночи стен. Спирс запер дверь кабинета, звякнув громко ключами, и направился к выходу, по дороге обдумывая всё, что нужно было сделать завтра. А сделать нужно было немало, поэтому утомленный за день мозг совершенно отказывался работать, и в какой-то момент у Уильяма просто-напросто разболелась голова. Это было нормально, он уже привык, но естественно ничего приятного в этом не было.       Остановившись на ступенях, он потер ладонью лоб и ненадолго замер, тихо вздохнув. Благо, никто его сейчас не видел, можно было позволить себе небольшую слабость. Но когда он уже собрался было продолжить свой путь, где-то совсем неподалеку раздались негромкие звуки музыки. Плавные струнные переливы пролетали по воздуху, на долю секунды застывая у уха, а затем, извиваясь и волнясь, неслись дальше. Теплые ноты будто гладили что-то внутри нежно и растворялись в новых звуках, крадущихся, словно на мягких лапках, мимо и тонущих в непрекращающейся трели чудесной мелодии.       Уильям изумленно по привычке поднял бровь и, поколебавшись несколько мгновений, стараясь не сильно стучать каблуками, направился обратно наверх, желая отыскать источник удивительно приятной музыки. Он точно не помнил, чьё сегодня было дежурство, потому что за графиком следил его секретарь, но когда его приглушенные шаги стихли в одном из длинных, плохо освещенных коридоров огромного здания Департамента и он увидел нарушителя вечерней тишины, удивление его медленно спало, сменившись несколько иными, но не менее странными чувствами.       На подоконнике чуть впереди сидел Рональд Нокс, осторожно, как хрупкую девушку, обнимавший свою гитару, и, разложив перед собой несколько потрепанных листов с нотами, самозабвенно перебирал пальцами послушные каждому его прикосновению струны. Немного грустная мелодия незаметно перетекла в мажор, и Спирсу, который даже не почувствовал, как сам затаил дыхание, широко распахнув глаза, показалось на миг, что в золотистых волосах паренька, склонившего сосредоточенно голову над нотной тетрадью, промелькнул и исчез веселый солнечный зайчик. На самом деле, это просто на улице зажгли фонари, но секунда волшебства успела завладеть проснувшимся воображением.       Лицо Рона светилось счастливой улыбкой, самой искренней, именно той улыбкой, которая может появиться в глазах только тогда, когда рядом никого нет. Сейчас младший жнец был наедине со своим инструментом и именно ему он отдавал все свои самые светлые эмоции. Левая рука нежно скользила по грифу, подушечки пальцев очерчивали стройные порожки, кисть мягко изгибалась, словно предупреждая следующее движение. Правая рука ласкала струны, аккуратно поддевая их и заставляя благодарно петь. Иногда можно было расслышать, как Рональд напевал тихо саму мелодию себе под нос, сливая свой голос с гитарным. Кто знает, быть может ни с одной любовницей он не был также нежен, как с этим инструментом, который чувствовал будто самой душой.       Их дуэт завораживал, а губы Уильяма, заслушавшегося и залюбовавшегося этой сценой, неожиданно сама собой тронула умиленная улыбка, так не свойственная его строгим чертам. Он не заметил этого, а мелодия плавно опять превратилась в минорную, чуть задев что-то внутри и заставив немного нахмуриться зачарованного жнеца. Она прошелестела осенним ветром в волосах, невесомо встрепенув притихшее сердце, и после пары замедленных переборов незаметно стихла, растаяв в мраке спустившейся на мир богов смерти ночи.       Нокс застыл на несколько мгновений. Его ладонь бережно накрыла струны у розетки, словно призывая инструмент к молчанию. Так указательный палец ложится на губы, говоря о неуместности лишних слов. Светлая голова прикорнула устало на изгиб обечайки, так сильно напоминающий стройную женскую талию, и ярко-зеленые глаза блаженно закрылись, потонув в минуте осмысления. Музыка закончилась, а её дух ещё витал в этих пустынных коридорах, словно аромат духов прекрасной незнакомки, чей силуэт давно исчез во времени, оставив о себе лишь приятное воспоминание.       Уже идя по темным улицам домой, Уилл всё ещё слышал отголоски таинственно душевной беседы гитары и смерти. Растроганная улыбка так и осталась в глубине задумчивых глаз. Все-таки мир полон удивительных вещей. Ещё вчера струны этой гитары служили своему человеку, наполняя смыслом его короткую жизнь, а теперь она тает в руках смерти своего хозяина, продолжая скакать солнечным зайчиком над недолговечным и изменчивым миром людей. И кто знает, возможно, в тот вечер эта нежная мелодия раздавалась во снах тех, чей срок уже близок, успокаивая и напоминая о чём-то очень важном. О чём-то, что вечно и бессмертно. О солнце, что освещает путь каждому, не видя разницы и не отдавая предпочтений. О солнце, чьё тепло способно согреть душу даже самого холодного жнеца.