небо, цвета таблеток

Во всех триллерах и ужастиках психиатрические больницы описываются как неимоверно светлые помещения, длинные белесые коридоры, тишину которых нарушают крики безумно больных, и палаты, со всех сторон увешанные подушками, куда отправляют особо нездоровых пациентов. Единственное, с чем Чонгук может согласиться, так это длинные коридоры, в которых он так часто путается. Палата у него не с подушками вовсе, а обычная: светло-серые стены, не пустующие только за счёт двух небольших картин с пейзажами моря и поля с дикими цветами, свет приглушён специально, чтобы не вызывать у лечащихся здесь обострение раньше, чем оно должно начаться. А больные тут не кричат, а те, кто хоть раз пытался, сразу отправляются в закрытое отделение, их облачают в смирительную рубашку, если есть хоть один признак агрессии или непослушания врачам. Да и врачи тут никакие не «садомазо убийцы», желающие свести со свету каждого душевнобольного. Адекватные, а главное профессиональные специалисты регулярно навещают пациентов, разговаривают как с давними друзьями, делятся интересными историями, слушают чужие, дают советы, в общем, разбавляют скучную рутину всех тут находящихся. По округе летает запах медикаментов и свежих простыней, в соседней палате слышится звук открывающегося окна, и в нос ударяет неприятная горечь никотина, ведь у Чона немного приоткрыта форточка. Чимин снова решил покурить без спроса, знает ведь, что уже через минуту к нему в палату ворвётся злющая как мегера госпожа Со и начнёт втирать ему часовые лекции о вреде сигарет. А потом, Пак начнёт краснеть как морковка и вывалит на обеде всю правду матку об этой потрясающей седовласой женщине, что, цитата: «меня так раздражает, что я назло буду без остановки курить». Чонгук усмехается, когда слышит за дверью цоканье фирменных каблучков. Он даже понятия не имеет, откуда Чимин берёт эту чёртову отраву, ведь к нему кроме младшей сестрёнки и пожилой бабули никто и не приходит, а она-то точно не купила бы ему это злосчастную пачку. Время близится к завтраку. Чонгук стирает с себя остатки сна и переводит взгляд на тумбу. Блистер из двух таблеток и стакан воды. Его медсестра уже подготовила ежедневную дозу препарата, что прописал Чону его лечащий врач и обязался как можно скорее вытащить совсем молодого парня из этого места. Чонгук выпивает стакан воды залпом, а таблетки прячет в карман серых спортивок, где лежат ещё шесть таких же блистеров. Не сейчас. Молодой и амбициозный юноша оказался в этом заведении по причине своей анорексии. Четыре года борьбы оказались полным провалом. Чонгук толком и не помнит, почему вдруг его заклеймили «нездоровым», от его мышечной массы остались лишь отголоски, бледная и сухая кожа, обтягивающая хрупкий скелет, который казалось, состоит из сахара, что-то вот-вот растает, стоит каплям дождя коснуться парня. Родители начали беспокоиться о сыне в возрасте четырнадцати лет, когда случилась его первая в жизни боль: смерть старшего брата, любителя адреналина и скалолазания. В очередную экспедицию двадцатилетний парнишка сорвался. Сорвался вниз, как и все чонгуковы надежды о спокойном и беззаботном будущем под крылом любимого братишки. После случившегося кусок в горло не лез, отец заново учил уже единственного сына есть, сидел возле него с ложкой, как будто ему снова год. Чонгук до сих пор мысленно благодарит семью, что позабыли о собственной адовой боли и помогли выбраться из дремучей депрессии. Но депрессия прошла вместе с желанием пополнять организм пищей. Сейчас парня отправили на реабилитацию, как и каждые полгода, за ним следят, помогают снова научиться нормально и безболезненно есть. Для Чонгука каждый приём пищи кажется непосильной задачей. В сто граммовом куске ржаного хлеба целых 259 калорий, а для Чонгука это очень много. Очень много, ведь его желудок стал размером с кулак, а чтобы там помимо воды было что-то ещё… Больно. Если раньше смотрел на количество еды, то последние три года смотрит на её калорийность. – Завтрак! Вперёд девочки и мальчики, иначе останетесь без малиновых пирожков! – кричит за дверью дежурный врач, что каждое утро поднимает всему отделению настроение. Чонгук тряхнул головой и сглотнул вязкую слюну, уж что-что, а малиновые пирожки ему точно не достанутся. Его ждёт капельница и тарелка с едой, точно коей кормят на орбите космонавтов и стакан овощного сока. В последнее время кожа Чона приобрела нездоровый зеленоватый оттенок, что сказывается на глобальной нехватке витаминов, пусть за окном давно май. Уютные тапочки греют замёрзшие за ночь ноги. Ворсинки приятно глядят грубую кожу ступней и позволяют вечно напряжённым ногам немного расслабиться. Самая слабая часть тела Чонгука – позвоночник, поэтому первым делом парень надевает специальный корсет, чтобы кости окончательно не утратили былую задачу. Чёрная ткань с гибкой подкладкой фиксирует плечи и рёбра в полном прямом положении. Корсет напоминает рюкзак без отделения, куда нужно складывать все вещи. Нацепив наскоро такую же серую, как и штаны, футболку Чонгук причёсывает растрёпанные за ночь волосы и медленно плетётся в коридор. Столовая встречает лязгом столовых приборов и тарелок, по помещению витает неприятный для юноши аромат какао и каши, что заставляет его дёрнуться и двинуться к столу к таким же больным анорексией. Небольшой овальный стол пустует двумя местами, которые уже ожидают двух постоянных «посетителей». – О, Чонгук-а! Как спалось? – спросил бледнокожий паренёк с чёрными, как уголь волосами и обворожительной улыбкой. – Плохо, Чимин-хён всю ночь храпел, я даже удивился, как он не разбудил всё отделение. – Чонгук прыснул, когда увидел Пака, что с бешенным взглядом почти забегает в столовую. – Хосок-хён, а где твоя капельница? – Госпожа Со сказала, что мне стоит попробовать без неё. Я иду на поправку, а значит есть возможность забыть про эту палку с бутылочкой. – Повезло же, – подал голос блондин, чьё лицо усыпано веснушками и шрамами от ожогов. – Меня тут ещё на месяц оставляют. – Юнги-хён, не расстраивайся, я тут уже четыре месяца, что больше обычного в два раза, так что со мной и Чимин-хёном скучно точно не будет. – Хихикнул Чон и сел за стол. Через минуту рядом с ним уселся разгневанный Чимин, что начал разговор не с «доброе утро, парни», а с «посоветуйте, куда лучше спрятать труп госпожи Со». Миловидная медсестра, что привезла Чонгуку и Чимину капельницу, быстро продезинфицировала руку ваткой со спиртом и также быстро удалилась за специальной едой, оставив толстую иглу в худощавых телах. Лишь бы ей в очередной раз не нарваться на неугомонные комплименты Хосока. – Ты к ней яйца катишь уже который месяц, когда твоё альфа-эго угомонится? – спрашивает Чимин, обращаясь к другу. – Тогда, когда в тебе будет семьдесят килограмм живого веса.        За столом поднялся гул хохота. Чимин и Хосок тут самые давние гости. Знают каждый уголок лечебницы и друг друга наизусть, словно знакомы с пелёнок, но нет, познакомились они в этой же столовой шесть лет назад. Пятнадцатилетнего Пака, страдающего биполярным расстройством и анорексией, зацепил Чон, в котором еле-еде набиралось тридцать пять килограмм. Яркая улыбка странного паренька, что без конца рассказывает глупые истории и подкатывает к каждому двигающему предмету женского пола. А Чимин же привлекал своим чёрным юмором и потрясной манерой общения. Через год к ним присоединился Юнги, который также страдал анорексией, но история его куда более жестокая. Семья пьяниц, забывшая о существовании больного сына, закрыли дом снаружи и пошли снова нажираться с друзьями-алкашами, оставив Юнги с одной свечкой в комнате. Та случайно упала и подпалила занавески, а после пламя перешло на весь небольшой деревянный домик, из которого мальчик чудом выбрался с помощью неравнодушных соседей. У родителей забрали права на ребёнка, а Мина засунули в приют, в котором он до восемнадцати лет «доживал». А уже потом решился пройти курсы реабилитации в клинике, чтобы вернуть в себя жизнь. Встретил любимую девушку.        Чонгук младше парней на три года, ему восемнадцать. Чимину и Хосоку двадцать один, а Юнги двадцать семь. У каждого своя неповторимая трагичная история, которая привела в это место, ставшее главным спасением. Все здесь нашли что-то, что не даёт опустить руки, даже атмосфера больницы больше походит на кружок «найди хороших друзей». Чонгук общается с парнями и вне заведения, часто собираются в кафе своей компанией, которую назвали «мешки с костями», а их девиз «мы за любой кипиш, кроме голодовки». Смеялись над этим долго, почти до истерики, пока в их небольшое сборище не попал парень – Сокджин. Он прожил с анорексией все девять лет, начиная с шестнадцати. А потом сгорел, оставив у друзей неприятный осадок на кончиках языков. Всех их это тоже ждёт, если они также сломаются и пойдут на поводу у старухи с косой, которая не особо выборочна в своём предпочтении жертв. Все будто поутихли, стали более трепетно друг к другу относиться, заботиться, беречь от проблем и напастей.        – Почему твоя тарелка полная? – вырывает из мыслей Юнги, тыча ложкой в непонятную субстанцию, коей является обязательный завтрак Чонгука.        – Не могу.        Все за столом разом притихли. От весёлой и незаурядной трапезы не осталось и следа. Хосок, кажется, подавился соком.        – Чонгук-а… – тянет Чон и глубоко вздыхает. – Пожалуйста, не заставляй меня звать господина Кима. – Улыбку выдавить получается с трудом. Уж что-что, а долгие разговоры с Ким Намджуном – личным врачом Чонгука, никак не вдохновляют. Чон берёт в руки ложку и с силой запихивает себе рот. Он честно старался не морщиться, но лицо такое, будто он съел целый лимон. Максимально профессионально игнорирует рвотные позывы и глотает снова и снова, пытаясь удовлетворить друзей и своё тело. – Вот умница.        Терпеть.

*****

Книга, которую притащила мама, чтобы её сын не скучал, оказалась одной из самых скучных. Чонгук любит книги, даже сам когда-то пытался творить, но ничего путного не вышло. Легче быть зрителем, чем актёром.Согнув страницу, он убрал книгу на тумбу, где покоятся новый блистер таблеток, концы которого закруглённые. Чонгук долго сверлит взглядом две таблетки розового цвета, но ничего не предпринимает. Снова суёт их в карман. Снова не сейчас. За окном закат. Небо, цвета таблеток, завораживает своей волшебной красотой. Пушистые облака слоями лежат друг на друге, подкидывая воображению образ мягкой перины. Стая птиц медленно кружится в высоте, заставляя Чонгука ненадолго остановить взор на цветущей природе за окном. Прямо около здания по периметру растут кусты сирени, чей запах неоднократно щекочет нос пациентов. Есть в мае что-то такое, что цепляет клешнями и насильно оставляет парня сидеть у приоткрытого окна и дышать воздухом, заменившим еду. Чонгук и вправду питается кислородом, а иначе никак не объяснить наличие хоть каких-то сил в организме. Ещё оставаться живым ему помогают его же мысли. В которых Чонгук без конца путается. Юнги как-то сказал, что наша депрессия – наша судьба. Вот тебе и пища для размышлений. Чонгук тогда несколько ночей пролежал на кровати, без смысла пялясь в потолок. Он прав, безусловно, только вот он не учёл одной важной детали. Чонгук не фаталист. Он не верит во все эти сказки про судьбу, что на жизненном перепутье встретится человек, предназначенный судьбой, что случайности не случайны, что все люди – заложники программы под кодовым названием «жизнь». Это всё бред сивой кобылы. Депрессия и все её вытекающие – исключительно заслуга самого человека. Будь-то возможность чувствовать или быть зависимым от чувств, люди всегда могут сказать себе стоп и перестать страдать, если искренне этого захотят. Слабый человек сразу поддаётся эмоциям, стоит им на секунду взять вверх над разумом. В этом и есть слабость Чонгука. Его чувствительность однажды погубила. Сейчас единственный кто может его сломать – он сам. Нет тюрьмы страшнее, чем в голове. Чонгук в этом убедился, пока лежал в больнице. Он, если честно, уже со счёта сбился, сколько раз тут реабилитировался. Капельница стала лучшей подругой, ведь в первые два года он с ней просто не расставался, вплоть до сна. Обе руки, в районе внутреннего сгиба локтя усеяны проколами, что посинели и отдалённо напоминают звёздное небо. Также ему дважды оперировали коленные чашечки, теперь там две титановые пластины, которые медленно, но верно стираются из-за большого давления на ноги. Волосы Чонгука от природы тёмно-русые, но недавно он осветлил концы, чтобы создать эффект псевдо-амбре. У Чонгука три прокола: по одному на каждом ухе (небольшие серебряные кольца) и в языке. У Чонгука бледная, как простыня, кожа. У Чонгука карие глаза, напоминающие бусинки. У Чонгука мелодичный голос, но петь он не будет никогда. У Чонгука тату на пояснице. У Чонгука анорексия и он не знает, как дальше бороться. – О чём задумался? – откуда-то взявшийся Намджун перепугал Чонгука до смерти. Парень настолько сильно задумался, что не услышал намджуновы стуки в дверь. – Обо всём и ни о чём.– Чон приподнялся на локтях и поднял руку, чтобы поздороваться с его врачом, уже давно ставшим другом.Взъерошенный блондинистый волос врача кричал об уставшем рабочем дне. Белый халат, на котором прицеплены бэйдж и ручка, надет поверх свитера цвета сливок и чёрных классических брюк. У него поникший голос и вялый взгляд. – Вымотался? – Если вдруг захочешь стать врачом, то советую обрубить эту идею на корню. Пожалей остаток нервов. – Намджун обречённо улыбнулся и сел на край кровати. – Как сегодня поел? – Под пристальным взглядом Хосока почти давился, – усмехается Чонгук. – Вообще, я съел больше чем вчера. И меня, кажется, мутит. – Это нормально. В капельнице есть всё необходимое для поддержания организма в нормальном состоянии, но там лишь малая часть от необходимого для твоего возраста и веса. – Мой диетолог сказал, что я делаю успехи. На днях у меня новое обследование, он сказал, что у него для меня отличная новость. – Я в курсе, мы с ним только что говорили. – В комнате повисла минутная тишина, и только тиканье часов на тумбе перебивало звенящее спокойствие. – Ты принимаешь препараты, что прописал психиатр? Сердце пропустило удар. Намджун пусть и хороший человек, но правду знать не должен. Даже как врач. – Конечно. Конечно, нет. Врач ушёл, оставив на прощанье тёплую благодарную улыбку за необузданное желание бороться. Чонгуку стало истерически смешно. От самого себя. Сон с незаметной осторожностью тихо обволакивает уставшего парня, пока тот лежит в наушниках и смотрит в окно. Музыка. В ней люди находят то желанное минутное успокоение, которое так необходимо растерзанным в клочья сердцам и душам. В ней неосознанно тонут, лишь бы заглушить невыносимо громкую сирену под толстой коркой человеческой плоти. В ней всегда уютно и тепло, она примет тебя в распростёртые объятия. Медленный джаз струится по венам, голос вокалиста молит прикрыть глаза в блаженстве, а бэк-вокал, на фоне которого слышны звуки дождя, лишает голову навязчивых и лишних мыслей. Самое лучшее лекарство. Дрёма сладкая, как тягучий мёд. Чонгуку снятся райские сады, завораживающий аромат цветущей груши и багровых роз. Ресницы трепещут, точно крылья испуганной бабочки. Пчёлы, жужжащие под ухом. Чонгук проводит подушечками пальцев по лепесткам лимонного цвета лилиям и вдыхает благоухание полной грудью, желая запомнить его как можно надолго. Ему редко снятся сны, тем более такие реалистичные. Из-за таблеток, твердит себе Чон. Над головой щебечут птички, в ветвях деревья виднеются пушистые хвосты бельчат. Одним словом – гармония, коей недостаточно в реалии. Чонгук плюхается на полянку и закрывает глаза. Соломинка, сжимаемая алыми от приятных ощущений губами, приятно щекотит брови и расслабленный лоб. Наслаждение, прямо как в рекламе баунти. Не хватает только пальм и запаха морской пены. Умиротворение. Ненастоящее, зато умиротворение. Хочется запустить руку в зелёные колоски, прощупать мягкие стебли садовых цветов, погадать на ромашке. Будет ли он счастлив или нет. Ромашка сказала да. Какая лживая ромашка. Чонгук берёт небольшую лейку, стоящую около беседки, стены и крыша которой обвиты ползучим хмелем. Висящие горшки с фиолетовыми и синими бегониями получают свою порцию воды. Следом за ними пионы и нарциссы, потом дельфиниумы и маргаритки. Чонгук понятия не имеет, откуда знает названия всех этих чудных растений, зато безумно доволен тем, что не дал саду погибнуть от жажды. Лучи солнца пробиваются сквозь кроны многовековых деревьев. Парень поднимает ладонь и играет с лучиками пальцами, не разрешая им касаться оленьего разреза глаз. Под ногами шуршат камушки вперемешку с песком. Красиво уложенная дорожка ведёт в лес, откуда доносятся звуки жизни. Медленными шагами Чонгук двигается по направлению тропинки. Точно как Красная Шапочка. Грохот резко бьёт по ушам, музыка даже не спасла. Чонгук подрывает с подушки, из-за чего наушники вылетают из плеера и ушей. В темноте виднеются два испуганных глаза, что без остановки хлопают. – Прости, я тебя разбудил. Извини. Прости. – Начинает оправдываться худощавый паренёк с отросшими ярко-голубыми волосами и быстро поднимает с пола сумку с вещами. – Ты кто, мать твою?! – неконтролируя себя, вскрикивает сонный Чонгук. – Боже, прости… Незнакомец мешкается, что-то бурчит себе под проколотый нос. Золотое кольцо блеснуло в свете фонаря за окном. На нём обычные джинсы и футболка с каким-то аниме. И он… босиком. – Да перестань извиняться и объясни, что ты тут делаешь. – Уже более спокойно требует Чонгук, изучая этого инопланетянина. – Я твой новый сосед. Ким Тэхён. Вот и пришёл одиночеству конец.

*****

– Тэхён? Странно, что Намджун тебя не предупредил о новом соседе. – Заявляет Хосок, пережёвывая кусочек размякшего яблока. – Я был так рад, что живу один в палате. Видимо, белая полоса не такая уж и длинная. – Чонгук делает глоток морковного сока и расслабляется, опрокидывая спину на стул. – Даже подрочить будет проблематично… – тянет Чимин, нагло ухмыляясь. – Ауч! Чонгук ткнул ему в бок вилку и победно засиял. – Почему он не на завтраке? – спрашивает Юнги. Сегодня у него вместо одной бутылки на капельнице подготовлен ещё один. – Не знаю, я предложил ему пойти к нам за стол, а он сказал, что у него специальный график приёма пищи и ходить ему лишний раз запрещено. Всё приносят в палату. – Берём новенького? – смеётся Хосок. – Сначала посмотрим, кого он из себя представляет. – Доносит свою мысль Чимин, потирая бок ладонью. – Ещё раз так сделаешь и найдёшь эту же вилку у себя в очке. Чонгук ничего не отвечает. Знает лишь, что такие перемены в настроении Пака естественны. Ночь после прихода Тэхёна была неспокойной. Чонгук уже было зарядился таким идеальным сном, пока в его палату так беспардонно не ворвался какой-то инопланетянин. Пока он будет называть Тэхёна так, иначе никак не объяснить его закидоны, которые Чонгук успел заметить, прожив с юношей ночь и утро. Начиная с его постоянного «прости, извини» и заканчивая полным отсутствием обуви. Он, наверное, и по коридорам босой щеголяет. Завтрак плавно перетекает в ежедневный осмотр врачей. Чонгуку приходится добираться до восточного крыла, чтобы сделать очередное УЗИ и забрать у диетолога обещанную книгу по восстановлению от РПП.В палату Чон возвращается только через три часа своего отсутствия и застаёт инопланетянина за чтением своей книги. – Это что ещё за дела? – спрашивает Чонгук, смотря в руки Тэхёну. – Ой, прости, – снова начинает Ким, – тебя давно не было, а мне было скучно, вот я и решил посмотреть, что ты там читаешь. Надеюсь, ты не п… – Против. – Отрезал хозяин книги, вырывая из его рук свою вещь. – И да, заканчивай извиняться, начинаешь раздражать. – Прости… То есть, ладно. Чонгук плюхается в постель и затыкает уши наушниками, беря в руки ту самую книгу. Но спокойствие его было недолгим. Тэхён нагло залез на его кровать и ожидающе глянул на удивлённого нового друга. – Тебе чего? – спрашивает Чон, вытыкая один наушник. – Ты так и не сказал мне, как тебя зовут. – Ким закусил губу и посмотрел теперь уже детским взглядом, будто впервые увидел человека, читающего книгу параллельно слушающего музыку. – Чонгук. Меня зовут Чонгук.

*****

Инопланетянин лежит на чонгуковой кровати и без умолку рассказывает разные истории из своей жизни. Начиная с самого детства. Чонгук сам не знает почему, но внимательно его слушает, вставляет свои реплики и также делится своей историй, только немного короче, чем это сделал Тэхён. Оказывается Тэхён ровесник Чимина и Хосока. Он сейчас учится на флориста, живёт с младшей сестрой и бабушкой, а попал сюда по причине погони за идеальным телом, результатом которой стала булимия и анорексия. – Почему голубой? – спрашивает Чонгук, смотря на голову Тэхёна. – Люблю небо. Решил, что будет круто стать им. – У него приятный низкий голос. Чонгук сам не замечает, как проникается странностью этого чудика. – А вообще это было спонтанностью, я встал рано утром, чтобы сходить бабушке за лекарством в поликлинику, а когда зачем-то поднял голову вверх, увидел лазурное небо. Подумал, что хочу тоже стать небом. И стал. – Ты какой-то странный. – Всё же озвучивает свои мысли младший. Инопланетянин усмехается, смотря в пол. А потом поднимает взгляд на лицо Чонгука и тянет пальцы к щеке. – Ты чего? – он резко отстранился. – Тише, – Тэхён всё же касается щеки, – у тебя всего лишь упала ресничка. – Чтобы доказать правдивость своих слов, показывает тоненький волосок на подушечке указательного пальца. – Надо загадать желание. Закрой глаза, скажи у себя в голове, чего хочешь больше всего на свете, и дунь на ресницу. Я хочу жить, Тэхён. Вот моё заветное желание. Чонгук улыбается и дует на палец Кима, отчего кожа рук старшего покрылась мурашками. Следом перерыв на обед и снова часы разговоров. Чонгуку уже не терпится познакомить Тэхёна друзьям. Они наверняка сразу законектятся с Хосок-хёном. Тэхён явно своеобразный тип людей, к которым проникаешься только спустя несколько разговоров и глупых шуток. Он оказывается интересной личностью с ярко-выраженным философским уклоном. У них даже нашёлся один общий интерес – вселенная Marvel. Младший с большим удовольствием обсуждает с ним любимые моменты в комиксах и фильмах, долго спорят о концовке недавно вышедших картин и обмениваются мнением по поводу юмора Тони Старка, который на секунду тоже является любимчиком Тэхёна. У инопланетянина интересный вкус в музыке: от тяжёлого рока и до женского кей-попа. Он много читает, но свои книги забыл забрать, пока в спешке собирал вещи. «Бабушка занесёт, как будут часы приёма родных. А если не принесёт, то буду тырить их у тебя, Чонгук-и», – заявил Ким. – Пошли, прогуляемся, я познакомлю тебя с друзьями. – Предлагает Чонгук, застёгивая найковскую ветровку. – Не, я, пожалуй, тут посижу и подожду тебя, – Тэхён сразу тускнеет. – Почему ты их не выпил? Заметил. – Не сейчас. – А когда? Вопрос остаётся без ответа. Чонгук быстрым, как ему казалось, шагом направился на улицу, где его уже ждут парни. Но застаёт он только Чимина, курящего в сторонке, специально, чтобы его не видела госпожа Со. На улице приятная весенняя прохлада, охлаждает горячие щёки и треснувшие губы. Волосы развиваются в небольшом потоке, а чёлка спадает на глаза. Чонгук не торопится её поправлять, она не мешает. Майские ароматы смешиваются воедино с табаком, что младшему, как ни странно, очень нравится. По словам хёна, Юнги стало плохо, и его отправили в реанимацию. Младший подавился дымом и воздухом и уже собрался бежать в закрытое отделение, пока его не остановил Чимин, крепко схватив за локоть. Сейчас туда никого не пускают, а вся информация о Мине будет только утром. Тяжесть о сказанном ложится на душу также стремительно, как Пак выкуривает третью по счёту сигарету. Хосок-хён вымотался из-за срочной диспансеризации, поэтому решил лечь спать пораньше. Волнение. Трепёт и без того поломанную вдребезги душу. Юнги только вчера говорил, что его тут задержат ещё на месяц. И что из этого вышло. Гром. Чонгук не сразу понимает, реально ли это происходит, или в голове что-то с треском рухнуло вниз. С таким же грохотом упал и брат. Жизнь Юнги сладкая, с привкусом горького шоколада. Он страдал столько, сколько себя помнит. И даже тогда, когда у него появился шанс на исцеление и нормальную жизнь… всё пало тряпичной куклой на мокрый кровавый асфальт. Чонгук представляет снежное лицо Мина на такого же цвета подушке, представляет зелёные мешки под глазами и губы, слившиеся в одну бледно-розовую полоску. Чимин бьёт по сигарете пальцем, и пепел летит на влажный от вечерней росы газон. Пепел ещё искрится оранжевыми бликами и с шипением теряется в каплях на земле. Он напоминает Юнги, который борется до конца. Превозмогая боль и пустоту в голове, хён продолжает скоблить сознание на наличие хотя бы мизерной доли сил, лишь бы не пасть последним воином в его же войне. Друзья стоят в полной тишине, нарушаемой только глубокими затяжками Пака. Он переживает за Юнги не меньше, просто никогда этого не покажет. Чонгук морально настраивается на возможный приступ хёна этой ночью. Если с Чимином что-то случится, благодаря его расстройству, то никто этого уже не переживёт. Жизнь коротка настолько, что достаточно моргнуть в первый и последний раз. Искупление броское, как молния среди дремучих туч. Все пытаются оставить боль в прошлом, но она как тень маячит за тобой до самого гроба. Пока черви не съедят последнюю часть тела, а кости от времени не превратятся в песок.Юнги ценит время, сам не раз заявлял, что дорожит им, ведь уже терял себя в бесконечной паутине минут и часов, которые стремительно превращались в дни и года. Как-то хён посоветовал ему фильм Интерстеллар. Чонгук долго плакал, но не понимал почему. Там не было, сколько драматичных моментов, сколько отсылок на нечаянно утерянное время. И тогда он понял, что находясь пусть даже за несколько световых лет от своей планеты, он будет считать секунды, не отрываясь от циферблата. Потому что время нельзя уловить, зато ценить можно. Дорожить им, ведь оно пусть и не лечит, а залечивает. Оно бережно залечивает раны, нанесённые неспокойной душе. Старший начал что-то рассказывать, толи как прошёл день, толи его завтрашние планы, но Чонгук никак не может вникнуть в суть сказанного. Сейчас его голова забита двумя людьми: инопланетянином и Юнги. И другим мыслям попросту нет места. Чонгук переводит взгляд на окно своей палаты, где уже не горит свет. Он откровенно устал. Всё, чего сейчас требовали его мозг и тело – здоровый и полноценный сон.

*****

Неделя пролетает быстро. Вся компания «мешков с костями» завтракают, обедают и ужинают в полном молчании. Юнги всё ещё в реанимации и всё ещё не приходит в себя. Скорее всего, на днях его переведут в другую больницу. Пусть Мин и живой, но траур в глазах каждого ощущается физически. Девиз негласно поменяли на «ждём и молимся», иначе никак не заполнить пустой стул за столом. Тэхёна весь день не было в палате, Чонгук начал было волноваться, пока тот не заявился с букетом сиренью в подарок поникшему соседу. – Это что? – Букет. – Зачем он мне? – Не могу смотреть, как ты грустишь. Мне нравятся морщинки в углу твоих глаз. Чонгук и вправду улыбнулся. Инопланетянин пусть и отбитый на всю голову, зато настроение поднимать умеет. Всю неделю Тэхён тщетно пытался заставить нового друга порадоваться жизнью, но переживания за Юнги оказались сильнее. Даже визит родителей ничем не помог. Младший хотел познакомить их с Кимом, но тот быстро умотал на уколы. На днях Чонгуку надо было забежать в палату к Хосоку, а когда вернулся, то увидел полностью голого Тэхёна, танцующего под классику. Бетховен, кажется. – Господи! – вскрикивает Чонгук и резко отворачивается. Щёки залились предательским румянцем. – Ты что творишь?! – через плечо спрашивает он. – Я только вышел из душа, думал, тебя ещё долго не будет. Прости! – нервно извиняется инопланетянин, завернувшись в одеяло. – Я быстро, прости, дай мне минутку. Боже, прости! Вчера Чонгук притащил ему из столовой высококалорийную булочку, но тот наотрез отказался её есть, заявляя о своей специальной диете. Младшему было чертовски интересно, что это за диета такая, но спрашивать не стал, лишь выбросил булку с мусор. Поставив букет в стакан с водой, Чонгук ещё долго любуется маленькими фиолетовыми лепесточками. Они маленькие, но их так много, отчего создаётся впечатление, что убрав хотя бы один пятилистный цветок, будет совершенно другая картина. – Ты как открытая книга со склеенными страницами. – Говорит Тэхён, спустя пятиминутное молчание. Младший переводит на него вопросительный взгляд. – Ну, я вроде как знаю тебя, постоянно общаюсь с тобой, но стоит у меня спросить кто такой Чон Чонгук, я замнусь и даже не смогу ответить. – Моя политика такова: в одиночестве есть много плюсов, поэтому не необязательно делиться с кем-то чем-то личным и уж тем более проблемами. К тому же я знаю тебя от силы несколько дней. – Тебе легче, когда тебе больно? – Чонгук молчит, но кивает. – Знаешь, Гук-ки, если ты думаешь, что в одиночестве есть своя отдушина, то ты прав. Тебя никто не трогает, не лезет в голову, пытаясь одарить бесполезной помощью. Становится проще дышать в одной комнате, когда никто не трогает кислород принадлежащей только тебе. Но не кажется ли тебе, что одиночество – капля дёгтя в бочке мёда? Умирая в душной комнате, из которой ты высосал весь кислород, ты оказываешься одним, рядом с тобой не души, даже за окном солнце не светит, луна спряталась за тучи и не делится своим свечением. Как по мне одиночество полезно, но в умеренных количествах, а иначе в конечном итоге ты пустишь корни в прогнившую землю. Были бы рядом те, кого ты когда-то оттолкнул, то заботились бы о твоей почве, поливали, удобряли. А сейчас ты грубеешь и засыхаешь, точно опавший кленовый лист. Чонгук снова молчит и пялится на Тэхёна, как на всемирно известную достопримечательность. Он вроде прав, указал на главную ошибку друга, но с другой стороны, откуда ему знать, может даже в одиночестве Чонгуку есть, куда пустить корни. Пусть его растит природа. Или каким же образом родились тысячелетние леса? – Позволь мне стать ближе к тебе. Если тебе будет легче, то давай будем одинокими вместе. – Тэхён, как и десятки раз до этого, без спроса садится на чонгукову кровать и берёт его ладонь в свою, переплетая костлявые пальцы. Человек – духовно незавершённое существо. Это высшая точка всего живого, и самая низшая точка всего мёртвого. Глубоко, глубоко, под коркой головного мозга живёт маленькое нечто, которое явно не дружит с тем, кто живёт в районе сердца. Они вечно враждуют, не делят плоть человека, вечно перетягивают на себя одеяло. Зато работают они в автономном режиме, как только один напрочь выдыхается, другой его мигом подменяет и работает в два раза усерднее, лишь бы не загубить своего главного врага и помочь человеку. Прости, дорогой инопланетянин, но не сейчас. Нечто в голове победило нечто в сердце. Чонгук ничего не отвечает, лишь отводит взгляд. Тэхён глубоко вздыхает и выходит из палаты. Можно выдохнуть, давление, наконец, поднялось, и кислород остался только для одного. Быть податливым просьбам другим – явно не чонгукова прерогатива. Он не слабый, он – слабак. Нечто в голове кричит о правоте слов Тэхёна, Чонгук не готов умирать в одиночестве, но привык к нему настолько сильно, что его в ДНК можно увидеть. За километр учуять, в глаза взглянуть и утонуть в нём, не в одиночестве, в Чонгуке. Пылая ярким пламенем, побитой грязной правдой, рваться в бой, скидывая на свои плечи чужую адовою боль, Чонгук и не заметил, как утонул в собственной. А правда проста, точно чистый белый холст на мольберте художника, – он застрял в своей голове. Выхода нет. Так и не выключив свет, парень падает в сон. Глубокий. Всё повторяется. Райские сады, дурманящие запахи цветов и тропинка в лес. Теперь тропинка заросла сорняками, и Чонгуку всё сложнее по ней идти. Куда? Сам не знает. Его засасывает, будто он погряз в трясине, но аромат и прекрасный вид всё исправляют, позволяют отвлечься от трудного пути. Красиво, до безумия, до покалываний в животе, до тугого узла в сердце, до дикого головокружения красиво. Слеза без спроса скатился по сухой щеке, оставляя солёную дорожку. Ветер попутно слизывает бусинки и толкает Чонгука на новый шаг, которые даётся уже легче. В лесу ещё чуднее. Диковинные птицы с ярким оперением, таким Чон видел только по телевизору. Кролики носятся под ногами. За большими кустами голубики отдыхает крошечный оленёнок, прямо как в мультфильме Бэмби. Из сна Чонгука вырывает звонкий голос Намджуна. Чонгуку снились сады и волшебный лес, пока Юнги медленно холодел.

*****

Тэхён застаёт Чонгука в мелком дрожании. Второй свернулся клубочком на кровати, взвывая в беззвучном плаче. У него внутри дамба прорвалась с оглушительным грохотом. С таким, как брат вниз пал. Другой брат также пал, но без последнего крика, без возможности пожелать научиться летать. Сам прыгнул в обрыв, будто этого и ждал. Слышится треск. Это душа Чонгука снова рвётся на части, как поэт рвёт непонравившееся стихотворение на сотни кусочков, без возможности восстановления. А потом бросает куски в камин, где жизнь произведения обрывается окончательно. Без возможности исцеления. Больно. Больно. Больно. Тэхёну больно смотреть на такого Чонгука, Чонгуку больно, что Тэхён смотрит на него так. Не жалобно, не сочувствующе, а… понимающе. Что пришлось пережить этому инопланетянину, что, не спросив о случившемся, просто лёг к нему в кровать и крепко обнял, словно защищает самое ценное? Бесценное. Слёзы не капают, слёзы льются. Сердце не стучит, оно пробивает рёбра насквозь, желая поскорее покинуть надоевшую и ослабевшую тушку. Душевная пустота заполнилась болью – особым видом эстетики, понять которую можно только пройдя через Ад на земле. В этот момент все надежды засмеялись бьющимися осколками. Юнги был одним из тех, кто внушал Чонгуку, что это не конец, что есть ещё шанс выползти из этой ямы отчаяния. Какой же он лжец. Юнги сам застрял в этой яме, в которой его и похоронят. Чонгуку чужда слабость, Чонгуку знакомо понятие морального голода наравне с физическим. Его социальные потребности сошли на нет, как и биологические. Он превращается в куклу, коей сейчас оказался Юнги. Ледяным, как льды Антарктиды, белым, как первый снег, пустым, как душа Чонгука. Побитая, издёрганная, испоганенная. – Его больше нет… – шепчет младший и поворачивается лицом к Тэхёну. Слипшиеся в треугольники ресницы, искусанные в кровь губы и залитые мучительными терзаниями глаза. Ким удручающе смотрит на друга и прижимает его голову к своей груди. Чонгук не слышит его сердцебиения, ровным счётом, как и своего. Лишь сильнее жмётся к тёплому телу и вопит. Кричит Тэхёну в душу, лишь бы тот забрал эти осколки из него, что беспощадно режут и режут, пускают багровую жидкость и упиваются рыданиями. Нечто в голове и сердце страдают вместе с хозяином. Ждут, пока тот испустит из себя эмоции, и заново будет учиться жить, заново начнёт выстраивать себя из более крепких кирпичей. Тэхён сжимает хрустальное тело как можно сильнее, но не чтобы сломать, а чтобы уберечь от всего плохого. Гладит рукой по волосам, по спине, нашёптывает, что тот сильный, мол, переживёт. Чонгук ещё никогда так в чужих словах не сомневался.

*****

Как и ожидалось, кусок в горло не лез. За столом только Хосок и Чонгук. Чимин так и не пришёл. Не смог. И парни понимают. Чимину нельзя переносить это впридачу с биполярным расстройством. Младший слышал, как Чимин ночью не отрывался от сигарет (даже госпожа Со никак на это не отреагировала), как рыдал, как ломался. На пару с Чонгуком и Хосоком. Вместе с девушкой Юнги, что потеряла больше, чем просто возлюбленного. Он потеряла свой мир, который своими же руками восстанавливала в голове Юнги. Теперь же Юнги лишь воспоминание, что пылью ложится на его законный стул, к которому нельзя прикасаться. Ни за что. Никогда. Никому.Он навсегда был создан для Мина и только для него. Хосок снова с капельницей. Чонгуку больно на него смотреть; как поникла его улыбка, как потускнел его взгляд. Почему-то создаётся ощущение, что весь клуб «мешков с костями» работает эффектом домино: падает один, все рухнут за ним. – За бледнолицего. – Хосок поднимает стакан с овощным фрешем и ждёт реакции младшего. Чонгук также поднимает стакан и, поджав губы, переводит взгляд на пустующее место Чимина.       

– Юнги, а почему люди чувствуют?

      

– Потому что это всё, что у них осталось.

      

      

– Хён, есть шанс, что я вылечусь?

      

– Шанс есть у всех, Гук-ки, просто не все его почему-то замечают.

      

      

– Ты думаешь, я смогу стать прежним?

      

– Естественно, кроме тебя никто этого не сделает.

– За гения. На улице прохладно. После дождя по улице гуляет запах озона, из-за чего Чонгук морщит нос. Мыски кроссовок промокают, а капли с деревьев капают прямо на свитер, из-за чего становится зябко. Тэхён, что идёт рядом, ни слова не роняет. Лишь пинает носком камушек, засунув руки в ветровку, щедро одолженной другом. Поразительно, он в обуви. Несколько блистеров с таблетками отправляются в мусорных бак. Инопланетянин на это хмыкает и отворачивает, ища подходящую лавочку, где как можно меньше людей. – Не люблю дождь, – нарушает тишину младший. – Почему? – Тэхён надевает на голову капюшон и облокачивается на спинку лавочки. – Он мокрый. – Мастер дедукции. Чонгук роняет смешок. Переведя взгляд на хёна, невольно заглядывается на его профиль. Ровная кожа, цвета кофе с молоком, аккуратный нос с проколом, шоколадные глаза, пухлые губы, уложенные в симметричный прямоугольник, и голубые волосы. Тэхён не с другой планеты, он с того места, в цвет которого выкрашен его отросший волос. Он не странный, а не такой как все. Почему Чонгук заметил это только сейчас? – У тебя есть резинка? – Чон спускает тэхёнов капюшон и прыскает с его неоднозначной реакции. – Что? Нет… – Тэхён пытается натянуть его назад, но Чонгук держит его руку, не позволяя сделать задуманное. – Тебе зачем? – Чонгук ожидаемо молчит. Ким почти привык к игнорированию его вопросов. Затем младший копошится в своих карманах, выискивая что-то важное, продолжая держать друга за руку. Спустя минутные поиски выуживает из своего кармана кусочек тонкой прозрачной трубки, ровно такой же, какая стоит в капельницах. – Мне надо спрашивать, зачем у тебя в кармане трубка от капельницы? – Расслабься, – Чонгук движением головы просит Тэхёна повернуться к нему спиной. Собрав волосы на затылке в хвост, бережно обвязывает его трубкой, тем самым заменяя резинку. – У меня на днях на улице сломалась капельница, а пока медсестра мне её меняла, я машинально сунул кусок трубки себе в карман, чтобы руки были свободны. Тэхён ничего не говорит, привыкает к новой причёски, а потом благодарно смотрит на Чонгука, якобы, «спасибо, теперь они не лезут мне в глаза». – Так почему дождь не любишь? – Мне нравится, когда небо вечером окрашено в розовый цвет, что говорит о том, что завтрашний день обещает быть тёплым и без дождя.

*****

Намджун заходит в палату тогда, когда Тэхён решает пойти ополоснуться. У врача заметно отросли корни, а мешки под глазами, кажется, теперь ассоциируются у всех только с Кимом. Новость о смерти Юнги Намджун взял на себя, за что ему все искренне благодарны, потому что будь это его девушка или родители, то парни бы не вынесли того взгляда или голоса родных. – Похороны планируются послезавтра, ты пойдёшь? – спрашивает Намджун, параллельно осматривая спину Чонгука, что стоит посередине комнаты в одном нижнем белье. – Не знаю, выдержу ли. – Тот поворачивается лицом и поднимает руки вверх. – В любом случае, я не один страдаю. – Ещё целых десять минут осмотра «летят» с медленной скоростью. – Кстати, всё хотел спросить, но из головы как-то вылетало. Почему ты меня не предупредил о новом соседе? – О соседе? Ты о чём? – Намджун переводит взгляд на идеально заправленную кровать, которая стоит напротив кровати Чонгуку, и замечает книгу, что лежит на тумбе и стакан с водой. – Меня не предупреждали, странно. Ладно, я спрошу у главврача. Как его зовут? – Ким Тэхён. Его зовут Ким Тэхён. Чонгук с трудом дочитывает ту скучную книгу, которую инопланетянин назвал «самым лучшим детективом в мире», из-за того, что все мысли предательски возвращаются к Юнги. Выкинуть его из головы можно. Но из сердца невозможно. Нечто из сердца крепко-крепко ухватило его и держит в плену. Сейчас скорее не скорбь, а приятные воспоминания, то и дело, всплывающие в сознании. Юнги однажды притащил Чонгука в парк аттракционов, заставил его пойти на колесо обозрения, с высоты которого расстилается весь город, но не учёл одного аспекта, что сам панически боится высоты. Потом они дружно убирали его же рвоту. А когда у Чонгука появилась первая девушка, тот вообще читал нотации, что любви не бывает, что это замыленная картонка, в которую все так умело верят, потом, возвращаясь домой, познакомился в автобусе со своей будущей любовь. Забавно, что причиной знакомства стала потеря сознания Мина. Юнги навсегда останется в памяти, как самый лучший друг. Тэхён возвращается в комнату в одном полотенце, прикрывающем таз и колени. Пока старший переодевается, Чонгук незаметно для него засматривается на выделяющийся торс, который, естественно, успел заметить, когда тот престал перед ним полностью обнажённым. Как с мокрых волос ещё падают капли на пол, как тот сбрасывает полотенце, быстро надевая трусы и спортивки. Он мычит себе под нос неизвестную брюнету песню. У него идеальный для вокала голос, Чонгук невольно представляет, как слушает свои любимые песни в его исполнении; бархатистый голос струится, словно песок сквозь пальцы, губы завораживающе размыкаются и это пьянит лучше любого дорогущего вина, которое Гук терпеть не может. – Чувства возникают в самые неподходящие моменты, верно, Гук-ки? – Тэхён поворачивается в сторону соседа. Младший скользит взглядом по тонкой шее, по выпирающим ключицам, по бусинкам бордовых сосков, по линии волосков, ведущих под резинку трусов. Останавливается на оголённых щиколотках и ступнях. Теперь понятно, почему тот вечно ходит босиком. Такие чудные ноги не стоит прятать в обуви. Сердце не стучит. Оно перестало качать кровь, и Чонгук чувствует, что медленно синеет. Такого Тэхёна он ещё не видел. С чертями в глазах, с искрами меж пальцев, с дьявольской душой. Это потрясает. Убивает. Возрождает. Чон хватает лакомый кусочек в низком голосе и прикрывает глаза в блаженстве, считая секунды. Время на секунду остановилось, потому что он разучился считать. Но в голове повторяет счёт. Три. Два. Один. – Поцелуй меня. – Молебно просит Чонгук, смотря в глаза, в которых сам Дьявол затаился. – Только с одним условием, – Тэхён поднимает уголок губ и переводит взгляд на тумбу, – если ты выпьешь эти чёртовы таблетки. Сейчас. Чонгук резко смотрит на таблетки, цвета закатного неба, пальцем выдавливает из блистера две штуки, бросает их в рот и подходит к тумбе Тэхёна, чтобы взять стакан с водой и запить. От знакомого горького привкуса он морщится, но всё же глотает. Из-за пересушенного горла хочется кашлять, но он держится. Тэхён подходит вплотную, прижимается своим лбом ко лбу Чонгука. – Я думал, что ты будешь не подвластен моему воображению, – шепчет младший, роняя одинокую слезу, – но потом я думаю снова и понимаю, что ты уже давно за его пределами. Чонгук хватает его за подбородок и притягивает желанные губы к своим, дрожащим и безнадёжным. Его губы облиты мёдом, иначе никак не объяснить, почему он настолько сладок. Тэхён хрипит в поцелуй, утягивая младшего глубже, в своё больное сознание, выбивая из него воздух и уничтожая нечто из головы и сердца. Чонгук окончательно опустел и потерялся. Пальцы трясутся, когда старший берёт на себя инициативу, толкает язык вглубь рта и кусает. Чувствует его бусинку в языке и ухмыляется в поцелуй. От его реакции кружится голова, щёки становятся алыми, как и покусанные губы и подбитое эго. Чонгук льнёт к жаркому и ещё влажному телу, касается торчащими рёбрами тэхёновой груди и громко стонет в поцелуй. С ним нереально хорошо и также больно. Не может быть, что Гук так бессовестно таит в двусмысленных действиях Тэхёна, гибнет как от пулевого ранения прямиком во все органы разом. Будто все пустили кровь, жаждая извести носителя со света. Приколотить гвоздями к сгнившему дереву и водить хоровод. Ким осторожно осекается, отходит от младшего и смотрит на его реакцию. Тот дышит как загнанный в ловушку зверь, смотрит исподлобья, дрожит. Чонгук чувствует, как земля уходит из-под ног, как тот мешком валится на пол и смотрит в глаза инопланетянину. Тэхён наконец-то заставил Чонгука выпить таблетки, только… почему он исчезает?

*****

Чонгук открывает глаза. За окном всё ещё темень. Сколько он был в отключке? Парень осторожно поднимается с пола и садится на кровать, обняв костлявые колени. Желания бывают опасны, если человек не умеет себя контролировать. Разум может сыграть злую шутку, если не суметь вовремя остановиться. Страх может остановить людей от ошибки, но тем самым ведёт в сторону высокого обрыва, с которого братья пали. Воображение бывает смертельно, стоит воплотить желаемое за реальное. Чонгуку снились сады, пока его мозг медленно тлел. Намджун врывается в палату с испуганным видом, дышит так, словно пробежал марафон. Больничный халат задрался до пояса, волосы похожи на воронье гнездо. Одним видом – нежеланный страх за неразумное воображение. – Чонгук, ты… – Принял. – Пациент горько вздыхает. – Я, наконец, выпил таблетки. За окном вовсе не весна, а осень.