Нет выхода из зоны комфорта

Люди, которые мечтают выбраться из «Зоны комфорта», расскажите, как в нее попасть?

      – Простите за опоздание! – искренне извиняется девушка, дышащая как загнанная лошадь, и падает на стул напротив. Парой секунд позже на соседний стул приземляется парень, кидает на свою спутницу быстрый взгляд и сердито ворчит:       – И куда мы так неслись, к этому, что ли?       – Катсуки, это невежливо, – шикает девушка, ощутимо пихает его в бок и, небрежно скинув на спинку стула пальто, старается улыбнуться. – Простите его, пожалуйста, он не очень вежлив. Я Очако Урарака, это Катсуки Бакуго, мы с вами списывались в Line пару дней назад. Вы ведь Мэдока Куроками, верно?       Мэдока медленно поднимает голову и переводит взгляд от пустой кружки с пенно-кофейными разводами на круглое лицо с розовыми щеками и каштановое каре, а после – на ежик светлых волос и недовольно искривленные губы. Мэдока знает, что сидящая напротив него пара видит спутанную тускло-рыжую копну, собранную в куцый хвост у основания шеи, искусанные до крови пересохшие губы, вжатую в плечи голову и мутные, как стесанный морем осколок бутылочного стекла, зеленые глаза. В глазах девушки – Мэдока даже не постарался запомнить, как ее зовут, – виднеется жалость, в глазах парня – брезгливость и ничем не прикрытое презрение.       Раньше Мэдока не задумываясь начал бы зубоскалить в ответ на подобное пренебрежение по отношению к себе, теперь же он только медленно подпирает подбородок рукой и скованно кивает. Он вообще весь как выцветшая на солнце картинка, уродливая пародия на реальность, и, разумеется, ни в какое сравнение не идет с красочной, гармоничной парой, сидящей с ним за одним столиком.       На самом деле Мэдока и вовсе не помнит, о чем он переписывался с этой девушкой и почему вообще согласился на ее предложение о встрече. Ответ ускользает от заторможенного, вялого сознания, как песок сквозь пальцы, и Мэдока перестает пытаться его поймать.       – Да он же под кайфом, круглолицая, где ты вообще его, черт возьми, нашла? – рычит парень, дергаясь вперед и бросая на Мэдоку острый взгляд из-под густых бровей. – У тебя не нашлось мысли получше, чем устроить нам приватную встречу с наркоманом?       – Он не наркоман, – протестующе произносит девушка. Ее каштановое каре похоже на остатки кофе в чашке, а светлые иголки волос – на сливки; в мыслях Мэдока обзывает ее Кофе, а парня – Сливками, и не собирается дальше утруждать себя запоминанием дурацких имен, которые он все равно забудет через пару десятков минут. – Простите его, пожалуйста, он не со зла, – снова зачем-то извиняется Кофе и кидает на Сливки предупреждающий взгляд. – Большое спасибо, что согласились с нами встретиться.       Кофе замолкает и ждет, видимо, ответной вежливости. Мэдока молчит и безразлично смотрит куда-то в пространство между парой, не обращая внимания на их переглядывания. Он вообще не очень-то и похож на нормального, живого человека, так, всего лишь марионетка с криво-косо прикрепленными к конечностям нитями и пустыми глазами-стекляшками.       – Ты уверена, что… – начинает Сливки и тут же шипит, когда Кофе с силой щипает его за руку, а после они оба дергаются в сторону, когда Мэдока поднимает на уровень ворота строгой синей рубашки тусклый взгляд. Слышно тихое позвякивание – звенья цепи, скрепляющей две шеи, изящную и крепкую, покачиваются из стороны в сторону при каждом движении и мелодично звенят.       Соулмейт есть у каждого человека. Судьба сводит двух людей через длинную цепь, соединяющую их друг с другом и оканчивающуюся на каждой стороне массивным металлическим ошейником. Эти цепи и ошейник ничего не весят и не причиняют никакого вреда, их нельзя уничтожить, разорвать или разрушить, другие люди тоже не могут их коснуться, зато прекрасно могут видеть.       Это символ нерушимости связи соулмейтов, знак того, что им предназначено быть вместе до конца их общих дней.       Мэдока неуютно ведет плечом и повыше натягивает шарф на подбородок. Располагающая улыбка на губах Кофе слегка меркнет, когда она не слышит ответа даже через десяток секунд, но она находит в себе силы и желание продолжить:       – Мы… у нас есть информация о том, что вы являетесь единственным, кто сумел покинуть «Зону комфорта», – произносит Кофе и снова улыбается чуть шире; для нее одно лишь упоминание этого места является гарантированным вбросом эндорфинов в кровь. Сливки тоже светлеет лицом, бывшим хмурым еще мгновение назад, и мягко переплетает свои пальцы с пальцами Кофе, осторожно поглаживая тыльную сторону ее ладони. – Мы не будем спрашивать у вас, почему вы это сделали, но… Мы хотели бы попасть в «Зону комфорта», не могли ли бы вы нам помочь? Мы, разумеется, можем вам заплатить, если вы дадите нам один маленький совет, и…       Мэдока застывает. Кофе еще что-то трещит, Сливки периодически вставляет свои ремарки, и, переговариваясь между собой, они, кажется, совершенно забывают про Мэдоку. Он вжимает голову в плечи еще сильнее. Руки, лежащие на поверхности стола, начинают чесаться и мелко трястись, и Мэдока приобнимает себя за плечи, словно это может помочь ему унять дрожь.       Хочется курить. Затянуться так, чтобы глаза слезились от дыма, а мерзкая горечь раздирала горло и легкие. При одном лишь упоминании о «Зоне комфорта» Мэдоке становится дурно. Он хочет уменьшиться до размеров атома, чтобы больше никто не смел даже вспоминать о его существовании. Мэдока чувствует себя лишним на этом празднике жизни, где счастливая пара соулмейтов воркует о своих планах на безоблачное, светлое будущее.       Мэдока – кривое, страшное пятно на их фоне, и обтесанное, тусклое стекло его души меркнет сильнее от этого осознания, покрываясь сизым налетом из морской соли и песочной пыли.       «Зоной комфорта» звался райский уголок для соулмейтов, желающих укрепить свою связь с соулмейтом, построить крепкий брак или создать верную семью, но туда допускались только пары с уже установленной связью. Более того, попасть туда могли не все: кажется, существовало какое-то вступительное испытание, и отдельно от этой категории шел отбор руководством «Зоны комфорта». Люди грезили об этом чудесном месте и каждый раз сходили с ума, когда в новостях или интернете появлялось хоть какое-то упоминание о нем. Ажиотаж не стихал уже не первый год с момента появления «Зоны комфорта», и ее существование было загадочным, таинственным и постоянно подогревалось грамотной и ненавязчивой рекламой, увидеть которую мог только тот, кто знал, куда смотреть.       На свое несчастье Мэдока знал, куда смотреть, обладал мощным аналитическим умом и сильнее всего на свете любил Мирио, своего соулмейта. В итоге ни одно из этих качеств, которыми он так гордился, никак и ни в чем им не помогло. Мэдока навсегда лишился души, оставшись блеклой, тусклой копией прежнего себя, а Мирио лежал под несколькими слоями холодной, бездушной земли – Мэдока хоронил его собственными руками.       Мэдоке становится душно. Он задыхается в этом крохотном помещении, сжимающем его голову тисками и сковывающем грудь стальным обручем, сердце начинает колотиться, как ненормальное, и свет перед глазами меркнет, когда Мэдоку накрывает очередной приступ. Чувствуя подкатывающую волну паники, Мэдока скрещивает перед грудью руки в виде большого икса, показывая одним дерганным, нервным жестом свой однозначный отказ. [1]       Он поднимается с места, и его стул так громко грохочет, что некоторые посетители испуганно оглядываются на него, но после сразу же отворачиваются с выражением брезгливого удивления на лицах. Мэдока подхватывает свой рюкзак, закидывает его на плечо и дергается вперед, чтобы протиснуться между двумя столами и поскорее побежать на выход – туда, где свежий воздух, где нет замкнутого пространства, болезненных уколов, ежедневных осмотров, горьких таблеток и мерзких прикосновений латексных перчаток к коже, и…       Раздается громкий удивленный возглас, затем – яростный рык, а после что-то пребольно дергает Мэдоку за край шарфа так, что тряпка болезненно прокручивается на шее и слетает вниз, а Мэдока с размаху падает на колени и чувствует, как перед глазами начинают плясать темные пятна. Он безмолвно распахивает рот, не в силах произнести ни звука, тут же заваливается на бок, подтягивает колени к груди, инстинктивно защищая живот, и закрывает голову и лицо руками, сжимаясь в плотный клубок.       Некоторое время ничего не происходит, но Мэдока не шевелится – он прекрасно знает, что может последовать за этим, равно как и то, что лучше остаться так и защитить хрупкие внутренние органы и драгоценный мозг. На его сознание опускается удушливая тишина, но паника даже не думает ослаблять свое унизительное давление.       – Эй, ты как? Черт, я не хотел, да и не так уж сильно дернул, тебе… – Сливки осекается, когда от его прикосновения Мэдока крупно вздрагивает и отъезжает по гладкому полу в сторону, на чистых инстинктах отталкиваясь ногами от кафеля.       Кто-то что-то говорит, но Мэдока не слышит. С трудом осознавая, что ему никто не собирается угрожать, он медленно садится на полу и сталкивается взглядом с двумя шокированными парами глаз, направленными куда-то чуть ниже его лица. Краска сходит с лица, и Мэдока рваными движениями прикрывает шею ладонями. Ему кажется, что он обнажен перед всеми этими людьми; паника захлестывает его с головой, и Мэдока словно со стороны слышит свой тихий всхлип.       На шее Мэдоки нет привычного металлического ошейника связи, от него не отходит мелодично звенящая тонкая цепь, соединяющая его с соулмейтом. Вместо этого есть широкий зарубцевавшийся шрам, обнимающий шею плотным кольцом, и тонкая бугристая полоса на месте расположения голосовых связок.       Мэдока трясущимися руками сгребает с пола шарф и нервно наматывает его обратно на шею и плечи, его плечи ходят ходуном. Он закидывает на плечо тощий рюкзак и подскакивает на ноги, огромными, полными слез глазами глядя на ошарашенных Кофе и Сливки, и снова скрещивает руки в виде большого икса, вновь обозначая свой категоричный отказ.       Нет, думает Мэдока, когда выбегает из кафе. Нет, думает Мэдока, когда смешивается с толпой, а после выходит в ближайшем безлюдном проулке. Нет, думает Мэдока, когда стекает по стене вниз, подтягивает колени к груди и прячет лицо в ладонях, принимаясь дышать глубоко и шумно.       Вход в «Зону комфорта» отыскать несложно, если очень постараться.       Найти же оттуда выход – невозможно.