Infinity

      Антон не помнил, как он добрался до городской больницы, но, кажется, Арс вывел того на улицу, быстро вручил мотоциклетный шлем и приказал держаться крепче, разгоняясь, как можно быстрее. Шастуна действительно окутывал страх, который он с лёгкостью, как отражение в зеркале, увидел в глазах Попова. Перед входом в большое и светлое здание зеленоглазый немного помедлил, а в голове даже появилась мысль бежать отсюда подальше, но он вовремя собрал в себе остатки сил и зашёл внутрь, вспоминая указания матери.       На третьем этаже было не слишком людно. В основном, по коридору передвигались работники, вежливо здороваясь с каждым встречным. В самом конце, у высокого окна стояли родители светловолосого, неотрывно глядя в пол и нервно постукивая ногой по полу или прикусывая подушечку большого пальца. Как только женщина увидела своего сына, который почти бежал по белоснежному проходу, она направилась к нему навстречу, раскрывая руки для объятий и возвращаясь в состояние паники и истерики.        — Антоша… — она быстро, но крепко обняла зеленоглазого, а затем обхватила его лицо, неотрывно глядя ему в глаза. — Миша разбился на мотоцикле…        — Всё будет хорошо, мама… — Шастун взял её за руки и попытался выдавить ободряющую улыбку. — Я уверен, доктора сделают всё возможное, чтобы его спасти. — в это время рядом с Антоном появился Попов, который, как могло показаться, волновался чуть ли не больше всех.        — Сенечка, ты тоже здесь? — женщина переключила своё внимание на темноволосого, которому явно не понравилась эта форма собственного имени, но сейчас эта мелочь отходила на задний план. Зеленоглазый немного удивился, что его мама знакома с Графом.        — Да… И я соглашусь с Антоном: здесь сделают всё, что нужно. — он быстро перевёл свой глубокий взгляд на того, кого упомянул. — Думаю, нам всем нужно присесть и успокоиться. — он указал в сторону второго родителя, который расположился на больничной скамье, бесконечно потирая свои виски. Арсений, недолго думая, взял женщину под руку и повёл в том направлении, а Шастун посеменил за ними следом.       Никто не мог точно сказать, как долго они сидели в этом скучном, однообразном коридоре, сопровождаемые мерным стуком настенных часов и стойким запахом медицинского спирта, что уже въелся в кожу всех обитателей больницы. Никто не находил себе места: отец семейства много раз выходил на дождливую улицу, чтобы выкурить несколько сигарет, мать неотрывно смотрела на дверь операционной, лишь изредка прерываясь для того, чтобы выпустить подступающие слёзы, Антону приходилось постоянно успокаивать свою родительницу и при этом самому оставаться спокойным и откидывать дурные мысли, а Арсений неоднократно ходил за водой, чаем, кофе и другим лёгким перекусом, что продавался в небольших автоматах, расположенных в главном зале. Помимо этого, Попов нередко отходил в противоположную сторону коридора, разговаривая с кем-то по телефону. Разобрать что-либо было сложно, но в голосе темноволосого слышалось только волнение и неподдельный страх.       Казалось, что скоро над Москвой должно было подняться тусклое осеннее солнце, как двери самого важного в данный момент кабинета медленно раскрылись, представляя полностью облачённого в медицинскую форму работника. Из-за всего этого можно было разглядеть лишь тёмные глаза, обрамлённые морщинами мужчины за пятьдесят. В них читалась усталость, а его появление, почему-то, отяготило всех ещё больше.        — Доктор, что с ним? Что с моим сыном? — сразу вскочил отец, пробуждаясь от любого проявления сонливости. Рядом с ним сразу появилась его жена. — Доктор, скажите, что с ним всё хорошо. — мужчина посмотрел в опечаленные чем-то глаза, обладатель которых лишь тяжело выдохнул и медленно пошёл по коридору, еле держась на ногах. Сразу после этого из-за двери показалась молодая девушка, на ходу снимающая с лица медицинскую маску.        — Вы родители Михаила? — спросила она, собираясь с духом. Супруги синхронно кивнули, а в воздухе повисло ещё большее напряжение. — Мы сделали всё, что могли, но, к сожалению, ваш сын не выжил. Он потерял слишком много крови, были задеты жизненно важные органы… — после этих слов у всех возникло ощущение, что кислород перекрыли вовсе. Антон не мог поверить в услышанное, а когда почувствовал помутнение в глазах и подкашивающиеся ноги, то видел лишь громко рыдающую маму и яркую лампу на белоснежном потолке.

***

      Сознание подростка пережило большие ураганы. Он несколько ночей подряд просыпался в холодном поту, готовый бежать куда-то и неистово кричать. Но рядом всегда оказывалась мама, которая мгновенно поглаживала Антона по голове и мягко смотрела в самое сердце своими красными от слёз и усталости глазами.       Шастун, как и любой человек в такой ситуации, начал винить в смерти брата себя. Он даже не мог точно ответить, что он для этого сделал, но затуманенный разум без конца повторял: «Ты во всём виноват». Родители светловолосого бесконечно напоминали ему, что это не так и, кажется, спустя пару недель в подсознании парня разлетелись облака, и показалось ясное, но слишком холодное солнце.       Находится в квартире было тяжело. Всё вокруг принадлежало Мише и постоянно напоминало об этом. Зеленоглазый не мог пересилить себя и жить, будто ничего не произошло. Он пребывал там только тогда, когда родителям требовалась помощь в сборе вещей. В остальное время парень бездумно пересекал городские улицы, пока в его наушниках играли песни, считающиеся классикой в Америке семидесятых годов. Антон уходил на прогулку ранним утром, забывая даже позавтракать, а возвращался почти что за полночь, встречаемый облегчённым выдохом матери.       В день похорон Шастуну совсем не хотелось раскрывать глаз. Ему хотелось уснуть и проснуться с осознанием того, что это был лишь очередной кошмар, а сейчас ему в голову прилетит огромная подушка, и Миша своим низким и очень хриплым голосом процедит:        — Шпала! Воскресенье! Поднимай свою тощую задницу: нам нужно быстро гнать в магаз, а потом к родителям. — после этого брат по-обыкновению с силой стягивал с младшего одеяло.       Но сегодня Антон раскрыл глаза по своей воле, сразу наткнувшись ими на приготовленную на стуле одежду. Все конечности ощущались ватными, но парень пересилил себя, поднялся с постели и начал собираться.       Через пару часов оглушающая тишина квартиры всё же начала прерываться шёпотом различных людей. Зеленоглазый пересёкся со своими самыми дальними родственниками, впервые увидел друзей своего брата и постоянно извинялся перед встречными за то, что задумался и задел их какой-либо ногой или рукой. Один единственный раз он ощутил на себе самый тяжёлый взгляд и развернулся, осознавая, что он принадлежит Арсению. Темноволосый, казалось, был ещё более молчалив и постоянно держался в стороне, хотя его друзья часто пытались подойти к нему.       Антон до самого конца откладывал минуту, когда он увидит мёртвое тело своего родного брата. Но время быстро приближалось к часу поездки на кладбище, поэтому отец парня попытался его как-то подбодрить и ввести в комнату, где лежал покойник.       Сердце Шастуна мгновенно сжалось, а его удары оглушали светловолосого своим сбитым и громким ритмом. Было сложно. Сложно понять, что человек в этом незамысловатом деревянном ящике, стоящем на табуретках посреди просторной комнаты, уже не дышит и не будет дышать. Сложно признаться самому себе, что больше никогда не увидишь блеск его глаз, не почувствуешь тепло его тела, не услышишь громкий и жизнерадостный смех. На глаза светловолосого опять наворачивались слёзы, поэтому он вышел из комнаты, растирая подступающую жидкость по лицу.       На кладбище всё было ещё тише. Теперь уже Антон смотрел на своего брата, почти не моргая. Осознание того, что он видит его в самый последний раз, наконец, посетило его голову. Парень пытался вбить в свою память каждый миллиметр его кожи, каждый отличительный признак, чтобы надолго сохранить его образ.       Когда деревянный ящик уже лежал под землёй и засыпался песком, Шастун ещё раз поймал на себе взгляд голубых глаз. Он медленно повернулся в ту сторону и увидел слёзы, что уже катились по небритым щекам. Попов, недолго думая, быстрыми шагами удалился в неизвестном направлении. Антон проводил его уставшими глазами и больше, кажется, не видел никогда…