Жёлтые тюльпаны

Сентябрь, 2019 год. «Очарование. Аромат, который пленит». Тихий голос, доносящийся из относительно новой разработки для магического мира, заставил Гермиону фыркнуть. Она пыталась сдержать этот неуместный звук, вырвавшийся из её рта, но, к сожалению, этот голос даже спустя одиннадцать лет вызывал у неё желание кого-нибудь ударить. Предпочтительно, ту, которая посылала зрителям яркую улыбку с экрана Magic TV. И именно в такие моменты Грейнджер жалела, что причастна к введению телевидения в магический мир. Она закатила глаза и посмотрела в окно. Всё, что-угодно лишь бы отвлечься от назойливой рекламы, которая за последние несколько дней уже проела ей плешь. Ветерок подул из открытого окна, и Гермиона слегка улыбнулась приятном прикосновениям природы. Ветер, будто знал, что творится на её сердце, и сдувал с неё всю печаль и боль, которые в последнее время окутали её. «Как жаль, что простое дуновение ветерка всё же не поможет». Весна в этом году была тёплой. Земля уже сменила свою одёжку с морозного снега на яркие цветы и зелёную траву, а птицы пели свои песни, которые Гермиона слушала после пробуждения, подолгу нежась в своей постели. Так ей было менее одиноко. Резкий звук вырвал её из собственного мирка, в котором она любила прятаться от всего остального мира. Гермиона обернулась и на экране высвечивалась до скрежета неприятная картина. Яркая блондинка с белоснежной улыбкой приковала взгляды всех игроков в квиддич на стадионе, где происходило действие этой весьма посредственной рекламы, и, как по закону жанра, увела за собой самого знаменитого. А тот смотрел на неё как дурачок и без оглядки шёл. И не важно, кто остался позади. Какая ирония. — Она выглядит довольно потасканной. Услышав столь уже родной голос у себя за спиной, Гермионе даже не надо было оборачиваться, чтобы знать выражение его лица. Губы, приподнятые в улыбке, чуть склонившаяся вправо голова и глаза, которые внимательно исследуют её спину в попытке распознать её настроение. И Грейнджер должна признаться, что никто другой не может уловить её состояние так, как этот человек. Для человека, который привык, что никто за довольно долгое время даже не пытался заглянуть дальше красивой обёртки со столь же удивительным послужным списком заслуг, она сначала чувствовала себя неуютно и хотела убежать и спрятаться, когда семена уже позабытого чувства вновь пробрались в её сердце и начали пускать первые ростки. И Гермиона так и сделала. Убежала, спряталась и снова задышала без страха быть разбитой, а он нашёл и попросил шанса доказать, что не сломает. Можно догадаться, что Гермиона дала шанс и не пожалела, несмотря на сложный период, наступивший в их отношениях. — Я знаю, что это очень и очень незрело, но… Я чертовски рада это слышать. — Ты любишь комплименты, — мужчина облокотился на край своего стола и посмотрел на Гермиону, сидящую в кресле рядом. — Долго ждёшь, красавица? — Вы мне льстите, профессор, — последнее слово она по обыкновению растянула, зная, как он отреагирует. Или теперь это неуместно? Гермиона ещё не разобралась, но сегодня хотела это сделать. Он в секунду перестал улыбаться и внимательно посмотрел на неё. Раньше, когда она была моложе, ей стало бы неловко, но спустя столько лет Гермиона уже привыкла к небольшим причудам своего избранника и даже бросала ему ответный вызов. Вот и сейчас она, не отводя взгляда от серых глаз, провела рукой по его ноге. Медленно, нежно, так, как ему нравилось. Так, как нравилось ей. Но, кажется, это уже не к месту. Его лицо оставалось непроницаемым даже тогда, когда её рука поднялась выше, касаясь бедра. Гермиона могла бы продолжить, но не видела в этом смысла. Может, он уже поставил точку, а она выставляет себя посмешищем, которое пытается вернуть те мгновения, полных счастья и любви. Времена, когда эти чувства буквально обрушивались на неё волной. Грейнджер сглотнула, пытаясь выглядеть непринуждённой и абсолютно равнодушной к его холодности. Она уже вычёркивала людей из своей жизни. Ничего, пару дней посидит дома в сплошной темноте и полном одиночестве, лёжа на полу и обняв колени. Когда-то она и этого не могла себе позволить. Гермиона решила, что стоит убрать руку как можно быстрее, пока он сам об этом не попросил. Это было бы в сто крат унизительнее. Но едва она шевельнула рукой, как услышала рваный выдох. И в тот же миг волна неуверенности сошла с неё, а фальшивая маска самоуверенной сильной женщины стала настоящей. Гермиона ухмыльнулась небольшой победе и заглянула в глаза, которые уже потемнели от страсти. Она была уверена, что ещё одно движение и в последующую секунду окажется на рабочем столе под профессором. И, видит Мерлин, Гермиона хотела бы этого всем телом и сердцем, но её более рациональная сторона просила, даже умоляла, остановиться и наконец поговорить. Поэтому она всё же придержалась плана и резко убрала руку, что послужило недовольному взгляду её собеседника. — Решила поиграть? — Поговорить. Сначала мы поговорим, а потом ты сможешь раздеть меня и трахнуть у себя на столе. И на полу. И подоконнике. И у двери. И ещё можно на одной из этих парт. Только на этот раз надо постараться не свалиться вместе с ней, как в прошлый. Гермиона откинулась на спинку кресла, вспомнив, как в одно из её спонтанных посещений они сломали школьную утварь сразу после чего почувствовали себя нашкодившими школьниками. И не только перед самими собой. Учитывая, что в тот момент она сидела на поверхности стола с раздвинутыми ногами и не шибко хорошо соображала из-за члена, вколачивающегося в неё, им обоим понадобился унизительный поход к мадам Помфри. Они краснели, запинались и избегали пронзительного взгляда целительницы. Гермиона в тот момент совершенно забыла, что давно не школьница, а взрослая женщина с двумя детьми. И с профессором её связывали крепкие долгосрочные отношения. — Мадам Помфри до сих смотрит на меня так, будто я совратил ученицу, а не её мать, — засмеялся он. Услышав его смех, на Гермиону накатила жуткая тоска. Находясь вдалеке, она ещё могла сдерживать плотину, не позволяющую паршивой реальности пробиться в её сердце, но когда он находился на расстоянии вытянутой руки, делать это становилось всё сложнее. — Я скучаю по тебе, — даже не осознавая, слова вырвались из самых глубин её души. Обычно её голосовые связки были слишком гордыми и не пресмыкались перед желаниями сердца. — Я тоже, — мужчина грустно вздохнул и сел на своё месте за столом. — Мы обязательно поговорим, но сейчас ты здесь для другого. — Точно. Ну и что натворила Дэлия? В очередной раз. — Ничего такого за, что родителю следует наказать. В отличие от учителя. По уставу школы я был обязан назначить ей отработку, хоть и скрыл всё это от Макгонагалл. Но ей всё ещё нужно с кем-то поговорить. Девочка нуждается в ком-то, кто поможет. Не во взрослом, ответственным за дисциплину, а в таком же человеке, которому больно. При этих словах сердце Гермионы начало бешено стучать в груди. Мерлин, с тех пор, как она стала матерью, было страшно даже думать о страданиях своих детей. Дэлия всегда была сложной, но от этого не менее любимой Гермионой и старшим братом. Она всегда старалась быть лучшей матерью из всех, какие только есть. Никогда не ругала, не наказывала, не попрекала. За всю свою жизнь дети не услышали ни единого грубого слова в свою стороны от матери. Гермиона буквально фильтровала всё, что говорила, боясь, что чем-то ранит их. У них и без неё достаточно пластырей на израненном сердце. — Что случилось? — мужчина то открывал, то закрывал рот не зная, как начать разговор. Он и раньше сталкивался с таким среди учеников и нередко из-за правил Хогвартса ему приходилось сообщать о таком поведении родителям, когда дети не реагировали на предупреждения. Но он впервые делает это с родительницей, которая к тому же является его девушкой. — Я застал Дэлию с мальчиком после отбоя, — с каждым словом мужчина краснел всё сильнее и сильнее. — Быть этого не может. Дэлия уже полгода встречается с Джози. Она даже была у нас на рождественском ужине. Славная девочка. И Дэлия выглядела такой счастливой. Я бы знала, если бы они расстались. В том то и дело, что они не расстались. Дэлия изменяет Джози. И Джози, как ты поняла, ничего не знает. По крайней мере, пока. Сердце Гермионы пропустило удар. Её дочь не могла так низко и подло поступить. С самого детства она учила их тому, что верность самое прекрасное, что может быть в жизни. Верность себе и партнёру. Так как же получилось, что её собственный ребёнок становится причиной разбитого сердца и доверия у другого человека? Тем более у той, кто отдавала ей всю свою любовь? Где я ошиблась? Как мне теперь смотреть в глаза Джози? Как смотреть в глаза той, кому её дочь разбила сердце? Грейнджер ещё долго могла думать об этом, но голос собеседника вырвал её из этой пучины. Гермиона, я знаю, что тебе больно из-за поступка Дэлии, но признаем, что это в её стиле — она всегда была импульсивной. Дэлия. Её дочь с самого рождения была той, кто освещал ей путь наравне с её старшим сыном. Девочка с серыми, как шторм глазами и тёмными вьющимися волосами. Дэлия обладала невероятной красотой и Гермиона всегда знала, что у её малышки будет много поклонников, а после её признания в своей бисексуальности, и поклонниц. Правда, она не думала, что её сексуальная жизнь начнётся столь рано. Да ещё с кем. На четвёртом курсе она получила от сына письмо, в котором сообщалось об отношениях Дэлии с семикурсником. Гермиона могла бы глубоко вздохнуть и успокоиться, но этот парень был дважды оставлен на второй год и обладал изрядно подмоченной репутацией из-за истории с наркотиками, которые он распространял среди школьников. Что и стало причиной истерики Гермионы. Был скандал, хоть Гермиона и пыталась его избежать. Через три дня безуспешных попыток, когда она старалась не быть одной из тех матерей, которые лезут в личную жизнь детей, Грейнджер как умалишённая примчалась в Хогвартс. Стоит ли добавлять, что это ей ничего не дало? Она хотела объяснить Дэлии, что для неё ученицы четвёртого курса семикурсник явно не пара, но, увы, Дэлия проигнорировала мать и продолжила встречаться с Зейном. Правда недолго. Через какое-то время, к счастью и облегчению Гермионы, парень ей наскучил и она без особых церемоний поставила точку в своих первых отношениях. И начала вторые, а потом третьи и четвёртые и всё по одному и тому же сценарию, который заставлял Гермиону съёживаться от ужаса. Всё как в штампованных сюжетных линиях. «Плохие» мальчики и девочки, которые никого не подпускали к себе близко влюблялись без памяти и становились «хорошими». Правда, Дэлия добавила огонька и разбавила розовую жижу. Она терпеливо ждала, когда ей в руки вложат свои сердца, а потом… давила их. И Гермиона прекрасно понимала, почему она это делает. Кому мстит. Хотя хотела бы, что дочка не сталкивалась с такой злобой в столь нежный возраст. Понимая, что на дочь ничем не воздействовать, после десятого, наверное, по счёту откровенного разговора Грейнджер рассказала ей о важности контрацепции и решила дать юной девушке время в надежде, что оно поможет Дэлии. Но иногда время не лечит, а только ещё сильнее калечит. И слова профессора тому доказательство. — Чёрт возьми. Ей всего пятнадцать. Что мне с ней делать? — отчаяние в голосе Гермионы смешалось с усталостью. Когда Гермиона услышала от сына о том, что у его младшей сестры появилась постоянная девушка, она была рада и поддерживала Дэлию. Гермиона надеялась, что хотя бы эти отношения не закончатся так же, как и все остальные, и помогут ей наконец подпустить к себе кого-то, помимо их маленькой семьи из четырёх людей, что она позволит своему сердечку полюбить и довериться, но теперь её материнское сердце вновь сжималось от страха за дочь. Хотя как всё хорошо начиналось. Она может процитировать письмо сына наизусть, столько раз его читала.

«Дэлия улыбается. Сегодня она даже мне улыбнулась. Открыто. Ты ведь знаешь, что Дэл предпочитает игнорировать меня в школе, потому что я порчу её имидж сильной и независимой. Но сегодня она впервые с первого курса добровольно обратила на меня внимание. Думаю, это влияние её девушки. Как считаешь, мы можем заставить её остаться навсегда?»

— Она решила влюбить в себя всех хулиганов. И, как профессор, был бы не против, если бы после эти дети не становились бы ещё хуже. От их поведения мне уже хочется выкинуться из окна, — у Гермионы уже не было ни малейшего желания что-либо обсуждать. Она хотела просто обнять своих детей и впитать в себя их боль. У неё были силы только на это. Раньше она злилась. Злилась так, что этого страшного чувства хватило бы на целую армию беспощадных убийц, но в одно утро Гермиона осознала всю бессмысленность этой эмоции. Сколько бы она не злилась, не крушила всё вокруг реальность оставалась прежней. А боль уже стала частью её жизни. — Ну, может, следующие отношения будут дольше. Полгода уже что-то. Она никогда не могла подумать, что когда-нибудь её жизнь будет такой, что всё пойдёт не по плану. Но теперь Гермиона понимает, что судьба сама всё планирует и не подчиняется желаниям простых смертных. В пятнадцать она бы сказала, что всё у неё в руках, что она сама всё решает, но в сорок приходится лишь решать головоломки, предоставленные свыше, понимая, что борьба с предрешённый бесполезна. В конце концов каждый окажется там, где ему место. И Гермиона давным-давно смирилась с тем, что её место здесь, что всё пошло не по плану. Возраст делает это с людьми. Возраст и разочарование. — Есть ещё кое-что, — осторожно начал мужчина. — О Мерлин, не говори, что этот парень новенький профессор. Или старенький, — жалобно простонала Гермиона, мельком подумав, что, вероятнее всего, повесится, если это так. Профессор посмотрел на неё с секунду, будто бы размышляя стоит ли говорить Гермионе то, что уже не первый месяц вертится на кончике языка. Множество раз он порывался нарушить данное своей ученице обещание, но каждый раз вспоминал заплаканные глаза и голос, истерически обещающий, что больше никогда, прекращу, только не говори маме. Он хотел рассказать, но понимал, что этим окончательно сломит рассудок Дэлии, а допускать этого нельзя. Сердце уже разбито. — Нет, дело даже не в Дэлии. Скорее, в её брате. Ты в курсе, что твой сын влюблён? — мужчина перевёл тему и почувствовал, как внутри что-то в очередной раз перевернулось из-за чувства вины, а совесть всё громче нашёптывала, что она не остановится, не прекратит, что нужно сказать, потому что это единственный способ помочь. Но он дал слово. — Он всё лето говорил об этой девушке. Мне даже начало казаться, что я знаю её всю свою жизнь. И ему тоже начало это казаться, судя по количеству вопросов. Будто то, что я знала её родителей чем-то поможет, — пожала плечами Гермиона, обрадовавшись новой теме разговора. Ей ещё предстоит достаточно тяжёлая встреча с дочерью. — Ну, ты не просто знала её родителей, — снисходительно произнёс он, всем своим тоном намекая на то, что Гермиона уже давно не хотела вспоминать. — Ты дружила с её отцом. — Дружбой это сложно назвать. — Вы прошли вместе через войну. — Одну. На второй они оставили меня сражаться в одиночестве, — чуть повышенный голос дал мужчине знак, что пора остановиться, пока она не ушла, громко хлопнув дверью. Гриффиндорцы такие эмоциональные. — Я знаю, о чём ты думаешь. — О чём же? — приподнял он брови, насмехаясь над ней. — О том, что гриффиндорцы эмоциональные. Но, — указала она на него пальцем, — по крайней мере, мы не роботы. — Эй, слизеринцы тоже не роботы. Мы просто очень сдержанные. — И холодные. — Зато мы горячие в постели. — И высокомерные, — рассмеялась Гермиона. — С чего это? — притворно обиженным голосом спросил он. — Ты только что заявил, что абсолютно все слизеринцы профи в постели. Я конечно очень рада твоим глубочайшим познаниям, но вряд ли, — самодовольно произнесла она, думая, что скажет дальше в импровизированной словесной дуэли. Но ответа не последовало. Её собеседник просто смотрел. Смотрел так, что у Гермионы коленки подкашивались, хоть она и сидела. И сердце бешено колотилось и ныло от тоски по нему. — Поговорим? Завтра утром. Скажем часов в 10. У меня выходной и я зайду за тобой, заодно позавтракаем. С меня оладьи. Гермиона улыбнулась ему, почувствовав, как её омывает облегчение. Завтра. Как раз у неё будет время прийти в себя после разговора с Дэлией. — Ну, раз готовить будешь ты, то пусть будет завтра. Я то хотела поговорить сегодня, но… — Я знаю, — кивнул он. — Мне надо идти. У меня уйдёт минимум час, чтобы выловить Дэлию. Вряд ли она примчится к директору по первому зову, так что лучше я сама её поищу. Как раз прогуляюсь по Хогвартсу. — Хорошо. Увидимся завтра, — он поднялся на ноги и провёл её до двери кабинета. — Пока. Если бы всё было как прежде они бы поцеловались на прощание и ещё минут десять не могли бы оторваться друг от друга, но сегодня этого не будет. — Пусть будет завтра, — прошептала себе Гермиона, идя по коридору, по которым когда-то шла бойкая одиннадцатилетняя студентка, полная прекрасных картинок о будущем. Теперь это девочка смотрит на неё призрачными глазами.

***

Дэлия затянулась, отравляя лёгкие дымом. Мать всегда говорила, что курение убивает. А Дэлия горько усмехалась и подавляла рыдание, которое наравилось вырваться наружу каждый раз, когда она вспоминала, как Гермиона, уложив детей спать, садилась на крыльцо их уютного трёхэтажного дома, из которого они каким-то чудом смогли сотворить счастливое безопасное место, и закуривала. А потом плакала. Именно звуки её рыданий однажды разбудили её и привели к окну, из которого открывался вид на сад. Дэлия знала причину её слёз. По этой же причине она сама спустя много лет сидела на подоконнике с сигаретой в руках, от которой исходил запах боли. Дэлия услышала стук каблуков и улыбнулась. Она уже знала о визите мамы в школу и уже ждала, когда профессор сдаст её и Гермиона отправится на поиски. Как всегда удачные. Мысль о том, что мама всегда знает, где её найти, согревала, несмотря на промёрзлость подоконника. Грейнджер вытерла слезу, застывшую на её щёке, будто не осмеливалась скатиться. — Привет, мам. Сдал меня всё-таки? — оборачиваясь, как можно веселее спросила она. На лице Гермионы застыла строгая мина, которую надеялась удержать, но улыбка дочери уже гарантировала ей поражение в этой борьбе. «Пора перестать так сильно любить своих детей». — Здравствуй, детка. И не вини его. Он выполнял свой профессорский долг, — мягко сказала она, усаживаясь рядом. — Я бы сказала отцовский, — сказала Дэлия и тут же поморщилась, чувствуя, как появилось такое нелюбимое ею напряжение. — Ещё не помирились? Гермиона посмотрела на неё и покачала головой. Дэлия сейчас выглядела такой невинной, такой маленькой. Было бы легко притвориться, что с ней всё впорядке, но взгляд упорно возвращался к таким любимым ею глазам, насквозь пронизанными болью. — Курение убивает. — Ты тоже курила. Дэлия чуть не произнесла, что хотела бы, чтобы сигареты наконец сделали то, о чём пишут на каждой упаковке, но понимала, что едва это произойдёт — мама больше никогда не отойдёт от неё. У неё нет отвратительной привычки бросать своих детей. Гермиона не бросила бы их, даже если бы не было другого выбора. — Ты меняешь тему, — произнесла Гермиона и осторожно продолжила. — Мне сказали, что ты продолжаешь веселиться со своими однокурсниками и однокурсницами в самых неподходящих местах. И среди них нет Джози. Я не осуждаю, — увидев, как дочь открыла рот, Грейнджер защитно подняла руки, пытаясь донести до Дэлии, что ей можно доверять. С ней либо так, либо никак. — Но позволь дать два материнских наставления. Прекрати измываться над Джози. Будь тем человеком, которым я тебя воспитала и признайся ей. Не играй с её чувствами. Только не с ней. прошу тебя. Между ними повисло молчание, которое набатом отбивалось в их головах. Гермиона хотела дать дочери шанс рассказать то, что у неё на сердце, а Дэлия не решалась даже открыть рот. Стыд накрыл её с головой и она не знала, что может сказать, чтобы хоть как-то оправдаться перед мамой и, что ещё важнее, перед собой. Предав Джози, она предала себя. Наконец, Дэлия подняла глаза на Гермиону и решила разорвать эту нить неловкого молчания. Наставление номер два? Прекращай заниматься сексом в коридорах. Когда-нибудь директриса застанет тебя и твоё новое приключение, а ты знаешь, насколько Макгонагалл… — Стара? Гермиона еле сдержала хохот. Она не хотела потакать дочери в каждом её слове и действии, но, надо признать, получалось плохо. В молодости, думая о родительстве, она считала, что будет строгой мамой. Из тех, которые ругают из-за оценок и неубранных игрушек, но в тот миг, когда сына дали Гермионе на руки, мир перевернулся. Ей стало плевать, как они будут учиться, как будут себя. вести. Единственное, чего хотелось, чтобы дети были счастливыми, здоровыми и любимыми. — Старомодна, — придав себе строгий вид, произнесла Гермиона. — Без разницы, — фыркнула Дэлия и замолчала, выглядя весьма нерешительно. Гермиона решила не давить на дочь и позволить ей самой решить, когда говорить. Спустя несколько минут Дэлия собрала силы в кулак и спросила, рискуя вновь разбить себе сердце. — Я знаю, что уже спрашивала, но сделаю это ещё раз. Судя по тому, что в первый раз ты не ответила, вы не помирились. Поэтому на этот раз вопрос будет другим, — она глубоко вздохнула и продолжила. — Вы вообще собираетесь мириться? Хотите этого? — Я не могу говорить за него, детка. Но я хочу, — без колебаний ответила Гермиона. Тут и думать нечего. — Он тоже. Я уверена, — с придыхание прошептала Дэлия, а в её серых глазах теплилась надежда. — Ну что ж. Завтра узнаем. — Завтра? — Он пригласил меня на завтрак. С него оладьи, — улыбнулась она, глядя на светящуюся дочь. — О, я люблю его оладьи, — мечтательно произнесла Дэлия, вспоминая потрясающий вкус. — Я тоже, — засмеялась Гермиона. Ты же напишешь, как всё прошло? Обязательно, моя луна. Через пару мгновений смех прекратился и коридор погрузился в тишину. Не неловкую, а скорее умиротворяющую. Когда понимаешь без слов. Одними глазами или улыбкой. Делия знала, что хочет сказать мать. А Гермиона, что дочь всё понимает. Это была связь, которую не разорвать.

***

Лондон уже начало накрывать сумерками, когда Гермиона вернулась домой. После разговора с Дэлией, который в очередной раз ни к чему не привёл, она вернулась назад на работу, чтобы внести последние штрихи в свой революционный проект по внедрению маггловской хирургии в магическую медицину. Методы у целителей в большинстве своём были довольно поверхностными, и, если палочкой помочь было нельзя, то смертельно больных просто отправляли доживать отведённое время домой. Но с тех пор, как Гермиона задалась вопросом есть ли хирургии место в их мире, у волшебников появилась надежда на жизнь. И она разгоралась всё сильнее, особенно после того, как многочисленные исследования доказали, что да, хирургии в магическом мире быть. Теперь осталось доказать это совету Визенгамота. Материала, собранного Гермионой, хватило многим продвинутым целителям, в сердцах которых так же страстно горело желание спасать жизни и готовым ради этого на перемены, но не Министерству. По этой причине Грейнджер последние два года отдавала всё своё свободное время законопроекту, который в случае успеха, может перевернуть волшебную колдомедицину. А будет он успешен или нет, решится уже совсем скоро. Гермиона планировала отправить его на срочное рассмотрение в самое ближайшее время. «Главное, чтобы ископаемые не заявили, что проект слишком прогрессивный», — подумала Гермиона, представляя вечно недовольные лица некоторых личностей, которые сидят на своих постах слишком долго. Она усмехнулась, вспоминая, насколько были недовольны её успехом представители элиты и продолжила нарезать помидоры для салата. Плотно ужинать ей особо не хотелось — предстоящая встреча, определяющая её отношения с возлюбленным, проект, означающий не только для неё, но и для всего волшебного мира новую веху в истории, и дочь, которая вновь оставила её в смятении мало способствовали аппетиту. Гермиона хотела перекусить, а затем лечь в постель с какой-нибудь интересной книжкой, но, едва она села за стол, как услышала дверной звонок. Грейнджер, не привыкшая к ночным визитам, да ещё и без предупреждения, сразу выпрямилась и потянулась к своей палочке. Она тихо прошла в коридор, и, сильнее сжав палочку, открыла дверь. Почему-то приближаясь к выходу, она почувствовала что-то нутром. Что-то необычное. Будто сейчас произойдёт то, что перевернёт её жизнь. Обычно такое чувствуют перед смертью. И, открыв дверь, она поняла, что это действительно была смерть. Эта картина снилась ей годами в самых страшных кошмарах, после которых Гермиона просыпалась вся в поту и задыхаясь. Он душил её даже с другого конца света. Секунда. Вот, сколько ей понадобилось, чтобы понять, что она могла посмотреть в дверной глазок. Ещё секунда на то, что в этом случае она бы развернулась и побежала бы к камину, чтобы спрятаться в своём офисе. Но, к сожалению, было уже поздно, а маховика времени у неё больше не было, поэтому ей оставалось только слушать бешено стучащее сердце и смотреть на человека, ради которого когда-то перевернула весь свой мир, а он взял и сжёг его дотла. — Грейнджер. У смерти серые глаза.