Пустошь

      Кто смог прикоснуться к счастью? Кто может похвастаться этим?       Люди сами не знают когда это происходит. Привыкнув, они теряют чувство удовлетворенности от происходящего, то, что можно считать «счастьем» приедается, нового хочется всё больше и больше, человек становится жадным от ощущений, начинает эгоистично искать его бросая все силы, ставя это главной целью своей жизни.       Ему не везёт с этим. Не зная главного, умея лишь дышать и открывать замки, он шагает, качаясь из стороны в сторону, не видит очевидного и просто учится жить. Из года в год повторяется это, из года в год он стремится к чему-то, думает, что это важно. Ставит это превыше всего, боится навредить, лихорадочно ищет как защитить, оставаясь донельзя открытым слабым звеном.       Метания убивают. Имея всё, он не находит себе места, охлаждая еле тлеющую душу, которую печально пытается согреть. Ему хочется бежать. Но это не представляется возможным. Попытки пресекаются и он так и остается на месте, заключенный в четыре стены и пытается вновь сбежать от чего-то, ищет небо без рассекающих его чёрных линий холодной стали, такой же холодной как куски металла на его руках, шее, ногах. Кажется, что его сердце станет таким же ледяным, перестанет биться и он наконец уйдёт, станет свободным и неконтролируемым.       Общение убивает. Каждый день он слышит тысячи, если не миллионы слов. Стоит поверить в это, ведь благодаря им он учится слушать, наполняется мыслями других, впитывает в себя, чувствует как бездонная пустота заполняется, как слова стекают по стенкам души, задерживаясь и оставляя слабое послевкусие жизни. Не умея говорить, он слушает других, черпая то, чего у него нет. Каждый звук оставляет след в его сердце, окрашивает, но холод сильнее. Краска отпадает маленькими кусочками, не успевая впитаться, и приходится слушать вновь, стараясь найти новое.       Небо. Ярко-голубое от высоко стоящего солнца, холодно-розовое от восхода, темно-бордовое от захода. Оно разное, всегда непостижимое, редко когда его можно увидеть целиком и полностью, редко когда оно окружает тебя со всех сторон. Он ценит такие моменты, когда удаётся незаметно проскользнуть и наслаждаться им. Но больше всего он не понимает ночь.       Прислонившись к перилам, широко распахнул разноцветные глаза, одним взглядом, не поняв, он поймал всю Вселенную. Мерцая то ярко, то еле-еле, искорки звёзд отражались бликами на одной горящей огнём красной и другой остужающей синей радужке. Чёрные волосы с двумя красными прядками колыхались, перебираемые соленым ветром моря. Это разве не счастье? Это разве не весь мир?       — Уйди. Это моё. — Холодный, казалось вообще не живой голос заставил дрогнуть, медленно оборачиваясь.       — Нет, моё.       — Сдохни. — Тихое шипение и удаляющиеся шаги.       Встречи бывают бессмысленными, как и разговоры, да и как люди. Ещё бессмысленнее они станут, если встретятся два пустых в душе и мёртвых в сердце человека. Соприкасаясь даже взглядами они обжигают внутренним льдом друг друга и стараются побыстрее разойтись. И так тошно, и так мало чувств, а теперь ещё такой же нахлебник как и ты.       Это их третья встреча на крыше, а точнее вообще. Одинаковая фраза, одинаковый ответ, пожелание-проклятье и тихие шаги босых ног. Тихая и смертельная война за право умещать Вселенную в одном взгляде, он всегда выигрывает. Всегда когда приходит. А так его не волнует.       — Уйди. Дай мне. — Голос совсем близко, совсем рядом, но такой же холодный.       — Нет. Моё.       — Сдохни. — Гетерохромный взгляд ловит движение двух кистей, легших на перила.       Она была одним огромным серым пятном. Совершенно никаких красок, её нельзя было ни с чем сравнить, ни с чем ассоциировать. Она никак не напоминала о себе, казалось её просто не существовало, но сколько все помнят, она была рядом. Беззвучная, тихая, никогда ничего не берущая, не дающая ни просто так, ни в замен. Её не было. Имя, фамилия, возраст, увлечения, даже идентификационный номер заключенного — это знал только Хаджиме. И криво усмехаясь давал затрещину, обратно забрасывая их в камеры, и спокойно забирал её из четырнадцатой напротив, чтобы куда-то отвести, а потом вернуть.       Серая. Не потому что такой цвет кожи или волос, просто даже нейтральный бежевый не подходит. Грустно, холодно и одиноко. Руки, казалось насильно обтянутые бледной кожей с хорошо видимыми розоватыми костяшками и синеватыми змейками вен. Первое, что запомнилось в его голове. Коричневые, как сказал он, или цвета тёмного шоколада, как поправил Уно, волосы выше лопаток были чуть взлахмочены, будто бы она беспрестанно зарывалась в них рукой, стараясь расшевелить свой холодный разум, ощутить, что значит горячая голова. Второе, замеченное им. Глаза, серые, напоминающие небо, затянутое тучами в ненастную погоду или некогда прозрачный лёд, а сейчас ставший серым из-за прихода весны, они смотрели с холодом и какой-то безучастностью, но в них что-то было, что-то такое, что ему знакомо или нет. Третье, засевшее в его разум.       — Кто ты? — вопрос был задан им раньше, чем он успел моргнуть.       — А ты кто? — ответ лишенный интереса. — Как ты смеешь спрашивать у кого-либо кто он, если сам не можешь дать ответа на этот вопрос?       — Я… Я знаю кто я. — нахмурившись, он отвернул голову.       Дуновение ветра и тишина. Удивительно, Сугороку ещё не хватился, что его нет в камере, да и она как-то оказалась тут. Неужели, у неё тоже есть способность открывать любые замки? Бред, в этом месте только он «универсальная отмычка». Хотя про неё совсем ничего не известно, кто знает. Не видя очевидное они бьются о друг друга, как волны о прибой.       — Я — Джуго. — и сколняет голову набок, видя лишь спутанные прядки ее тёмных волос. — А…       — «Пятнадцать», — она дрогнула, поднимая голову и смотря на горизонт. — Не спрашивай того, чего нет.       — Ты не знаешь кто ты? —Видно кончик её носа и ресницы. — Смысл тогда жить?       — Я не знаю, а ты?       — Я пытаюсь понять, плохо получается. — Джуго синхронно с ней задирает голову.       — Я тоже, мне пора. — она шумно сглатывает, стараясь оттянуть момент ухода, небо даётся увидеть редко, редко это приходиться делить с кем-то.       — Ты сдаешься? — он оборачивается к ней.       — Любовь.       — Что? — парень непонимающе смотрит на её удаляющуюся спину в серой, слегка большеватой кофте.       — Моё имя.       Странная, непонятная, можно даже сказать, что ненормальная, но во всяком случаем намного тише, чем их родная тринадцатая. Главный надзиратель 13 корпуса Хаджиме Сугороку был даже рад, что она являлась его заключенным, она бесшумна, хоть и приходится бумажную работу вдвое увеличивать, это даже в радость, что-что, а это он любит больше всего на свете. «1300» — это был её номер заключения. Считай её не существует, но Начальница каждый день наставляла его, требуя строжайшего надзора, отсутствия любого физического контакта или мизерного прикосновения и сохранность её от всех. Как она сказала: «Мы обязаны это выполнить, наша работа исправлять людей и обеспечивать им правильную дорогу к этому». К чему она это сказала мужчина не вдавался в подробности, ведь большой объем работы его покупал, хоть и выматывал, ещё придурки из тринадцатой…       — Ты гонишь! С таким тупицей как ты она никогда бы не заговорила! — Уно истерил, стуча кулаком по поверхности своего футона.       — Она правда со мной говорила! — Джуго не менее громко отвечал ему, хотя без такой активной жестикуляции.       — Врешь! Вот как её тогда зовут?! — 11 не унимался, всё пытался чего-то добиться от этого расспроса.       — Что это тебе даст, идиот? Думаешь она кинется на тебя если ты её позовешь? — уже недоумение скользило в голосе брюнета, не понимающего такую зацикленность блондина на этом.       — Ты не понимаешь всей романтики… Она точно тебе ничего не говорила? — голубые глаза с искорками азарта впились в парня.       — Она сказала «любовь». Я даже не знаю зачем. — начиная бубнеть и ссутулиться, отвечал ему 15. — Не думаю, что её так зовут…       — Тогда все ясно! Легче лёгкого! — из-за стальной двери послышались странные звуки и кряхтения, внимание этих и ещё двоих парней было привлечено этим.       Хаджиме слишком терпеливо стоял у распахнутой двери в четырнадцатую камеру напротив, рядом с ним топталась… Это была девушка не старше самого Джуго, очень худая и босая в слегка коротковатых серых штанах и серой кофте, казалось она сжалась до такой степени, что хотела потеряться в складках одежды. Она что-то тому еле слышно шептала, Сугороку лишь переступил с ноги на ногу и не изменяясь в лице ответил ей.       — Я не буду тебя трогать, но дверь закрою сам.       Девушка сильнее сжалась, острые лопатки от этого сильнее стали видны, появилось впечатление, что о них можно порезаться. Она топталась на месте не решаясь войти.       — Тогда сделай это тихо, чтобы даже замок не щелкнул…       — Ты достала, заходи сама, или я тебя закину туда. — почти рявкая надзиратель прервал её, не давая продолжить.       — Не надо! Я! Я…       — Ай-чан! Пойдём со мной на свиданку! — пытаясь просунуть голову сквозь прутья, звонко закричал Уно, привлекая внимание на себя.       Казалось весь мир хлопнул себе по лбу «фейспалмом», а Джуго раздраженно цикнул. Иногда одержимость и любовь друга к женскому полу просто раздражала, что тогда с проверкой на братство Хитоши с Хаджиме, что сейчас. Он её знать не знает, а ещё к такому серому пятну обращается, и откуда это имя. Хотя оно и правда означает «любовь».       — Тупой дурак. Ты ничего не умеешь, даже секреты хранить. — Это обращение явно было не к 11, брюнет это поздно понял, но дверь уже с грохотом захлопнулась и раздался крик. — Сдохни!       Сугороку лишь усмехнулся, и провернул ключ, немного радуясь тому, что ежедневные уговоры не понадобились. Пригрозив тринадцатой, он развернулся уходя, его ждут ещё отчёты, но что-то подсказывало, что ему придётся ещё не раз вернуться сюда и забросить этих придурков обратно в камеру.       И снова ночь. Тихо, лишь звуки сна. Кто-то храпит, кто-то смеётся, а некоторые… Выстанываются, беззвучно шепча чье-то имя. Неприятно это говорить, а ещё здесь очень шумно. Прям невозможно аж. Хочется найти место потише и уснуть, или можно немного погулять и подождать, когда их сон станет спокойнее.       За долю секунды Джуго открывает замок, тот почти беззвучно щелкает, выпуская его в прохладный коридор. В голове уже вертятся мысли куда же ему пойти, можно опять на крышу, а можно в комнату охраны на диван, ещё больше повезёт если его найдёт Куу. Но планам не суждено сбыться из камеры напротив, раздаются тихие шороки и мелодичный звук рвущейся бумаги. Это странно, особенно если ты знаешь кто там сидит.       Навыки взломщика пригодились опять, дверь бесшумно приоткрывается и парень оказывается в пустой камере с большим окном и широкими проемами между решеток. Одиноко лежащий футон перевернут рядом с просто огромным одеялом. У стены лежит кучка цветных мелков, а посередине всего этого сидит их знакомая и что-то очень медленно, наслаждаясь звуком рвёт. У её ног лежит переплёт какой-то книги, вот она отрывает новый лист и вновь его рвёт медленно-медленно, на мелкие кусочки.       — Зачем ты её рвешь? — склонив голову набок, Джуго пытается разглядеть её лицо.       — Я её уже прочитала. — не прерываясь она отрывает ещё одну полоску бумаги.       — Так отдай её к остальным книгам. — подходя ближе предложил он.       — Я не хочу чтобы она кому-то досталась, нельзя чтобы её кто-то ещё читал. — Она берет ещё лист и делает тоже самое, что и с сотней других.       — А если её уже кто-то прочитал, смысл в том, что ты делаешь? — недоуменно продолжил 15.       — Я не знаю. — почти оторванный лист так и остался висеть на самом краешке переплета. — Ты меня считаешь ненормальной?       Джуго сел рядом, всего в метре, поджимая ноги и обхватывая их руками, благодаря этому он смог положить подбородок на колени. Впервые ему довелось рассмотреть её. Тощая. Очень маленькая, даже по сравнению с Нико. Не в плане габаритности, не верится, что это девчонка. Но лицо красивое, глаза и правда большие, серые, печально смотрят. Что она забыла тут. Это вообще мужская колония, можно же было отправить её в другое место, специально для девочек, или хотя бы в другой корпус, лучше к Киджи, тот хотя бы к ней соответствующе относился бы, а не к... Их толстокожей Горилле.       — А ты какой себя считаешь? — слегка приглушенно, он так и продолжал её рассматривать. — Ай-чан, я х…       — Меня зовут по-другому! — стукнув по книге, она до конца отвала этот лист и он взлетев в воздух плавно приземлился где-то в стороне.       — Но ты же сказала «любовь»… — Попытка оправдаться провалена.       — Это не значит, что моё имя звучит именно так. — она отвернулась от него, слегка взлохмаченные волосы мелко качнулись. — Мана.       — Разве это значит «любовь»? — слегка неверяще брюнет посмотрел на шатенку. — Ты точно уверена?       — Мама мне так сказала, значит да. — звук рвущейся бумаги умножился надвое, Джуго решил помочь.       Разговоры между пустыми людьми бессмысленны, ведь они не могу наполнить друг друга чувствами, они не обмениваются ничем, они как те частицы с одинаковым зарядом, должны отталкиваться и разлетаться как можно дальше друг от друга. Но у таких людей своя физика, свои законы, для мира неподвластно их понять.       Аям Мана — такой же пустой и глупый в жизни человек, так же не понимает, или не хочет показывать того, что умеет знать. Общаться с ней странно, приходиться задать тонну вопросов, прежде чем вы синхронно выдохните и продолжите рассматривать небо — единственное, что понимает вас также одинаково как и вы себя. Месяц, а может уже два, хотя скорее три, вы по негласному, и так не озвученному договору сбегаете с камер и соревнуетесь кто быстрее доберется до крыши. Победитель всегда Джуго, его это удивляет, он всегда медленней всех, всегда быстро устает, но смотреть как она из последних сил карабкается на последние ступеньки не в силах. Но прикасаться нельзя, она сама попросила, сказала, что если он это сделает, то она умрёт. Может у неё какая-то похожая болезнь как у Нико?       Джуго не хочет проверять и просто ждёт когда она доковыляет до перил и упадёт на них повиснув. Мгновения гляделок и Вселенная снова охватывается одним взглядом. Это их маленький секрет, до утра или пока не прибежит Хаджиме они могут так стоять, иногда опять же задавая друг другу бессмысленные вопросы в которых смысла больше, чем в них самих. Её волосы все также спутаны, его оковы холодят кожу, обоим хочется прикоснуться и убрать этот бардак, но нельзя. Это их правило.       Общаться интересно. Мана красиво рисует, она умеет читать, она очень быстро оказывается считает, она знает о многих местах, она… Просто была. На вопрос «Почему ты здесь?», она ядовито бросает «Сдохни и заткнись.», и продолжает дальше молчать, нехотя бурча на какие-то его фразы.       Дистанция рушится. Точнее они сами это делают. Каждый день, ночью, а иногда и днем, когда друзья по обычаю заняты всякой важной ерундой он идёт к ней, просто чтобы услышать эту привычную фразу, а потом вместе порвать книгу, или даже посмотреть как она пишет, или рисует этими самыми мелками на стенах, они оказывается специально такие черно-серые, покрытие как у школьной доски из старых фильмов, так Мана объяснила ему. Иногда Джуго не понимает, что она ему рассказывает из этих самих книг и её дар рисовать помогает, она чертит схемы до куда достаёт рука, часто пачкаясь разноцветный меловой мылью, рисует персонажей показывая как они выглядят, от принцесс получающихся из-под её руки хочется охать от восхищения, от статных королей или героев войн набираться храбрости и мужества. В такие моменты она улыбается и совсем не желает ему смерти, невольно улыбка проскальзывает и на его губах. Чёрные стены их заключения приобрели краски.       Это произошло случайно. В один из таких походов в гости спокойствие нарушилось. Сегодня она закончила читать очередную книгу одного из известнейших японских писателей прошлого столетия, называлась она… Джуго помнил, что там много маленьких и одно большое кандзи, кажется «Сердце». Ему было и не очень интересно, по крайней мере до тех пор, пока Аям не начнёт рисовать и говорить. По заранее обговоренной привычке он сложил все мелки от самого длинного грязно-бежевого до самого коротко белого. Вот она заканчивает дорывать последнюю страницу и можно рассказывать. На свободном участке стены короткими движениями вырисовывается молодой человек, он юн, прекрасен и нашёл в лице старого человека наставника — Сенсея. Джуго завороженно слушает, наполняется теми мыслями, которые так просто из разговоров не получить, но тут незадача… Белый как на зло кончается, да и старика лучше рисовать более темными оттенками, как из старых газетных вырезок или фото тех веков. Руки синхронно тянутся за бежевым кусочком известняка и случается непоправимое.       Точка соприкосновения — это кончики пальцев, импульс обжигающего разряда электричества силен, осознание приходит поздно.       Шумно дыша они отпрыгивают в стороны, обоим хочется кричать, но горло перехватило, отползая в разные по диагонали углы они сжимаются в клубочки, забыв обо всех книгах и рисунках, забыв обо всем, кончики пальцев горят, впервые внутри настолько горячо, что начинает болеть. Впервые они чувствуют это.       Шутка про «первый раз всегда больно» здесь очень уместна, Уно долго потешался над пылающими щеками японца и в несколько раз увеличившимися криками «Сдохни!». Джуго что-то неразборчиво фыркал и уходил в уголок, прислонялся лбом к стене вспоминая её дрожащие ресницы и пылающие щеки. Теперь место где она сидит, Мана очерчивала красным мелом и метко кидалась оставшимися переплётами от книг в него, если он хоть капельку нарушал границу. Было не больно, тем более метко попасть у неё получалось не всегда. Появилось ещё одно правило. Перед тем как он будет уходить, он должен прикоснуться к ней ещё раз. Им это нравится.       — Почему ты здесь? — лёжа на спине Джуго рассматривал как она рисует какой-то цветок рядом ещё с десятком таких же прекрасных. — Я не верю, что ты можешь беспрестанно сбегать из тюрем, или что в карты ты играешь лучше меня.       Плечи Аям дрогнули, торчащая штука из цветка, как у лилии получилась немного длиннее, чем планировалось. Взлохмаченные волосы не слишком плавным водопадом упали вперёд закрывая её лицо, так сильно она ссутулилась. Казалось, что она не ответит, казалось.       — Папа сказал, что тут будет мне лучше. Он сказал, что я здесь проживу счастливую и долгую жизнь, ведь здесь то самое безопасное место, здесь я буду свободна. — Руки окрасились в розоватый цвет пыли от мелка.       — Но это ведь тюрьма, а ты заключенная. — перевернувшись на бок, он слегка приподнялся на локотке.       — Я зря все это рисовала? Ты до сих не понял? Не ты в тюрьме, а тюрьма в тебе. — раздраженно фыркнув, она как в их первую встречу обожгла его серым льдом своих глаз.       — Ты хочешь сказать, что вы все во мне? — уже присаживаясь неуверенно расстолковывал её мысль парень.       — Оглянись, что ты видишь?       — Ну… Я…       Парень вскочил рассеянно крутясь и рассматривая стены этой камеры. Здесь прекрасная девушка в воздушных одеждах держится за руки со статным юношей, вот тут лес, там луг, здесь тот молодой человек и старик стоящие на песке у моря, маленькие зверушки, птицы, длинный китайский дракон Лун, куда-то бегущие дети, воздушный шар с людьми, аэростат с отваливающейся корзиной. Невообразимо много, он и не думал, что каждый рисунок оставался на месте, заполнено все, абсолютно каждая стена и настолько высоко, что ему не верится, что это её рост, а может не зря тогда они таскали у Хаджиме стул? Рисунки везде, кроме потолка, но…       — Почему там ничего нет? — кивая и указывая пальцем вверх, он перевёл на нее непонимающей взгляд.       — Потому что я не умею рисовать небо. Смотри. — она быстро шагает к окну с голубым, но уже с рыжими вечереющими оттенками небом.       — Пойдём на крышу, там будет лучше. — Джуго сделал пару шагов к входу.       — Иди сюда. — знакомое ощущение прикосновения, как шипучка на языке, приятно, хочется ещё.       Щеки одинаково быстро покраснели, не глядя друг на друга они подошли к окну, точнее Мана его дотащила сама.       — Смотри.       — Я вижу чёрные прутья, а за ними небо. — шумно выдохнув Джуго отвернул голову в сторону, не желая смотреть.       — Ты неправильно смотришь. — лёгким движением, она вплотную приблизила его голову к этим толстым прутьям стали и сама встала также рядом.       — Я не люблю так смотреть, мне холодно. — он опять попытался уйти, но девушка ему не дала, переплетя свои пальцы с его.       — Я вижу мир только так. Всю жизнь, с самого детства, только в моей комнате решётки были из золота и под током. Каждый раз прикасаясь к ним, я сгорала от этого ощущения и не желала пытаться убежать, но все сводилось к одному. Любимую вещь не найдут только если она выпадет из коробки. Я, ты, твои друзья, все кто тут находится — это и есть те самые вещи. Мы выпали из той самой коробки и теперь над нами не властны те правила, которые ограничивают. Наша жизнь теперь не предрешена, мы сами её составляем. — тонкие пальцы слишком сильно впились в его ладонь, прижимая её сильнее. — Ты помог мне увидеть небо, спасибо. — её губы так же холодным как и руки, как и взгляд. На секунду Джуго показалось, что на его поалевшей щеке расцвел один из замысловатых белых узоров, как на лепестке того ледянного цветка, который вырос на могиле Снежной Королевы.       — Но я же ничего не сделал! — недоуменно он бормочет сквозь зубы, чувствуя как занемела челюсть от непонятных ему чувств.       — Ты неуклюжий, а из-за тебя и Хаджиме стал таким. — в её свободной руке появляется маленький ключик, совсем как тот которым обычно запирают дверь её камеры. — Уходи, и с… — она замялась, обычной фразы-проклятья не последовало. — И скорее возвращайся, я тебе не дорассказала чем закончится. Сейчас будет обход, тебе достанется.       — Они поцеловались. — высвободив свою ладонь, он быстро засеменил к выходу, на удивление ни разу не запнувшись о собственную ногу.       — Ч-что?! Ты умеешь читать?! — её серые глаза удивленно распахнулись.       — На обложке было нарисовано. Хих. — улыбнувшись ей, Джуго скрылся за дверь, зная что сегодня ночью они опять будут делить Вселенную на двоих.