"И причем тут Ламбо?.."

Сегодняшнее утро приятно окутало Мукуро осознанием столь долгожданного выходного, который он честно собрался провести в самом настоящем итальянском dolce far niente*, валяясь до обеда в постели, а потом посвятив время себе любимому. В поместье было непривычно тихо, что не могло не радовать, вставать с кровати в ближайшие пару часов совсем не входило в планы иллюзиониста. Однако затекшая ото сна спина заставила сократить фазу поваляшек под мягким одеялом, да и урчание пустого желудка было совсем не тем звуком, который иллюзионист хотел услышать утром. Внутреннее сожалея, что горничным запрещено приближаться к его комнате во избежание домогательств, которые, как с чего-то решил Савада, непременно будут, Рокудо отправился на кухню добывать себе пропитание самостоятельно. По пути подозрительно не попалось ни одной живой души, поэтому мысль тащить еду в комнату показалась иллюзионисту уже не столь привлекательной: «Ку-фу-фу, не каждый день в этом дурдоме можно насладиться компанией холодильника тет-а-тет!». В столовой, как по заказу, никого не оказалось. Прикрыв за собой дверь, Мукуро героически ринулся на поиск заныканной банки растворимого кофе, так как с процессом приготовления обычного иллюзионист дружил только в качестве дегустатора готового продукта. Заветная склянка, к радости иллюзиониста, стояла там же за годовым запасом специй, чтобы никто до неё во век не добрался — через пару минут любимый напиток соблазнительно дымился на столе, завлекая побыстрее отхлебнуть хотя бы глоток. В холодильнике обнаружились очаровательно кем-то оставленные круассаны, а в маленькой жестяной баночке в шкафу — припрятанные Ламбо леденцы. И вот только Мукуро вальяжно уселся в кресло и поднёс к губам свежераздобытый круассан, как дверь в комнату с громогласным треском слетела с петель, являя в проёме рассвирепевшего Хибари Кёю, который явно пришёл не для того, чтобы пожелать доброго утра. Факт того, что вся эта палитра эмоций адресована именно зависшему с круассаном Мукуро даже и не обсуждался — у Хибари была просто невероятная способность вытянуть хоть из-под земли, что уж тут говорить о явке на кухню? Рокудо за эти несколько лет прекрасно научился распознавать все оттенки и виды ярости своего закадычного врага, чтобы классифицировать их: сейчас, судя по валяющейся двери, но сдержанно смотрящему прямо на иллюзиониста нежданному гостю, Облако был ну вот почти вне себя с элементами напускного спокойствия, приправленным неудержим желанием убить. «Ммм, моё любимое!» — Мукуро обожал именно такие моменты, ибо оппонент ещё мог поучаствовать в перекидывании любезностями, а не слёту крушить всё подряд. — Ку-фу-фу, ты так хотел меня… — с придыханием начал хохластый иллюзионист и, отметив резкое увелечение ауры ярости с другого конца комнаты, самодовольно хмыкнул, выдержал секундную паузу, после чего, невинно склонив голову набок и приподняв брови, уже спокойно добавил, -… увидеть?.. — Только и мечтал об этом с самого утра! — зловеще прошипел Кёя и зачем-то стал лихорадочно расстёгивать рубашку. Мукуро, мягко говоря, не понял, что происходит. Мысли суматошно сменяли одна другую, но все они крутились в условной зоне под названием «Какого хрена?!»: Рокудо успел подумать о том, что его хотят страстно отыметь, оценил, что оголяющийся перед ним парень вполне себе ничего, вовремя вспомнил, что это перед ним сейчас раздевается не кто иной, как Хибари Кёя, который, с двухсотпроцентной вероятностью даже сексом занимается при помощи любимых тонфа, напрягся, отметил, что не сторонник такого рода увеселений, ещё раз вспомнил, что перед ним всё-таки Хибари и уже конкретно так испугался за свою сохранность после столь нестандартного действа. Дать дёру от содомского или ещё какого по акции предлагаемого греха было самой здравой мыслью в подобной ситуации. Мукуро уже приготовился с пусть даже и позорными воплями, зато чистый и анально-невинный вылететь из комнаты, как Хибари остановил мыслепоток иллюзиониста, расстегнув последнюю пуговичку и резко оголив левую половину торса. На груди японца, прямо на том месте, где у простых смертных находится сердце, красовалась кривая, но зато явно свежая надпись «Мукуро моя ван лав», обрамлённая не менее кривым сердечком. Прифегевший Рокудо так и застыл, ошалело переводя взгляд с надписи на лицо её обладателя. — Что, ничего не хочешь мне сказать, травоядное?.. — вкрадчивым полушёпотом прошипел Кёя. — Оя, Кё-кун, мне, конечно, всяко разно в любви признавались, но чтобы прям вот так… — Заткнись. Даже не вздумай отпираться, что это не ты натворил. — Конечно, — парировал Мукуро, — кто ещё способен стать твоей любовью, кроме меня, мой сла… Ожидаемый, но всё равно резкий выпад со стороны Кёи не дал Мукуро продолжить глумится над ближним, едва не столкнув его со стула. Рокудо даже немного удивился, что Хибари до сих пор не треснул его хотя бы для устрашения, однако по японцу было видно, что он и сам не понимает, почему так растерялся. Веселящийся Мукуро бесил сильнее обычного, однако почему-то Кёе отчаянно хотелось подтвердить свою единственную догадку о виновнике происшествия. Возможно, подтвердить с особой жестокостью. Сейчас их разделяла всего пара шагов, наглые глазки иллюзиониста уже шкодливо забегали в попытке разрядить обстановку очередной дебильной шуткой, но Хибари решил опередить его, четко и подробно обозначив свою позицию по данному вопросу: — Забью до смерти. Туман из последних сил пытался не подавать вид, что его уже накрывает паника. Впрочем, так начинается почти любая их драка, поэтому выходило весьма естественно. Единственное, что напрягало, так это то, что со стороны это противостояние сейчас напоминало милую заварушку на кухне у двух влюбленных, особенно, если чья-то заблудшая душенька решит сейчас спонтанно сюда наведаться, тем более что дверь открыта до ближайшего ремонта. Абсурдность ситуации накалилась ещё сильнее, когда Мукуро, рассмотрев надпись ближе, понял, кому принадлежит почерк. «Интересно, Ламбо решил столь изысканно суициднуться, или это месть за то, что я постоянно таскаю из его заначки конфеты?» — сомнений в принадлежности почерка не было, ведь столь эпичными каракулями обладает далеко не каждый, а подделать их да ещё и в столь экстремальной ситуации совершенно не реально. — Я б тебе лучше засос там оставил… — словив атмосферу, отшутился Туман, с наслаждением отметив ещё большее закипание оппонента. — Оя-оя, ладно-ладно, не нервничай, детка, лучше объясни, с чего ты решил, что я настолько осмелел, чтобы посягать на твою неприкосновенную грудь, м-м-м? — А с того, тупое травоядное, что кроме тебя у нас набиванием тату балуется только один тупой конь, который машинкой вскроется ещё до того, как воткнёт её в розетку, в отличии от некоторых более прошаренных травоядных, — стальной голос Хибари несколько дрогнул, — Ты хоть понимаешь, что это на всю жизнь?! Звенящую тишину комнаты взорвал гомерический хохот Рокудо, до которого спустя пару секунд дошла истинная причина истерики со стороны несчастного потерпевшего. Если бы иллюзионист только знал, что очередное его хобби сможет даже заочно довести Хибари до белого каления, то записался бы на курсы для начинающих тату-мастеров ещё раньше. Конечно, у него была шальная мысль набить спящему Облаку что-нибудь эдакое, однако жизнь была дорога, да и инвалидное кресло было не самым привлекательным видом транспорта. Откинувшись на спинку стула, Мукуро так увлекся смехом, что не сразу понял, что по-хорошему за такое поведение стандартный Хибари Кёя уже бы давно отсыпал расслабившемуся иллюзионисту смачных люлей, однако люли так и не летели. «Подозрительно…» — Рокудо словно невзначай покосился на своего оппонента. От вида этого самого оппонента кровь вмиг застыла в жилах. Нет, Хибари Кёя вовсе не готовился перегрызть ему горло собственными зубами или раскатать холеное тельце на фарш — Хибари Кёя, судорожно поджав губы, испуганным взглядом наблюдал за потешаниями Тумана. Японец выглядел так, словно был младшеклассником, загнанным в угол толпой хулиганов — Мукуро невольно почувствовал, что внутри всё сжалось, будто Хибари ему сердце пробил любимыми тонфа. — Знаешь, Кё-кун, не вижу ничего плохого, чтобы быть твоей ван лав на всю жизнь, но, честно говорю, я к этой надписи причастен только как муза, а не как непосредственный автор… — пролепетал Рокудо, но тут же вернул к голосу привычную шутливую непринужденность, — у меня слишком совершенная техника и высокие рассценки, чтобы заниматься такой ерундой. И, поспешу обрадовать, по твоей девственной груди прошлись не иглой, а красным фломастером. Мукуро и сам не понял, как на автомате слегка облизнул свой указательный палец и потянулся к шедевру на груди так удачно не отошедшего в сторону Кёи. От неожиданности Хибари успел лишь судорожно вздохнуть, однако попыток надавать по загребущим ручкам предпринять не успел. Краска немедленно поддалась влажному пальцу, оставаясь на такой мягкой и светлой коже бледно-алым разводом, стоило лишь слегка потереть. Вот только Мукуро сейчас это совсем не интересовало — стая мурашек пробежала у него по спине стоило взглянуть в серые глаза Облака. Секундное помутнение — и иллюзионист, резко сжав в кулаках расстегнутые полы рубашки, дергает Кёю на себя — потеряв от неожиданности равновесие, парень едва не падает, однако успевает опереться одной рукой о спинку стула. Рыкнув, Хибари пытается вырваться, однако жадно впившиеся в его грудь губы Тумана делают эту хватку едва ли не стальной. Конечно, если бы кто-то из них хотел прекратить, то он бы прекратил, но хотел ли кто этого сейчас? Горячий язык иллюзиониста проводит влажную дорожку выше к шее, перебивая химический вкус краски слегка солоноватым вкусом чужой кожи. Кёя податливо склоняется ближе, прикрывает глаза и до лёгкого хруста пальцев сжимает деревянную спинку, свободной рукой упираясь в бедро случайного любовника, который словно боится упустить даже долю секунды, подвернувшейся ему сегодня и, может, больше никогда. Мукуро нетерпеливо запускает руки под рубашку Хибари, срывая судорожный выдох с его губ, касается спины, ловко оглаживает рёбра, впивается ногтями, царапает, и… — Ламбо-сан ничего не видел! Синхронно вздрогнув, парни резко оторвались друг от друга, возвращаясь в настоящее, где они являются самыми настоящими заклятыми врагами, которые с какого-то хрена вздумали организовать разврат несмотря на выбитую дверь — неудивительно, что Ламбо, чей истерично удаляющийся силуэт ещё виднелся в коридоре, так бурно отреагировал. Ухмыльнувшись, Рокудо снова потянулся к Кёе, но тот весьма бесцеремонно отпихнул от себя прифигевшего любовника, отчеканив: — Будем считать, что это было полотенце, а не твой язык. — Будем считать, что это была реставрация старого рисунка, а не почти секс… — облизнувшись, передразнил Кёю Рокудо, — В любом случае, наш сеанс остановили на самом интересном, а я предпочитаю доводить работу до конца. — Мне кажется, что для первого раза предостаточно, — Кёя принялся интеллигентно застёгивать пуговицы, будто это не он пару минут назад поддался чарам разноглазого иллюзиониста. Уже дойдя до дверного проёма, Хибари, окинув озадаченным взглядом им же выбитую дверь, будто в пустоту бросил: — Хотя ещё одна более детальная консультация лишней не будет, коль ты в этом так хорош. Я зайду вечером, покажешь мне, что ты ещё можешь сделать. Ошалелый Рокудо проводил взглядом удаляющуюся фигуру, и что-то ему подсказывало, что Хибари сейчас имел ввиду совсем не эскиз для тату. Конечно, на такой странный поворот событий стоило бы отреагировать хоть как-то, однако иллюзиониста, наконец-то закинувшего в рот честно украденную из тайника Бовино конфетку, мучил совсем другой вопрос: «И причем тут Ламбо?»… * ит. «блаженное безделье», не совсем Рокудо ещё забыл родной язык Х)