Самый последний раз

Дождь безжалостно заливал разрушенную до основания местность, которая совсем недавно пестрела пышными деревьями и мягкой зеленой травой. Сейчас здесь можно встретить только сухую, непригодную ни к какой растительности землю и развевающийся тёмный пепел, что остался после могучих деревьев, которые были уничтожены хладнокровными шиноби и их смертоносными техниками. Какаши никогда не славился особой любовью к какой-либо растительности, но сейчас, находясь в таком безжизненном и удручающем месте, предпочёл бы утопать с головы до пят в высокой зелени и жмурится от палящего солнца, чем мокнуть под холодным дождём, погружаясь в мрачные думы с каждой секундой всё сильнее. Да, он определённо чувствовал бы себя лучше, сжимая в своих руках израненное тело самого дорогого человека под обжигающими лучами, а не в огромных лужах, которые молниеносно приобретали ненавистный красный цвет, и под аккомпанемент тяжёлого грома. Чёрт, нет. Как он может чувствовать себя лучше, когда на его руках умирает человек, которого он до беспамятства любит? Да будь он хоть обвешан праздничными украшениями, а вокруг него росли бы благоухающие розы, он не почувствовал бы себя лучше. Нет. Да, место приобрело бы более цивильный вид, но это не отменяет того факта, что это всё ещё то самое место, где истекает кровью Сакура. Её грудь тяжело вздымалась, зелёный жилет джонина Конохи насквозь пропитался кровью, из-за чего Какаши старался вдыхать как можно реже, потому что запах её крови буквально сводил его с ума. В самом ужасном смысле этого слова. — Сакура, — мужчина на одно мгновение удивился, не ожидая услышать свой собственный голос настолько хриплым, пропитанным невысказанной мольбой. — Девочка моя, держись, хорошо? Скоро придёт подмога, тебе обязательно станет лучше, слышишь? Ты только держись, не закрывай глаза. Надломленный шёпот с большим трудом достиг расплывающегося сознания девушки, она только неимоверным усилием и со своим природным упрямством смогла сфокусировать взгляд на человеке, что сейчас склонялся над её телом. Какаши. Её родной человек, её счастье, человек, которого она любит просто за то, что он есть. Последний человек, которого она увидит в этом мире. И ей абсолютно не жаль. Если кого она и хотела увидеть в свой самый последний раз, так это его. Глаза у него красные, слезы застыли в них, отчаянно пробивая себе дорогу, но мужчина упорно сдерживает их, не позволяя дать себе слабину в такой момент. — Мне жаль, — Сакура почти беззвучно шевелит губами, сил на полноценный шёпот просто нет. Она видит. Видит страдания дорогого ей человека, и чувствует собственную вину. Вину за то, что позволила себе истекать кровью на руках человека, который в прошлом потерял всех дорогих ему людей. Она знает, что подмога не успеет прийти. Знает, что не выживет; слишком много чакры она потратила, чтобы залечить хотя бы часть ран и тем самым продлить себе время; слишком много ран на её теле, чтобы верить в благополучный исход. — Нет, слышишь? Не смей извиняться! Не смей! — Какаши не выдерживает напряжения, голос его ломается, выдая все переживания своего обладателя, с левого глаза стекает первая слеза, сливаясь с дождевыми каплями. — Всё будет хорошо, Сакура, только не закрывай глаза, ладно? Ничего не будет хорошо. И самое ужасное, что это понимают они оба. Просто одна смирилась со своей участью, а другой всеми правдами и неправдами отгоняет от себя такие ломающие дух мысли. Какаши сжимает руками колотую рану на животе любимой, надеясь таким образом отсрочить… то, что в любом случае произойдёт. Чувствует собственную беспомощность, руки предательски дрожат, и мужчина не знает, от чего именно, от необъятного страха, что своими скользкими щупальцами обхватил его наполненное светлой надеждой сердце, или от неимоверного холода из-за дождя. — Девочка моя, держись. Держись, моя хорошая. Не замечает, как сбивчивый шёпот слетает с его губ, повторяя эти слова, словно мантру. Не замечает горячие слёзы на своих щеках, крупными каплями стекающих с дико усталых глаз. Не замечает ледяные капли усилившегося дождя, что вот-вот перейдёт в ливень. Замечает закрывающиеся изумрудные глаза. Замечает редкие удары ослабленного девичьего сердца. Замечает пугающую бледность миловидного лица. Он, черт возьми, замечает всё это. Замечает и ничего не может сделать. — Сакура! Сакура, открой глаза! — он в панике хватает её за плечи, неистово тресет, пытаясь привести её в чувство. — Сакура! Он будто безумный зовёт её, надрывает глотку, не жалея голосовые связки, аккуратно бьет её по бледным щекам, не желая причинять ей боль даже сейчас, в мгновение, когда она лежит перед ним абсолютно обездвиженная, с закрытыми глазами, с пугающими пятнами крови и чересчур бледной кожей. Неживая. Он гневно сжимает зубы, с новой силой тормошит её, громче зовёт по имени, а в голове набатом стучит только одна единственная мысль. «Ками-сама, пусть она откроет глаза!» Какаши уверен, если она не откроет глаза, он сломается. Вот так просто, как тростинка, не выдержав напора реальности, где Сакура больше не улыбнётся ему, не выскажет своё недовольство по поводу его вечных опозданий, не зароется своей нежной ладошкой в его жёсткие непослушные волосы. Реальности, где её не будет рядом. Он отчаянно хочет, чтобы она открыла свои красивые зеленые глаза. Ему просто жизненно необходимо, чтобы она сделала это. Просто открыла глаза. Разве он многого просит? Он должен сказать ей. Сказать, что он любит её больше жизни, что жить без неё не может. Сказать, насколько она дорога ему. Боже, почему он раньше так редко говорил ей это? Почему считал её присутствие рядом с собой как должное? Не радовал мелочными подарками, не дарил мимолётные комплименты. Так мало обнимал её, целовал её нежные губы. Почему? Почему она должна умирать на его руках, так и не узнав, что она – единственная причина, почему он не сошёл с ума от извечного одиночества? Почему?! Нет. Она не может умереть. Не так. Она выкарабкается, пройдёт время, и они снова пойдут в Ичираку-рамен, отпраздновать успешно пройденную миссию. Они снова будут наслаждаться присутствием друг друга, и на этот раз он не выпустит её из своих объятий. Они продолжат счастливо жить, вместе. Правда ведь? Вот только не подающих признаков жизни девушка безжалостно рушит такие невинные мечты. — Сакура… Голос осип, с губ вырвалось только тихое, невнятное бормотание. В ушах слишком громко стучит собственное сердце, его стук раздражает его до белых пятен. Ведь её сердце больше не будет так биться, оно мрамором застынет, перестанет циркулировать кровь по венам. Остановится. Какаши смиренно прикрывает глаза и медленно прислоняется ухом к холодной от дождя – и никак иначе – коже. Внимательно вслушивается, боясь наткнуться на безразличную тишину, и замирает от неожиданности. В груди раздаётся слабый-слабый стук благородного сердца. И Какаши упорно давит рвущуюся наружу радость, потому что знает – совсем скоро оно остановится. — Я люблю тебя, — заветные слова срываются с его обкусанных губ. Слова, которые, как он думал, будет говорить ей всю оставшуюся жизнь. Слова, которые он сказал ей в последний раз. — Слышишь меня? Люблю, — он невесомо касается её губ, желая запомнить их вкус. Осторожно двигает губами, даря ей самый последний поцелуй в её жизни. Жаль только, она на него уже не ответит. — Так сильно люблю, — он не может остановиться. Жалеет, что не говорил этих слов ей при жизни. Жалеет, что впустую потратил время. Господи, как же он жалеет. Он целует её щеки, нос, лоб. Целует и размазывает собственные горячие слёзы по её умиротворенному лицу. Чувствует, как ноет сердце, уже тоскуя по любимому человеку. Как в голове против воли крутятся счастливые воспоминания с красивой розоволосой девушкой, причиняя почти физическую боль. Он всё это чувствует. Он снова склоняется к её груди, желая в последний раз услышать стук её сердца. Вот только, вслушиваясь, он натыкается на ненавистную тишину. Дыхание сбивается, слёзы с новой силой текут из глаз, а сердце болезненно сжимается от осознания того, что он опоздал. Стеклянным взглядом впивается в её лицо, на периферии сознания замечая, как в груди распространяется ледяная пустота. Она поглощает всё его естество, сметая на своём пути все надежды на светлое будущее, все нежные чувства, которые испытывало его израненное сердце, все воспоминания, которые не позволяли ему впасть в отчаяние. Эта тёмная, беспробудная пустота сметает всё, ни капельки не жалея его. Погружает его с головой в океан боли, жестоко прокручивая перед глазами бездыханное тело хрупкой девушки, что разбилась в его руках подобно хрустальной вазе, чьи осколки больно впиваются в его тело, не позволяя забыться. И он тонет. Захлебывается в собственных ощущениях, когда понимает. Её сердце больше не будет биться.

***

Темно-серые глаза в ужасе распахиваются и с сомнением впиваются в знакомый белый потолок. Сухо, темно, чувствительный нос улавливает слабый аромат яблочного шампуня. Вздрагивает, когда понимает, что находится в собственной комнате, а не в уничтоженном лесу в окружении огромных луж и обжигающего запаха крови. Он находится в их с Сакурой спальне. Судорожно оборачивается, и к собственному облегчению замечает хрупкую женскую спину, обтянутую в шёлковую пижаму. Не сдерживает тяжёлого вздоха. Сон. Это был всего лишь сон. Всего лишь самый ужасный и жестокий сон, который когда-либо мог ему присниться. Перед глазами до сих пор стоит картина, от которой перехватывает дыхание, и он не может воспротивиться ужасно сильному желанию увидеть её прекрасные зеленые глаза. Не может воспротивиться желанию увидеть её живой. Он должен, нет, просто обязан удостовериться, что с Сакурой, с его любимой Сакурой всё хорошо. Неуверенно протягивает руку и слабо сжимает её тёплое маленькое плечо. Не прячет радостную улыбку, потому что, господи, она тёплая! Не мертвенно-холодная, а именно тёплая! Ками-сама, это так прекрасно! — Сакура, — он хрипло зовёт её, стараясь не замечать вспыхнувшее чувство дежавю. Он помнит. Помнит каждую, черт возьми, деталь ненавистного сна. Делает глубокий вдох, отгоняя непрошеные мысли, и вплотную склоняется к её уху, обжигая нежную кожу горячим дыханием. — Сакура. Девушка слабо заерзала на месте, что-то тихо пролепетала – Какаши явственно расслышал своё имя – и наконец перевернулась на спину, заглядывая в глаза мужчины до невозможности сонным взглядом. А Какаши залип. С жадностью рассматривает её лицо – Ками-сама, оно не бледное! – с безграничной нежностью заглядывает в любимые до одури изумруды и не верит. Не верит, что сейчас она с ним, рядом, живая, целая, невредимая и такая любимая. А что, если это сон? Что, если прямо сейчас он всё ещё находится в том ужасном месте, рядом с бездыханным телом и огромной дырой в собственной груди, где когда-то была его душа? Что, если эта Сакура – всего лишь плод воображения его больного, усталого сознания, которое ни под каким предлогом не хочет принимать устрашающую действительность? Сакура, похоже, замечает внутренние метания мужчины – она обеспокоенно хмурит брови и осматривает его лицо прояснившимся взглядом. Увиденное, вероятно, её не устраивает. — Какаши? — голос её полон переживаний. А Хатаке не выдерживает. Он будто с цепи сорвался – так молниеносно набрасывается на неё, требовательно впиваясь в её губы. Он должен касаться её. Должен раз и навсегда удостовериться, что она всё ещё живая, что всё ещё находится рядом с ним. Его язык проталкивается к ней в рот, руки судорожно сжимают тонкую девичью талию, совершенно не беспокоясь за сохранность шелковой майки. Он должен быть ближе. Ещё ближе! Воздуха катастрофически не хватает, поэтому он с величайшей досадой разрывает поцелуй. А потом прикасается к сладким губам ещё раз. И ещё. И ещё. Пока её маленькие кулачки не упираются ему в грудь, заставляя его отстраниться. — Какаши? — снова повторяет девушка, тяжело дыша. Она озадаченно заглядывает ему в глаза, ищет ответ на свой невысказанный вопрос. «Всё хорошо?» Нет, не хорошо. Быстро сокращает расстояние между их лицами и дарит ещё один страстный поцелуй. Нет, ни черта не хорошо. Запускает свою руку в её мягкие, пахнущие яблоком волосы и с упоением вдыхает сладостный аромат. Совсем, черт возьми, не хорошо. — Я люблю тебя, — вырывается у него, когда её нежные руки обвивают его шею. — Очень сильно люблю. На этот раз поцелуй начинает Сакура, растроганная внезапным ночным признанием. — Я тоже тебя люблю. Он чувствует распространяющееся глубоко внутри облегчение, которое сильными волнами захлестывает его душу, в исступлении утыкается носом в изгиб её шеи и слезы против воли скатываются с уголков его глаз, капая на девичью белоснежную кожу. Крупная дрожь пробивает всё его тело, и он никак не может её скрыть. Да, он невероятно сильный шиноби. Да, он Шестой Хокаге, глава деревни. Да, черт возьми, он прошёл две войны. Но он ничего не может с собой поделать, когда вспоминает не вздымающуюся грудь и мертвенную бледность кожи любимого человека. Он постоянно теряет близких людей, но потерять её он ещё не готов. И никогда не будет готов. — Обещай, что всегда будешь осторожной, — сбивчиво шепчет он куда-то в её шею, так и не решаясь посмотреть ей в глаза. Стыдно за собственную слабость, но он не зацикливает на этом внимание. — Пообещай, Сакура, что не умрешь у меня на руках. Девушка в его объятиях замирает, со смешанными чувствами подмечая скрытую горечь в осипшем мужском голосе. Грустная улыбка появляется на её лице, когда она понимает причину внезапного ночного пробуждения Какаши. Аккуратно приподнимает его голову своими руками и уверенно заглядывает в невероятно несчастные серые глаза, которые сейчас застилали горячие слёзы. — Обещаю, — так же тихо шепчет она и нежно прикасается к его губам. Целует нежно, ласково – доказывает, что она здесь, всё ещё живая, и находится рядом с ним. Проводит горячим языком по его нижней губе и улыбается сквозь поцелуй, когда он сильнее придавливает её к кровати. Нежные поцелуи плавно переходят в более страстные, и Какаши уже не сдерживает себя. Не сейчас, когда в памяти ещё свежи воспоминания ночного кошмара. Не сейчас, когда она лежит под ним невероятно красивая и желанная. Когда его губы терзают нежную кожу на её ключицах, оставляя красные пылающие отметины, он мысленно даёт себе обещание. Он сделает всё возможное, чтобы тот самый последний раз наступил как можно позже. А до этого момента он будет любить её, свою отважную девочку, и делить с ней самые счастливые мгновения своей жизни.