Чужое лицо

      Леонов с ужасом и одновременно с гордостью принимает свои чувства. Они самые разные: от трепетной нежности до безумного отчаянья. Любовь, одним словом. Глупость-то какая, ей богу, и ведь к кому? К одному Беляеву, с которым они теперь напарники, который теперь его командир и которого он знает уже порядочное время с самого отбора в отряд. Беляев один из старших, и, ну, вы знаете этих старших — к ним отношение иное, нежели к ровесникам, будто к старшим братьям или вообще к отцу. И Лёша думал так же, надеялся, что он путает эти чувства именно с привязанностью как к отцу. Тем не менее запылившиеся в подкорке воспоминания о прекрасных годах юности, когда он впервые мог испытать чувство влюблённости, воспоминания о тех годах, когда он только познакомился со Светой заставили его придти в себя, перестать отрицать, понять и принять эти чувства. С ужасом и гордостью. С ужасом потому, что он был в искреннем замешательстве — а может ли такое быть между мужчинами? Ну, так же, как между мужчиной и женщиной? И ведь даже посоветоваться не с кем было, сразу осудят, или чего хуже. Даже к родителям с таким заявлением не прибежишь без последствий. И Лёша чувствовал себя пятнадцатилетним подростком, потерявшимся в собственных мыслях и чувствах по неопытности. И он ведь сам женат, что уж говорить про Беляева. От этого так стыдно, что он не может спокойно смотреть в глаза своим домашним, зато может со спины кидать на Татьяну завистливый и раздражённый взгляд, что Павел её, её, а не Лёшин. А с гордостью потому, что он понимал, что никто так не относится к своему командиру как он — Леонов. С такой преданностью, трепетом, что для него даже начальство, даже регламент уходит на второй план, а первый занимает Павел, и никто больше не смеет занять его место. Пока другие подшучивают над матёрым подполковником Беляевым, Лёша с трепетом и нежностью думает о его карих глазах, по-солдатски прямой спине и улыбке, которая мельком да проскакивала рано или поздно, хоть и редко, и тогда Леонову ничего не оставалось делать, кроме как за спиной командира нервно закусить губу и опустить голову, чтобы спрятать собственное лицо, ведь он начинал чувствовать, как неконтролируемо краснеет и не может хотя бы чуть-чуть это притормозить. И оправдываться перед Павлом, который оборачивается и спрашивает вполголоса всё ли в порядке, якобы что просто жарко. Так из-за кого всё-таки жарко-то? И всегда из каждой мысли Лёшу вырывал голос Хрунова, который из-за Леоновой глупости теперь стал командиром на место Беляева. И Алексея это так сильно раздражало, что у него хрустели суставы челюсти, когда он стискивал зубы при мыслях о том, что тот не может занять место Беляева никогда, но ничего, абсолютно ничего сделать не мог. И всё равно что-то делал, безуспешно, увы. И он обижался, пока Женя с усмешкой называл Беляева дедушкой советской авиации. Ну какой он, в конце-концов, дедушка, если ему пока даже сорока ещё нет?! Павел бы обиделся, если бы услышал. Но он не обидится, ведь это опять было за его спиной, чего он тоже, конечно, не любил, но так привык, что уже просто смиренно молчал. А вот Лёше искренне было за него обидно, будто за самого себя.       Леонов иногда видел Беляева в моменты какого-то интимного одиночества, когда его не видел никто. И тогда жёсткая оболочка пред ним обнажалась, и тогда серьёзный подполковник Беляев становился по-домашнему мягким Пашей, который мог пропустить шутку, улыбнуться и разгладить морщинку у переносицы, которая стала неотъемлемой частью этой внешней жёсткой оболочки. И в один момент Лёша внезапно подумал — это не его лицо. То, каким его все видят каждый день, это не тот Павел, это действительно лишь оболочка. Тогда кто тот, кто живёт под ней? Тот по-домашнему тёплый Паша, неужели это всё, что есть внутри? Или просто Лёша так мало видел его в эти мимолётные недолгие моменты слабости, что он не видел этого человека под оболочкой полностью? Тогда кто он настоящий?       Лёша смотрит на Женю рядом с собой. У Леонова сегодня удручённое настроение, хоть тем вечером под ливнем он увидел Павла, который возвращался в строй и насквозь промокший в одной майке тренировал ногу под весом. Тогда у Алексея за спиной словно крылья выросли — его Беляев всё-таки не сдался. Это единственное, что Леонов наверняка знал об этом человеке с двумя сторонами медали — Павел, каким бы он ни был, он не сдастся.       Хрунов теперь его командир. Надежда о том, что Беляев вернётся в строй и его вернут Лёше ещё теплилась, но то, что он до сих пор с Евгением, и Павла не спешат возвращать, его напрягало. Уже которые сутки Алексей думает о том, кого он видел тогда, в те непозволительно редкие моменты. Это и был настоящий Паша, который столь чувствителен, что от страха быть раненым оброс твёрдой коростой, прячется от всех за суровой стеной и обнажается, выходит наружу только тогда, когда убеждён в безопасности и доверии. И Леонов этим гордился, ведь значит не все видели Павла таким, а вот ему посчастливилось. Значит, всё-таки, Лёша для него значит чуточку больше, чем другие. Но а что если настоящий Беляев это как раз тот, кто снаружи, тот серьёзный и равнодушный, делающий всё исправно и по воле более старших, принимающий на себя серьёзные удары и переживающий их без лишних эмоций, в то время как другие, да хоть сам Леонов, тут же бы отчаялись и долго переживали, либо так же отрицали и боролись за своё. А тот, кого он видел, это что-то нашедшее в быстрые моменты накопившейся радости или меланхолии, в моменты, когда игнорирующиеся эмоции всё-таки находят трещину в жёсткой оболочке и ненадолго обнажаются. Это просто мгновенные эмоции, а не истинный человек, что сидит внутри. Так кто настоящий Беляев? Каково его настоящее лицо, не это внешнее, а лицо его настоящей души. Но мог ли Беляев обладать в глазах Лёши лицом Хрунова? Хотя нет, не так. Мог ли Женя обладать в глазах Алексея лицом Беляева, чтобы смириться, что у него новый командир? Нет, никогда. Всё-таки Хрунов Беляева никогда не заменит. Никогда. Это не тот человек, которого Леонов искренне полюбил вплоть до болезненной привязанности, из-за чего он готов идти на самые отчаянные поступки, и всё ради того, чтобы ему вернули его Беляева.       И всё-таки он думает над тем, что у Павла в мыслях. О чём он всё-таки думает потаённо от всех? Что он прячет? Какая истина хранится в его душе? И которую из этих двух сторон полюбил Лёша? И ещё всё-таки он пытается нарисовать портрет той, что возможно прячется за оболочкой. Сидя под деревом в одиночестве с блокнотом на коленях, он не перестаёт думать о Беляеве и рисует это его скрытое лицо. И всё время получается только он сам, Беляев. В какой-то момент Алексея осенило — каждый человек, словно матрёшка, за всю жизнь наращивает на себе слои с самого детства. А значит у Беляева под его настоящей оболочкой скрывается юноша, лет, может, двадцати, поверх которого нарос подполковник Беляев, тот, который есть сейчас. А под тем юношей — сентиментальный подросток. И дальше всё ещё младше... И так у каждого человека на протяжении всей жизни. Так и у Лёши по-мальчишески больно кольнуло сердце, когда он, словно подросток, втихаря воспылал чувствами к своему же командиру... И нет никакого двуличия, это одно целое Павла, ведь прошлое — тоже часть человека. И у прошлого лицо совсем юного Беляева. Хотел бы Лёша увидеть его таким... Он, как ни пытался представить, не смог его нарисовать в своей голове. Но он точно знал — его Паша просто вырос и обрёл ранние морщины и сухие черты характера, но даже с ними ему присущи сентиментальные юношеские эмоции, когда он остаётся наедине с собой или с кем-то, кому доверяет и чувствует себя в комфорте.       Леонов возвращается в центр подготовки. И там его внезапно встречает улыбка, которую он всегда вожделит увидеть больше всего. Паша, его Паша встречает его там с новостью, что он всё-таки вернулся. Он снова командир для Леонова. Алексей добился своего, снова сможет исподтишка наблюдать за ним и искать ответы на свои вопросы. Их у него в голове ещё бесконечное множество, и на многие он не найдёт ответа никогда, так же как и Павел, возможно, никогда не узнает о тайных чувствах своего товарища, но теперь Леонов точно знает, кто Беляев есть на самом деле.