Завтра.

Я не могу оставить тебя в своей памяти. Моё тело — горит, рассудок — испепелён. Моя боль и тревога не достойны твоего внимания.

      Выпить пару бутылок крепкого глифта и впасть в «алкогольную кому» — вот оно то, что стало единственным спасением для Вики здесь и сейчас. Ей так было легче не думать о том, что ее настоящее оказалось врагом её, от которого нужно бежать, даже если у тебя переломаны все рёбра и ты истекаешь кровью. Потому что этот «букет» ей достанется от него самого. Его руки сомкнуться на её шее и перекроют кислород, заставят задыхаться пеплом и жаром, который исходит от него, а потом она будет хрипеть заветное «отпусти, я не смогу больше» и прочие молитвы, пока не почувствует, как сознание проваливается в холодную темноту. Абсолютную противоположность его рукам, в которых течёт кипяток, точно.           Вики снова и снова прокручивает в голове то, как он этими руками душил скорее не её саму, а все ее нутро, когда ловко пробирался крючковатыми пальцами под её острые рёбра, словно пересчитывая их, цеплялся за диафрагму, как за натянутую на гриф виолончели струну, заставляя беззвучно играть ее хрипам, оставляя на теле полосы, которые превращались в невесомые потемневшие ссадины с россыпью невидимых синяков, они еще потом отзываются такой едкой и тошнотворной болью, от которой хочется сломаться пополам и выть-выть-выть. Бил издевкой и скверным словом. Черт бы его побрал.       Ей было тошно. Она позволила себе лететь кубарем с лестницы собственной гордости тогда. Там, в том чертовом коридоре, около чертовой стены, с прижимающим ее чертовым Люцифером, и этими чертовыми Фенцио и Серафимом Кроули, которые явно помешали дьяволу воплотить в жизнь свои «интересные» задумки.       Вся ее смелость кружилась вокруг него, ведь кому она ещё могла дать отпор со всей колкостью фраз и остротой претензий к самому самодовольному существу этого места. Вся его прямолинейность и харизматичная бестактность светились вокруг него как радиация и это «гамма-излучение» — явно не из приятных. Хотя кого обманывала Вики Уокер? Исключительно себя, не иначе. Это свечение манило её как мотылька, летящего прямиком в жар этих рваных прикосновений, которые были неподобающе нежными, но в которых она горела заживо, там, на вершине горы, куда ее привёл сам Люцифер. Она задыхалась от его приливов «ты особенная», но он вырывал с корнем все еле заметные ростки ее трепета к нему ледяным «ненавижу таких, как ты». Она не признавалась себе, что каждый раз ее хрупкие крылышки делали из нее этого «чертового» мотылька, что готов был прилетать на своих прозрачных и невесомых «отростках» за спиной к адскому пламени. «Он сейчас будет чувствовать твою кожу изнутри» И она снова прилетела.       Она уверенно шагала к комнате небезызвестного виновника ее состояния. Смелость в ее крови бурлила, как в адском котле, а это чувство собственной наглости только прибавляло адреналина — ведь как же это так, как же это так можно быть такой смелой, что хватает сил на трясущихся ногах идти к самому дьяволу. Ей льстило все это, но почему то она делала каждый шаг с таким торжеством, будто шагала по красной дорожке прямиком к Голливуду. Жаль, что знаменитые холмы в ее интерпретации были сравнимы с эшафотом. Поворот. Лестница. Ещё один поворот. Снова лестница. Дубовая дверь. До Люцифера рукой подать, он прямо за ней и как же крайне иронично сейчас все это: за обычной дверью находится не самый обычный «персонаж». В тихом омуте черти водятся, точно. Осталось только подумать о том, что нужно говорить, собраться с мыслями и постучать. Да, точно. Вот так она и сделает. — Ты явно упускаешь что-то интересное там внутри, пока мнёшься снаружи около двери, Непризнанная. Ан нет — там пусто. А вот за ее спиной тот самый «персонаж», нахально ухмыляющийся и слегка задравший голову. Песочный голос, резко прозвучавший над ее ухом и опаляющий ее шею, заставил вздрогнуть. А ещё как-то весь адреналин выветрился и трясущиеся коленки захотели подкоситься, да и глифт уже будто бы выветрился. Чертовщина одним словом. — Ну чего ты стоишь, давай, стучи, он наверняка ждёт тебя. Ломал комедию. Устраивал спектакль, где в первых рядах находилась Уокер. И конечно, когда она повернула своё тело к нему, то явно не спешила с аплодисментами. Как-то, знаете, хотелось сохранить немую сцену. — Вообще то нет, не ждёт, — ухмылка резко стерлась с его лица, — ты, Уокер, стала птичкой и решила себя собственноручно поймать в клетку? Как мило. Но в моем расписании нет времени для тебя, к твоему сожалению. А вот и вместе с негодованием вернулся и адреналин и коленки выпрямились вдруг. И глифт вовсе не выветрился, а наоборот, начал расслаблять. Сейчас явно что-то будет. — Ты! — маленькая заминка в ее голосе будто выдавала ее состояние опьянения, — да как ты… Как ты можешь делать вид, что ничего не произошло после того, как из-за твоей ветрености и глупого желания я потеряла доверие своих друзей и меня хотели исключить из школы? Действие первое, сцена первая. Театральный занавес открывается. — Ты явно забыла, кто встал на твою защиту на суде и не сдал тебя, благодаря мне, собственно. Разовая услуга, но всегда пожалуйста, кстати. Уокер нервно поднимает свои руки в вопросительном жесте и тут же с глухим стуком сбрасывает их по швам. — Ах, да, конечно, точно! Прости, об нимб над головой не бьешься еще? Как он тебе, не жмёт? Ее тело явно окончательно расслабилось после этих слов, но увидев ярко красные рубины глаз напротив, вцепившиеся в ее лицо, расслабление ежесекундно сменилось ужасом. Люцифер схватил ее за плечи и втолкнул спиной прямо в ту самую дверь, которая чуть ли не слетела с петель и заставила начать падать пассивно-агрессивное тело Уокер назад, в освободившееся пространство. Теперь точно все на своих местах. Птичка в клетке. — Ты заблудилась? Забыла, с кем разговариваешь? Ты чересчур смелая или у тебя едет крыша? Во всех случаях я могу быстро вправить тебе мозги, ты даже пикнуть не успеешь и усвоишь урок раз и навсегда. Да, она чересчур смелая, а Люцифер чересчур близко. Стоит и выбрасывает ей в лицо все это, будто сейчас начнёт плеваться ядом и жалить-жалить-жалить, пока труп её не начнёт растекаться по мраморному полу. И да, стоит ли говорить о том, что Вики было страшно? От одной только мысли, что Люцифер действительно может сделать ей больно, ее сердце распадается буквально на атомы. Снова и снова он прибивает ее своим холодом и смешивает с грязью под своими подошвами. Сначала нежно впивается в ее губы на своём секретном месте в диком холоде, защищает от гнева Фенцио, а потом снова бросает ее в свой океан ненависти ко всему сущему. Снова и снова.       И ее так сильно грузило это все. Сейчас она не хотела, чтобы он смотрел на неё так, словно готов убить, чтобы он держал ее плечи, но не для того, чтобы в любую секунду выкинуть ее отсюда. Ей хотелось бы успокоить это разгневанное существо прямо сейчас, обхватить его лицо своими ладонями и долго-долго всматриваться в него, ища хоть каплю тёплых чувств к ней, хоть каплю нежности в этих глазах и каплю… Да это даже смешно. Каплю любви? Уокер душно. Она ещё не сделала вывод в своей голове, что ей делать с этими чувствами, но ее сердце и тело явно хотели не ощущать жестокость и агрессию в данный момент. Она не смела протянуть свои руки, чтобы дотронуться до лица дьявола, но так и зависла на месте, продолжая всматриваться в его глаза и тлеть-тлеть-тлеть. А он почему то не перебивал и тоже смотрел. И руки его все ещё лежали у неё на плечах. Она мысленно взвыла. Вики чувствовала, что вот-вот слёзы отчаянья потекут из ее глаз от всей ситуации и осознания ужаса, который проходится через все ее тело электрическим разрядом, делая ее уязвимой. А глифт действовал на неё все сильнее и все вокруг неё становилось размытым. Голова начала кружиться. Ей только хватает сил выкинуть то, о чем она явно не подумала: — Ну, давай, прояви свои самые ужасные способности и прихлопни меня, как назойливую муху. Я сама к тебе кинулась, прямо под ноги считай. Ты прав. Птичка в клетке. И слёзы из глаз её полелись ручьём, а голова будто отключилась. Ее взорвало, будто газовый баллон под давлением. Осознание влюблённости в Люцифера вдобавок ко всем ее проблемам точно не входило в ее планы. Занавес. Она прикрывала лицо рукой, а плечи ее содрогались в немой истерике. Казалось, что она задыхается. Глаза смотрели будто бы в его, но глядела она куда-то сквозь. В них перемешались страх, отрешенность, зрачки потеряли своё очертание и словно растворились в радужке. То ли трепет застыл в них, то ли вся печаль так сильно ослепляла её. Слёзы застилали ее глаза, отражая голубыми бликами приглушённый свет комнаты. А потом Люцифера охватило полное недоумение, когда рыдания перевоплотились в истерично-надменный смех, превращающийся в хохот. Она будто не понимала, какое влияние на него оказывает и продолжала давить на стены несчастной комнаты, которые норовили упасть ей на голову, лишь бы не выслушивать этот концерт. — Я так хочу, чтобы это все закончилось. Давай, покончим с этим. Ну, пожалуйста. Забер-и-и-и мою ду-у-у-шу. Голова Непризнанной шла кругом. Она несла бред и все это только еще больше начинало её веселить.       А что чувствовал он все это время? Она его раздражала. Просто своим существованием. Так было ровно до того момента, когда он начал чувствовать что-то странное к ней. Переживание за эту девчонку, смешанное со злостью на то, что как бы он не пытался оттолкнуть ее от себя, то она снова и снова притягивала его, а вместе с ним и проблемы. И его пугало, что она сейчас хочет покориться ему. Вот так просто. И он был уверен, что он причина того, что она хочет сломаться. Но хотел ли он этого так, как тогда, когда первый раз столкнулся с ее острым словом? Когда Уокер наконец вырвалась из рук Люцифера, началось самое настоящее театральное представление. Ее тело качало из стороны в сторону, будто она была легким парусником, который штормило в чертовом океане. На удивление ее перформанс резко сменил настроение и начал сопровождаться наивным и теплым, даже детским смехом и она будто специально раздражала Люцифера. Будто знала, что на этом паруснике стоит он и они вместе должны пойти ко дну. Но её смешки, граничившие с сумасшествием и истерикой, настолько сильно отзывались беспокойством внутри него, что он хотел вырвать себе все внутренности и выложить их на тарелочку с голубой каёмочкой прямо перед ней. — Да что с тобой не так? — процеживает он сквозь зубы, успев схватить ее за запястье, которое с легкостью может переломить, и прижимает ее костлявое тело к холодной колонне. — Ого-о-о, — шепчет она и снова издает медлительно едкий смешок, — какой опа-а-сный. Люцифера выводили из себя её резкая смена настроения и абсолютное спокойствие. Он понимал, что она вальсирует по тонкому лезвию на своих тоненьких ножках, совершенно не отдавая себе отчёт, и как же он хотел выбить из неё эту дурь. Очевидно, что она сейчас добивается от него чего-то, что сможет заставить его остановить эту комедию и цирковой допрос с пристрастием. Но Люцифер непреклонен, да? Ему же все равно. Не-а. Ему вообще не все равно. Его ломает от ощущения того, что от этой непризнанной веет чем-то своим, крышесносящем. Он внутри бьется в агонии, потому что не может признаться себе в том, что ему не плевать на неё. Что он специально душит её колкостями и прижиманиями к стенам школы. Он успел тысячу раз втоптать ее в грязь, но каждый раз протягивал ей руку, чтобы вытащить из собственного котла презрения, в котором она варилась. Ви-ки. Ви-и-и-ки-и-и. Да все её имя будто насмехалось над ним, когда он произносил его в слух и делал акцент на букву «и». Тогда губы непроизвольно вытягивались в кривую ухмылку, которую немедленно приходилось стирать с лица, чтобы не показать даже на долю секунды хоть каплю добродушия к этой «коже с костями». Упаси Боже. Но что происходит сейчас здесь, с ним, с ней. Она — на грани сумасшествия от своего бессилия. Он — на грани того, чтобы просто закончить этот спектакль, взять ее в свои руки и целовать-целовать-целовать, пока она не успокоится. Могли бы они просто… Просто поговорить обо всем этом? Не отталкивая друг друга. Слишком просто. И скучно. Люцифер так не умеет. Представление Уокер так и продолжалось бы, если бы ее пьяный затуманенный взгляд не упал на стол, на котором рядом с корзиной фруктов в тусклом свете поблескивал нож. Она шла на этот блеск как заворожённая, а Люциферу лишь оставалось смотреть и гадать, что она собирается делать дальше. Когда она схватилась за рукоятку лезвия, то глаза Уокер начали недоброжелательно «поблескивать». — Эта штука. Она острая, да? Если мы типо «бессмертные», то может ли она, — она медленно приближалась к Люциферу и каждый ее шаг был осторожен, а каждое слово она произносила с паузами, что делало ее еще безумнее, — может ли она убить меня? Или тебя, например? — Что ты вообще собираешься делать? Нет, это не убьёт ни тебя, ни меня. Но лучше положи на место, чтобы никто не пострадал. Она была все ближе и ближе к нему, и, подойдя почти что в плотную, она, не прекращая смотреть в глаза Люциферу, приблизилась к его лицу и спросила то, что заставило его поёжиться: — Отрежешь мне крылья? Я обещаю, что никто ничего не узнает.       И вот оно. Из легких дьявола будто весь воздух вышибли, и его это заставляет лишь подавленно усмехнуться. На эту умалишенную глифт действовал слишком отрицательно. В этот момент все ее отчаянье и беспомощность витали вокруг неё, как стая мотыльков, а в глазах застыло безумство и усталость от всей этой «неземной» жизни. Люцифер видел все это, и ему так хотелось стереть это все с её лица и снова начать препираться с ней, спорить, язвить, да что угодно, лишь бы она не выглядела так. Так измучено. — Давай я сделаю вид, что тебя тут не было, ты пойдёшь в свою комнату и мы никому ничего не скажем, хорошо, глупая и пьяная Уокер?       Потрясение за потрясением идёт в этот вечер. В ответ на это Вики снова выдаёт неожиданное: — Но я не хочу. И с шумным выдохом прижимается своими губами к губам Люцифера, наивно, резко, отчаянно. А сердце внутри неё колошматит так, будто из него выпускают автоматную очередь. И все ее ожидания сейчас — вот он ее оттолкнёт, выставит отсюда, начнёт смеяться, снова смешает с грязью. Но сегодня же вечер потрясений, да? Как только она отстраняется и испуганным, загнанным зверем смотрит в его лицо, то их зрительный контакт длится меньше секунды, потому что дьявол целует ее так, словно она весь воздух. Его руки обхватывают ее лицо — нежно заправляют волосы за уши, исследуют её плечи и Уокер готова кричать о помощи. Она хотела сбросить всю эфемерность происходящего на действие глифта, но она знала, что все, что делает дьявол, отрезвляет её за считанные секунды. Злосчастный нож падает на пол, а ее руки наконец тянутся к его шее, и когда она проделывает этот жест, у Люцифера срывает башню. Он губами исследует ее шею, а она просто хватается за него, как за спасательный круг. Потому что тонет. И в своём отчаянье и в этой экспрессивной и неожиданной нежности. Он снова находит ее губы, хватает ее руки и переплетает их пальцы, от чего у Вики внутри что-то начинает истошно выть, прося большего, будто все ее нутро истосковалось по этому буйству ласки. Он горит. Она плавится. Ему хочется её всю, он может обхватить ее тонкое тельце двумя руками и прижать ее так сильно к себе, что она задохнется от него. И все обойдётся на этот раз без сломанных рёбер, точно.       Когда он прижимает её к стене и снова накрывает её шею руками, то у неё подкашиваются ноги. Она слишком пьяна и внутри неё все переворачивается сейчас. Они отрываются друг от друга, Люцифер подхватывает её под руки и ведёт к кровати, а она просто ведомая им, благодарна ему за то, что он молчит и ничего не спрашивает и никак не комментирует это. Её все устраивало, кроме ноющей пустоты внутри, когда его губы перестали целовать её. Люцифер укладывает ее на кровать, затем ложится рядом, укрывает своим крылом, и успокоительным жестом приглаживая ее волосы, выдаёт тихо и размеренно: — Хватит на сегодня потрясений. Тебе стоит протрезветь, наконец. — Но мы же… — Сейчас никаких «мы». Завтра.       И у неё не было сил ещё что-то говорить сейчас. Вики было спокойно в его руках, сон тянул её в свои объятия, и ей совершенно не хотелось думать о том, что будет дальше. Может, сегодня и нет никаких «мы» у них с Люцифером. Но стоит просто поспать, чтобы узнать, что будет с ними завтра.