Котик

Марволо Гонт, удерживающий за собой кресло министра Магии Англии вот уже без малого двенадцать лет, был в глубокой растерянности. Он, маг, признанный величайшим политиком, перфекционист и законченный трудоголик, войдя в собственный кабинет, недоуменно окинул взглядом то, что когда-то было его рабочим столом, а ныне являло собой полуметровую гору документов: приказов, законопроектов, смет – каждый из этих пергаментов, вне всяких сомнений, был крайне важен, а сроки на рассмотрение и подписание горели. И это тот самый стол, на котором педантичный Марволо на протяжении всей карьеры не просто поддерживал идеальный порядок, а вовсе предпочитал держать пустым, делая исключение лишь для той документации, которой был занят в данный момент. Но вот его рабочее место превратилось в безобразную свалку, полностью отражая собой запущенное состояние текущих дел, а министру Гонту впервые в жизни было все равно. Начхать. Плевать с Астрономической башни точнехонько на вездесущую маковку Дамблдора. Все дело было в том, что его высокая продуктивность обуславливалась жестким рабочим графиком: так как Марволо очень повезло с организмом, который каким-то волшебным образом умудрялся полностью восстанавливаться за пару часов сна, на работу он отводил не менее двадцати часов в сутки, что позволяло без особых усилий решать колоссальное количество задач. И вдруг все изменилось. Марволо никогда не верил, что это может произойти с ним. Про таких как он, детей амортенции, говорили, что им не дано встретить свою родственную душу, ведь они появились на свет вопреки судьбе, украдкой, под действием подчиняющего зелья. Многие годы Марволо верил в это, возможно, он добился успеха на политической арене благодаря и этому тоже, ведь, не имея близкого человека, он полностью сосредоточился на работе. И вот, на семьдесят первом году жизни он увидел его – свой первый сон о родственной душе. Сомнений быть не могло, обычно ему снилась какая-то тусклая незапоминающаяся муть, а эти сны были яркими, сочными и наполненными звуками, запахами, ощущениями. И в каждом из них фигурировал один человек. Марволо был абсолютно уверен, что это не его галлюцинация, а такой же, как он, сновидец. Как и бывает в таких случаях, лицо снившегося юноши наутро тщательно стиралось из памяти, оставляя за собой лишь смутные образы и ощущение счастья и покоя. Все, что помнил Марволо – по-кошачьи зеленющие, цвета сочной травы поздним летом, глазищи, лучезарная улыбка и тихий смех. Еще раз скептически оглядев беспорядок, Марволо хмыкнул, обошел вокруг загруженного стола и плюхнулся в кресло, откинувшись на мягкую спинку. Несмотря на то, что он провел всю ночь – не каких-то жалких пару часов, а полноценных восемь! – в сладких грёзах, нестерпимо хотелось прикрыть глаза и снова оказаться рядом со своим солнечным мальчиком. Но, к несчастью для него, это было невозможно: сны о родственных душах всегда делились на двоих, а график дня своего суженого он, в попытке урвать как можно больше неизведанного ранее счастья и чувства единения, досконально изучил вот уже несколько недель назад – сразу, как только понял, что с ним происходит. В кабинет впорхнули несколько бумажных журавликов и, с шелестом развернувшись и тщательно разгладившись – даже деловые бумаги были в курсе, как не терпит министр безалаберности, – мягко спланировали на верхушку образованной документами горы. Марволо проводил их безразличным взглядом и вдруг подумал, что, раз уж прямо сейчас спать смысла нет, то он вполне может ограничиться воспоминаниями о том, что ему снилось ранее. Да, такие воспоминания у него были, пусть отрывочные и разрозненные, без конкретных деталей, и, что самое грустное, не дающие представления о том, кто же является его суженым, но они были, мастер менталистики – это вам не книззл чихнул. Будучи человеком действия, он не стал откладывать задуманное. Поëрзав в кресле и приняв наиболее комфортное положение, он прикрыл глаза и тщательно сосредоточился, стараясь поднять из недр памяти смутные, но такие приятные образы и вытащить их на поверхность сознания, так, чтобы под прикрытыми веками появилась необходимая картинка, чуткий слух уловил звонкий плеск воды, а нос слегка озяб от пронзительно свежего утреннего воздуха... Марволо стоит на берегу Черного озера, которое, вопреки названию, переливается мягкими бликами, заставляя щуриться от отражаемого света. Мужчина так давно замуровал себя в подземельях министерства, что уже позабыл, каково это – ощущать на лице тепло солнечных лучей, щедро разбавленное свежестью легкого бриза. Помимо солнца, Марволо греет кое-что еще – ощущение постороннего присутствия, чужая радость встречи, от которой взволнованно шевелится каждый волосок на теле – реакция, которую сдержанный Марволо в реальности не испытывал ни разу. Он оборачивается и тотчас сталкивается взглядом с яркой зеленью, в глубине которой мерцают искорки всеобъемлющего счастья, а быть может, просто отражается блеск водной глади. Марволо пытается присмотреться к своему визави, но у него ожидаемо ничего не выходит. Вместо этого он замечает, что тот сжимает в одной руке метлу, и принимает безмолвное предложение, взмывая над землей – ему для полета никаких костылей не нужно. Марволо парит, стараясь не удаляться от закладывающего ошеломительные виражи юноши, с удовольствием слушает его заливистый смех и пытается понять, почему же в реальной жизни так давно не отрывался от земли? Почему не жил? В помещение влетели еще пара журавликов, глядя на которые, Марволо решил: этим же вечером он непременно поднимется в небо. Вдруг за столько лет растерял навык? А позже следует обязательно обучить этому своего суженого: ведь метла – это так тривиально… Оказавшись в тени раскидистого дуба, Марволо с наслаждением втягивает ароматы полевых цветов и летнего зноя, прислушивается к ритмичному стрекоту цикад. Он сидит, привалившись к шершавому стволу на – подумать только! – клетчатом пледе, рядом с вытянутыми ногами – плетеная корзинка, из которой его суженый достает фрукты. Марволо принимает из изящных рук гроздь винограда; на мгновение их пальцы соприкасаются, по коже бегут магические импульсы; достигнув самого сердца, они наполняют его теплом и ощущением правильности происходящего. Его светлый мальчик счастливо смеется, вынуждая губы Марволо также дрогнуть в мимолетной, но искренней улыбке, так отличающейся от его стандартного министерского оскала. Он отщипывает от грозди одну виноградинку и кладет ее в рот – вкусовые рецепторы взрываются от неправдоподобно насыщенного вкуса, – Марволо довольно мычит и ловит на себе веселый взгляд. Когда юноша отряхивает руки и плавно поднимается с пледа, Марволо нерешительно замирает – куда? Уже? А в следующую секунду его сердце заходится в рваном ритме: паренек пробегается пальцами по ряду мелких пуговок, отбрасывает рубашку прямо на траву и поворачивается, протягивая руку в приглашающем жесте. Потягивается и щурится на солнце, как никогда напоминая вальяжного кота. Марволо медлит, колеблется, в его ушах перезвоном колокольчиков звучит смех, а юноша потихоньку пятится, и тут Марволо замечает за его спиной небольшой прудик, очевидно, появившийся по велению его котика пару мгновений назад. Марволо испытывает смешанные чувства, наблюдая, как плещется его суженый. Удовольствие, щемящую нежность и – сожаление из-за того, что остался на берегу. В конце концов он разувается и встает у самой кромки, с наслаждением ощущая как прохладные язычки воды облизывают его стопы. А затем – озорство в изумрудных глазах, длинный мясистый стебель кувшинки, и снова – сладкие мурашки от случайного прикосновения. Раздался деликатный стук в дверь, и в кабинет степенно вплыл Люциус Малфой – правая рука министра. Увидев, во что превратился кабинет, он на мгновение сбился с шага, но от комментариев воздержался. – Лорд Гонт, – с достоинством склонил голову он, – я принес список предстоящих мероприятий, предполагающих присутствие главы правительства. – Сходи сам, Люциус, – Марволо не любил лишних контактов с людьми, поэтому никогда не посещал подобные мероприятия, предпочитая появляться лишь на обязательных, требующих его личного участия. Светские рауты он доверял сиятельному лорду Малфою, будто бы рожденному в смокинге и с любезной улыбкой на лице. – Все же ознакомьтесь, если у вас найдется время, – взгляд Люциуса, протягивающего ему перевязанный атласной лентой свиток, дернулся к заваленному столу. – Может быть вас что-то заинтересует. Благосклонно принимая свиток, Марволо задумался. Он собирался начать поиски своей родственной души, таил надежду, что они не займут много времени – столь удивительный цвет глаз был большой редкостью. Подключить к поискам сыщиков казалось хорошей идеей, практичной, но что-то в глубине его совсем недавно пробудившегося сердца протестовало против этого решения. Издавна считалось, что поиск родственной души – дело сугубо личное. Так может быть, стоило предпринять первые шаги самостоятельно? Выйти в люди – вдруг где-то там, среди толпы, окажется тот, чей кошачий взгляд заставляет его чувствовать себя до безобразия живым? Он развернул свиток: матч по квиддичу, открытие филиала Мунго в Хогсмиде, выпуск в Хогвартсе. Судя по тому, что сны появились недавно, его суженому около семнадцати лет – примерно в этом возрасте пробуждается магия родственных душ. Судя по увиденной метле, он может быть спортсменом. Кивнув своим мыслям, Марволо объявил, что лично посетит все указанные мероприятия, тем самым вызвав искреннее изумление Люциуса, проступившее даже сквозь его извечную вежливую маску, и новый нервный взгляд в сторону кучи документов на столе. Проследив его, Марволо принял еще одно решение, о чем незамедлительно сообщил побледневшему собеседнику: раз он берет на себя обязательства по выходам в свет, Люциус займется скопившимися текущими делами. Пусть привыкает, эра круглосуточного трудоголизма Марволо подошла к своему завершению. После ухода своего заместителя лорд Гонт все-таки постарался взять себя в руки. Непорядок это – так запускать рабочий процесс, совсем на него не похоже. До самого вечера он разбирал скопившиеся на столе документы, изучал, обдумывал, принимал решения и ставил размашистые подписи. Так погрузился в привычную рутину, что совсем перестал следить за временем, и спохватился лишь глубоко за полночь, когда от устрашающей воображение горы остались три аккуратные стопки пергаментов. Осознав, что он позорно проморгал момент, когда его котик ложится спать, Марволо со скоростью бладжера подлетел к транспортному камину в приемной, порадовавшись, что в столь поздний час у его стремительного побега нет свидетелей, и переместился домой. Перенеся поздний ужин на завтрак и заменив привычный вечерний душ торопливым Очищающим, мужчина рухнул на кровать; благодаря десятилетиям ментальных практик, он с легкостью усмирил беспокойное сознание и уже через несколько секунд погрузился в сон. Первое, за что цепляется сознание Марволо – звук, тихое уютное потрескивание. Щеки овевает теплом, на изнанке век виднеются слабые сполохи света, а тело нежится, удобно устроившись на чем-то мягком. Открывая глаза, он уже примерно представляет, какая картина предстанет его взгляду; и верно, прямо перед ним – небольшой обшарпанный камин, в котором с веселым треском скачут языки пламени, а сам он с комфортом развалился в немного потертом, обитом бархатом, кресле. В следующее мгновение он явственно ощущает родное присутствие и оборачивается: тонкий силуэт на фоне окна кажется одиноким и наполненным грустью. Услышав скрип пружин, юноша вздрагивает, но не оборачивается; тогда Марволо сам огибает кресло и встает за его спиной, соблюдая небольшую дистанцию. За окном неспешно кружат крупные хлопья снега, а тишину наполняет тихий голос, теплом отдающийся в груди: – Я думал, ты не придешь сегодня. Марволо кажется, словно он слышит этот голос впервые, но тут приходит понимание, что это не так, просто воспоминания об этом стирались при каждом пробуждении. – Заработался, – объясняет он, а парнишка вдруг разворачивается, и Марволо с изумлением ощущает его несмелые объятия: неуверенно подрагивающие руки на талии, жаркое, неровное дыхание у основания шеи. Он ощутимо вздрагивает, когда все тело прошивает магический импульс, и бережно обнимает в ответ. Пальцы скользят по тонкой спине, и кажется, что он прикасается к магловскому оголенному проводу, который дарит не боль, а неземное наслаждение. – Как же я мог не прийти? – Я ждал, – горячий шепот опаляет шею, руки, по-прежнему мелко дрожа, скользят по бокам и отстраняются. Марволо тянется вперед в попытке продлить волшебное прикосновение, заглядывает в потемневшие в полумраке комнаты глаза, на дне которых отражается пламя камина. – Пойдем, – парень переплетает их пальцы и тянет обратно к огню. Безропотно следуя за ним, Марволо вновь погружается в уютную глубину кресла, прохладная ладошка выскальзывает из его пальцев, но в следующее мгновение в его руках оказывается большая кружка одуряюще ароматного горячего шоколада. – Спасибо, – бормочет мужчина, с наслаждением принюхиваясь к пряному, богатому аромату. Он делает первый в своей жизни глоток этого напитка и с удивлением отмечает, что тот совсем не сладкий, но невероятно вкусный, насыщенный, тягуче-густой. Тем временем его суженый не удостаивает вниманием второе, расположенное по левую руку кресло, вместо этого он, сжав в ладонях свою кружку, плавно опускается на пол, спиной приваливаясь к коленям Марволо, и этот жест кажется абсолютно правильным, наполняющим сердце уютом. Они просто смотрят на танцующие всполохи пламени и неспешно цедят свои напитки. Марволо чувствует, как его отпускает доселе незаметное напряжение прожитого дня, пальцы свободной руки естественным жестом зарываются, путаются в удивительно жесткой, лохматой шевелюре – черной, вычленяет он новую прояснившуюся деталь и знает, что она отпечатается в его памяти, даря еще одну подсказку, как найти этого замечательного человека. В ответ на ласковое прикосновение паренек благодарно урчит, запрокидывает голову, лукаво заглядывая, кажется, в самую душу Марволо. Кот, самый что ни на есть. Лорд Гонт, как завороженный, наблюдает за отсветами пламени в потемневших глазах, за расслабленной полуулыбкой. Черты лица по-прежнему не желают проясняться, но это совсем не расстраивает. Под его мягкими прикосновениями парень нежится, его пушистые ресницы дрожат, постепенно укрывая собой насыщенную зелень. Уловив углубившееся, размеренное сопение, Марволо тихонько фыркает, выжидает еще несколько минут и аккуратно, стараясь не потревожить разомлевшего мальчишку, тянет его вверх, устраивая на собственных коленях и прижимая лохматую макушку ближе к сердцу. Он зарывается носом в волосы, пахнущие корицей и солнечным ветром, трепетно обнимает, наслаждаясь столь редкими мгновениями полного покоя. Неужели так и будет, когда он найдет своего котика наяву? Неужели, после десятилетий борьбы за власть, принятия непростых решений, тщательного выпестовывания необходимого ему общественного мнения, противостояния старому, чересчур любвеобильному хрычу и извечной бюрократической рутины, он все-таки дождался, заслужил это не положенное ему по рождению счастье? Убаюканный теплом и мягко колеблющимся светом, он сквозь дрему ощущает возню на коленях: парнишка с невнятным ворчанием сползает ниже и сворачивается тугим калачиком, уткнувшись в его бок.

***

– Лорд Гонт, мы меняем политический курс? – с отнюдь не присущей ему неуверенностью обратился к министру Люциус Малфой, с искренним недоумением наблюдающий за разведенной главой правительства активной деятельностью – за последнюю неделю тот умудрился посетить абсолютно все, столь избегаемые им ранее, встречи, ненадолго появился в министерской ложе на матче по квиддичу и побывал на открытии госпиталя. Великий Мерлин, он даже разрезал символическую ленту на дверях и не отказался попозировать для Пророка! – Глупости, Люциус, – отрезал тот и взмахом руки отлевитировал ему полуметровую стопку пергаментов. – Будь добр, изучи эти проекты и отметь основные тезисы. Летящей походкой Марволо обогнул по широкой дуге ошарашенного ворохом дополнительной работы, хоть и пытающегося это скрыть за своей обычной надменной маской, Люциуса, и покинул кабинет. Несмотря на неудачи на двух предыдущих мероприятиях, в этот раз он был окрылен предчувствием успеха. Ненадолго заскочив домой, он сменил обычную черную мантию на другую, с первого взгляда кажущуюся столь же черной, но на свету отливающую глубоким багрянцем. И пусть она выбивалась из созданного им строгого имиджа, втайне Марволо нравились ее темные переливы, напоминающие змеиную чешую, поэтому он облачался в нее в особо важные дни. Убедившись, что выглядит достаточно представительно, Марволо зачерпнул щепотку летучего пороха и шагнул в камин, чтобы спустя пару мгновений выйти в аляпистом кабинете директора Хогвартса. Вот чего он никогда не понимал, так это как Дамблдор умудряется не сойти с ума в этой обители всевозможных безделушек. Каждая горизонтальная поверхность кабинета была заставлена разнообразными приборами, вазочками с конфетами и лимонными дольками, фарфоровыми чайниками и чашечками, а стены – сплошь увешаны портретами. В этом буйстве красок он даже не сразу заметил самого хозяина кабинета – облаченного в сиреневую мантию с рассыпанными по всей поверхности ткани блестящими полумесяцами и с традиционными колокольчиками в бороде. – Том, мой мальчик! – сверкнул очками Дамблдор, заставив Марволо внутренне содрогнуться. – Добрый день, Альбус. Вынужден в очередной раз напомнить тебе, что меня уже пятьдесят лет зовут иначе. Я никоим образом не твой, и совсем не мальчик. Склероз замучил? Быть может, пора задуматься о том, чтобы передать свой пост молодому поколению? – А я удивлен, что ты изволил явиться на наше торжество, – с доброжелательной улыбкой парировал старик. – Думал, ты окончательно прирос к креслу в своем кабинете. Решил быть поближе к народу? Это правильно, только так можно выявить настроения и чаяния масс для дальнейшего управления. Я рад, что ты это понял. Общение, – он поднял вверх указательный палец, – наше все! Марволо фыркнул и, трансфигурировав жесткий стул для посетителей в удобное кресло, устроился в нем и принял предложенную ему чашку ароматного чая с бергамотом – распробовав столь пронзительные вкусы и запахи во снах, он пристрастился и стал обращать на них внимание и наяву. Пока они, чаевничая, вели неспешную беседу, в которой то и дело проскальзывали взаимные подначки, Марволо со светлой грустью вспоминал, сколько сил и энергии в свое время потратил на безрезультативное соперничество с этим человеком. Тогда ему казалось ужасно важным заткнуть за пояс зазнавшегося старика, показать, что он способен повести за собой, быть справедливым лидером, стереть из его памяти позорный инцидент с горящим шкафом и уличением в воровстве. Но сейчас они были на равных. Два прирожденных руководителя, каждый – в своей вотчине. Полные противоположности в характерах, взглядах и устремлениях, они лишь недавно признали право друг друга на занимаемую должность. В конце концов, столь малочисленным и закрытым сообществом, как маги Англии, гораздо продуктивнее управлять сообща, нежели устраивать противостояние, явное или подпольное. – Тебе давно следует завести семью, Том, – участливо заметил Альбус. – Завтра же я пришлю тебе лучшее зелье для памяти. – Ну, будет тебе, Марволо! И все же, посвящать всего себя работе похвально, но в жизни должен быть кто-то, кто поддержит в трудную минуту, скрасит одинокие вечера… – И это мне ты говоришь? – буркнул министр, поднимаясь со своего места. – Разве нам не пора на церемонию? – Потому и говорю, – неожиданно горько вздохнул Дамблдор, заставляя Марволо приглядеться к нему повнимательнее и сделать неприятное открытие – перед ним сидел уже совсем дряхлый старик. Вполне возможно, за своими вырвиглазными одеждами он старался скрыть именно это – старость. – В свое время я тоже положил все на алтарь служения обществу, не задумываясь о том, что, пусть мои подопечные, покидая школу, и вспоминают обо мне с теплом, ностальгией и уважением... они утекают за ворота школы, как песок сквозь пальцы, и у меня ничего не остается. Пустота, одиночество. А у тебя еще есть время, То… Марволо. Почему бы не попробовать найти особенного человека? – Сдается мне, что придется потратиться не только на зелье памяти, но и на глазные капли, Альбус. Насколько я могу судить, вокруг тебя из года в год вьется одна любопытная кошка, – тут Марволо вспомнил о кошачьих глазищах собственного суженого и дал себе мысленный подзатыльник за неудачное сравнение. – Думаешь? – искренне удивился старик, и лорд Гонт опешил: неужели не знал? И это самый проницательный и вечно проповедующий любовь волшебник? – Это вообще ни для кого не секрет. – Вот-те на… – Альбус растерянно покачал головой и как сомнамбула двинулся к выходу из кабинета, но у самой двери обернулся: – Ну а ты? – А я в процессе, – поторопил его Марволо, думая о том, что, должно быть, в Большом зале в ожидании директора собралась уже вся школа. Дамблдор кивнул, и внезапно его борода дрогнула, выдавая расплывшуюся по лицу довольную улыбку. Идя бок о бок со своим соперником, теперь уже точно бывшим – преклонный возраст незаметно потеснил Дамблдора с политической арены, – Марволо погрузился в ностальгические воспоминания. Сколько происшествий, переживаний было связано с длинными промозглыми коридорами! Сколько судеб вершилось в древних стенах. Он был почти уверен, что сегодня в метафизическую копилочку замка добавится еще одно значимое событие. Уступив первенство директору, он следом за ним вошел в заполненный людьми, гудящий как улей Большой зал. Здесь были разрумянившиеся от возбуждения выпускники и гордые родители, предвкушающие скорый отпуск преподаватели и несколько скучающих чинуш, которые, увидев министра, напряглись, подтянулись и придали лицам сосредоточенное, серьезное выражение. А Марволо вдруг разволновался. Он чувствовал – его котик здесь, но будет ли он рад такой родственной душе, как он? Ведь Гонт почти старик, не так уж далеко ушел от Альбуса. Да и слухи о его лихой молодости: подрывной оппозиционной деятельности, стычках с Орденом, – до сих пор нередко припоминались особо ретивыми журналистами, оставляя свой отпечаток на его репутации. Ориентируясь на яркую мантию Дамблдора он, не глядя по сторонам, дошел до стола преподавателей и занял место по правую руку от директора. Сердце загнанной птицей трепыхалось где-то у самого горла, словно собиралось выпорхнуть через рот. Понимая всю абсурдность этой ассоциации, Марволо тем не менее крепко стиснул зубы, сделал несколько глубоких вдохов и, затаив дыхание, поднял глаза. И звуки стихли, словно невидимая длань накинула полог тишины. Среди серой, безликой толпы, он безошибочно нашел сияющий кошачий взгляд на совсем еще юном лице. Наполненная робкой надеждой улыбка на родных губах безмолвно сообщала: он тоже узнан, ему рады, его ждали. И не осталось больше сомнений, ни в возрасте, ни в чем-либо еще. Всю церемонию они неотрывно смотрели друг на друга, улыбаясь, признаваясь, обещая. Министр Гонт, стоя рядом с выдающим аттестаты и мудреные напутствия директором, пожимал руки выпускникам и прикладывался к запястьям выпускниц, но не видел их лиц, весь его мир сосредоточился на постепенно приближающемся в веренице вчерашних учеников юноше. – Гарри Поттер, – звучно объявил Дамблдор, и зеленые омуты глаз, на дне которых искорками плескался неподдельный восторг, оказались совсем рядом. – Я думал, ты не придешь сегодня, – тихо сказал Гарри, прервав на полуслове готового заливаться соловьем Альбуса. – Как же я мог не прийти? – с легкой улыбкой склонил голову на бок Марволо, не обращая никакого внимания на воцарившуюся в зале звенящую тишину. Кто-то сдавленно ахнул, Альбус озадаченно хлопал глазами, а он все смотрел и смотрел на самое красивое в мире лицо и чувствовал, как сердце до краев заполняется теплом и уютом, что неизменно сопровождали их сны. А Гарри солнечно улыбнулся, и на душе стало совсем легко. – Я ждал.