Ведь так будет лучше для всех.
Элладану семьдесят, когда в его гардеробе появляются высокие воротники и туники полностью прикрывающие руки, а в жизни – непонимающие взгляды. Воротник сдавливает горло, мешая дышать, но ему отчего-то становится легче. Возможно, потому что в глубине души понимает, что эту боль он заслужил.А ещё прикрывает широкую полоску шрама и следы пальцев.
Необъятная туника, немного большего размера, чем необходимо, скрывает плечи и слишком уж тонкие руки. Скрывает паутинку шрамов, оставленных уж точно не оружием; скрывает синяки и ссадины; скрывает и невидимую никому кроме Элладана кровь; скрывает все то, что так хочется забыть; скрывает, чтобы наконец подарить столь долгожданное спокойствие. И, наверное, так тоже будет лучше. Ведь если не знаешь, то и беспокоится не о чем. А знать никто уж точно не должен.Всем и без него проблем хватает.
Элладану сто, когда голову сдавливает тонкий обруч тиары, а там, в груди, чуть ниже и левее сердца, что-то разбивается на тысячи осколков. Слишком больно. Лёгкая на вид корона не деле оказывается в сто крат тяжелее и давит, давит столь сильно, что кажется способна прижать его к земле.Не то, чтобы он противился.
Что-то внутри, там, ниже и левее сердца, противно хрустит и он горько улыбается, чтобы после залиться смехом, быстро перешедшим в пронзительный, ужасающий вой. Забавно. А Элладану уже начало было казаться, что сломаться ещё сильнее он уже не сможет, как жизнь вновь преподнесла...сюрприз. Да, наверное, так. И оттого становится ещё больнее. А все почему? Он и сам не в силах ответить. Только если... Элладану пятьдесят, когда он находит тело матери в лужи её собственной крови. Он прекрасно помнил тот миг, помнил теплые, липкие капли на своих руках; помнил ту полянку сплошь залитую ею; помнил слишком уж бледное лицо матушки и алое пятно на белом платье. Элладану семьдесят, когда отец с матушкой громко ссорятся ночью в каминном зале, думая, что их не слышат; сестра заливается слезами, а брат кричит, что ненавидит его. Боль успокаивает, но вязкая кровь на руках не исчезает. Ему остаётся лишь пытаться скрыть ее и в ход впервые идёт кинжал, подаренный наставником несколько лет назад. Алые капли переливаются рубинами на белоснежной коже, дарят краткие мгновения покоя. Элладану сто, когда счастливый смех Арвен все же затихает; брат до крови прикусывает губу и уходит прочь из дворца, ища спасение под темными кронами деревьях; отец горько улыбаясь качает головой, а его взоре принц без труда читает молчаливый зов о помощи. И, конечно, он пытается помочь. Как иначе? Ведь это – его долг. Старший сын, наследник... Он должен помогать отцу. А матушки с ними больше нет.А потом все прекращается. Или наоборот, становится в разы хуже, он не понимает толком.
Элладану почти двести, когда сестра из маленькой девочки превращается в мудрую деву. Точь в точь как матушка когда-то. Брат злится, кричит на него, беспокоится, чтобы после махнуть рукой и обнять, крепко-крепко, — прямо как раньше, когда все было хорошо. Элладан слабо улыбается и качает головой, стоит ему услышать сбивчивое: «Теперь все вновь будет хорошо. Я тебя не брошу...» из уст Элрохира и «Мы рядом» от Арвен; но уже вскоре перчатки исчезают из сундука, а служанка жалуется владыке на тлеющие лоскуты ткани в камине старшего принца. Элронд хмурится, кивает, рассеянно обещая разобраться, но так ничего не говорит: в речах нет нужды, ведь он без труда читает то, что хочет узнать в глазах сына. Эльф хмыкает, неуверенно при обнимая Элладана, тихо шепчет слова успокоения, поглаживая вздргивающие плечи и делает вид, что не заметил ни блестящих дорожек на щеках, ни странных шрамов.В тот вечер в огонь летят и туники.
Проходит ещё много сотен лет, прежде чем Элладан начинает улыбаться так, как раньше – светло, чуть задорно. Он пугается этой улыбки, слыша как внутри вновь раздается ужасающий хруст. Юноша не понимает, ломается ли он ещё больше, чтобы после разлететься наконец на тысячи осколков или наоборот – вспыхнуть ярким огнем, словно феникс из людской сказки, что он случайно услышал в далёком детстве; восстанавливаясь из пепла. Элладан не понимает этого, но велика ли разница? Единственное, что ему ведомо и по-настоящему важно – больше он не один. Правда, он никогда не был один, лишь сам хотел того – не подпуская к себе никого. Элладан не знает, поступает ли он правильно, ведь истина предельно ясна: чем ближе станешь, тем больнее будет терять. Но, кажется, он готов рискнуть. Возможно, оно того стоит, а возможно и нет. Скорее всего после он и пожалеет об этом, но сейчас Элладан был не готов отказаться от тепла, столь щедро подаренного ему, и вновь оказаться наедине со льдом в душе, кровью на руках и шрамами на сердце. Но то будет позже, сейчас же все наконец стало хорошо. Так, как должно было.