***
-Чуя! Эй, Чуя, ну не игнорируй меня! Ну куда ты так бежишь? Эй! Дазай настигает Чую в одном из коридоров на базе Портовой Мафии, подбегает сзади и едва ли не сшибает с ног, захватывая в объятия. -Может ты перестанешь липнуть ко мне, тупой Дазай? — Накахара злится, отпихивая молодого человека, который, однако, не отлипает, несмотря на толчки. Они только-только стали напарниками, а противный кудрявый пацан уже липнет к Чуе с объятиями каждый чертов вечер. И ведь рыжий уже сто раз говорил, что мужчины его не интересуют. Однако, раз за разом, вечером, ровно в семь часов, перебинтованный Осаму ловит Чую в коридоре и обнимает сзади, переплетя руки поперек чужого живота, и жмется, словно чертов котенок. Возможно, в один день Накахара таки привыкнет к этому дерьму. Но точно не сегодня! -Может ты отвалишь, придурок? Дазай немного выпячивает губки и щурит глаза, делая совершенно идиотское лицо. -Хмм?.. Пожалуй, нет, Чуя-кун. -ЧЕРТОВ ДАЗАЙ, ОТЛИПНИ ОТ МЕНЯ! Каждый вечер, в семь часов, Накахара Чуя орал и пихал в лицо тупого Дазая, пытаясь вырваться из его объятий. Пока Дазай не ушел из Мафии.***
Рыжий мафиози морщится и скалит зубы, чувствуя, как на диван, лицом к лицу, рядом ложится тупой Дазай. Чуя уже узнавал его запах — странная смесь яблока и корицы, различал звуки его шагов — псевдограциозные, выверенные, чтобы скрыть поступь подростка, который вырос, но еще не научился пользоваться длинными ногами. Тупой суицидник. Он делал так каждый чертов раз. Каждый чертов раз, после очередной серьезной вылазки, где пострадали оба напарника, по возвращению на базу Портовой Мафии, Осаму приходил в комнату Чуи, скидывал с себя черное пальто и ложился на диван рядом, либо обнимая, либо лежа вот так, едва ли не касаясь носами. И просто молча лежал рядом, не говоря ни слова. Рыжий вздыхает, лениво закрывая глаза. -Тупой Дазай… Ты же знаешь как я устал. Может, ты хотя бы сейчас отвалишь? -Какой ты черствый, Чуя-кун. -Ты меня бесишь. -Ты можешь уйти. Накахара едва ли не подскакивает на месте, но простреленный бок отзывается острой болью, заставляя лечь обратно. -Это моя комната, придурок! Отверни, хотя бы, свою тупую рожу. Дышать нечем. Но как бы Чуя не старался, напарник не уходил. Даже если неоднократно слетал с дивана после хорошего пинка. Так было после каждой опасной вылазки. Пока Дазай не ушел из Мафии.***
Иногда Накахаре становилось грустно. В такие дни он не злился, не огрызался, а просто фыркал и уходил. Никого не хотелось видеть. Рыжий просто сидел на полу в своей комнате, обняв колени и уткнувшись в них лицом. Но, конечно, словно почувствовав, заявлялся этот тупой суицидник, словно не понимающий, что иногда людям нужно побыть в одиночестве. -Чуя-кун, — голос звучит мягко и приглушенно, словно его обладатель действительно проявляет заботу. Идиот. -Отвали. -Ты грустишь? — слышаться приближающиеся шаги. -Отстань от меня, тупой Дазай. Осаму садится на пол рядом, чуть склонив голову, чтобы поймать взгляд голубых глаз. Накахара, конечно, упрямо отворачивается. Тогда Дазай мягко вытягивает обе руки в направлении Чуи, приветливо развернув ладони вверх. -Хочешь объятий? Вопрос ставит в тупик. «Он что, полнейший идиот?» -Ты можешь отвалить или нет? Не нужны мне твои хреновы объятия. Исчезни уже отсюда, — Чуя утыкается в колени сильнее, сжимаясь в более плотный комок, чтобы защититься от навязчивого напарника. Хотя, конечно, рыжий прекрасно знает, что это не поможет. Дазай, как и в сотый раз до этого, упрямо придвигается и обнимает Чую, кладет голову на его плечо и шепчет на ухо какой-то бред, который действует не успокаивающе, как думает молодой суицидник, а только сильнее бесит. Так было каждый раз. Пока Дазай не ушел из Мафии. А что было после того, как он ушел? Была пустота. Каждый день, год за годом, Чуя смотрел на часы, и ровно в семь часов вечера тормозил в коридоре, прислушиваясь. Но вокруг не было слышно знакомых шагов, а перебинтованные руки так и не обнимали сзади. Каждый раз, лёжа после тяжелой вылазки, Чуя с трудом открывал глаза, но видел перед собой лишь бутылку вина и пепельницу, с дымящейся в ней сигаретой. Каждый раз, сидя на полу и уткнувшись в свои колени, Накахара ждал, пока кто — то протянет к нему руки. Но рядом была лишь та же бутылка с красной жидкостью и все та же проклятая пепельница. Чуть подальше стоял маленький, почти пустой флакончик с духами, которые дарили воздуху аромат яблока с корицей.***
Дазай прикрыл глаза. Поняв, что Чуя так и не будет стрелять, суицидник лишь усмехнулся. «Ну надо же, опять придется все делать самому.» Осаму уже приподнял ногу и собирался шагнуть вперед, прямо в пропасть, когда внезапно к спине прижалось что-то теплое, а чужие руки сжались на животе. В нос ударил запах дорогих сигарет. Карие глаза широко распахнулись, лицо Дазая исказилось от удивления. -Что ты делаешь, Чуя-кун? — от удивления голос сорвался практически на шепот, но детектив был уверен, что бывший напарник его услышал. Но Чуя не ответил, лишь крепче сжал Дазая в объятиях. Последний мог поклясться, что мафиози сейчас жмурит глаза. Лицо Дазая смягчилось, тень улыбки промелькнула на его губах, после чего Осаму положил свои руки поверх рук Чуи. Они стояли так, казалось, целую вечность, не говоря ни слова, не отпуская друг друга. Накахара Чуя, мафиози, никогда не обнимавший людей по собственной воле. Осаму Дазай, детектив, который никогда не был в искренних объятиях, которых так долго ждал. Неудавшийся суицидник немного дрогнул, когда столь же неудавшийся киллер, наконец, подал голос. -Дазай. -Да, Чуя-кун? -Пойдем домой. Хватит уже. Немного помолчав, Дазай все же кивнул, немного вздохнув. -Ты прав. Идем домой.