***
Приготовленный Чимином кофе не идет ни в какое сравнение с джиновым, но это лучше, чем ничего. Намджун нервно бросает взгляд на часы. После ухода Джина прошло всего десять минут, значит нужно подождать еще хотя-бы двадцать. А потом кто не спрятался – я не виноват. От мыслей и идей в шортах опять становится тесно, и чтобы немного отвлечься, он разглядывает усевшегося напротив Чимина. Неразделенная, значит. Ага. - Ты его давно знаешь? - Со школы – Чимин смотрит в свою чашку и рассеянно улыбается. – Знаешь, Юнги тогда был совсем другим. По сравнению со своими сверстниками он выглядел каким-то нежным и хрупким, за что его нещадно стебали все, кому не лень. А он ведь всегда терпел и страдал. – улыбка незаметно сползла с его лица и уголки губ опустились вниз – Он всегда мне нравился, хоть и был старше. Такой красивый и такой беззащитный. Он так переживал из-за своего невысокого роста, что я всегда боялся, что могу перерасти его – Чимин виновато улыбнулся, смущаясь – Он увлекался классической музыкой. Ты бы слышал, как он играет на фортепиано! Воображение Джуна напрочь отказывалось представлять Юнги нежным и беззащитным, сидящим за фортепиано в концертном фраке. Как бы он не пытался, перед глазами четко стоял вечно недовольный еблет со злобным прищуром лисьих глаз и чуть поддернутым вверх в язвительной ухмылке уголком тонких губ. Ну и ладно, можно будет как-нибудь в фотошопе поизвращаться, чтобы подстегнуть воображение. - Не могу этого представить, но допустим. А что случилось? Как твой нежный и милый Юнги превратился в свэг-монстра? Тлетворное влияние Запада? - Ну, в этом частично замешан я – снова смущенно заулыбался Чимин. – Я страшно бесился, когда его задевали и доставали и постоянно лез в драку. Тогда я занимался каратэ и считал себя крутым и бессмертным. Но однажды, как и следовало ожидать, напоролся на того, что втащил мне – мама не горюй. Я уж думал, там и останусь, пока не вмешался Юнги. Юнги ведь никогда не дрался, в силу своего тщедушного телосложения он просто терпел и отмалчивался, а тут… Я думаю, тут больше сработал эффект неожиданности и точный удар по яйцам, но факт остается фактом – Юнги ему навалял. Я его никогда таким не видел. Так, чтобы ты понимал, для меня это выглядело будто рассвирепевший джунгарский хомячок завалил слона. И так думал не только я, но и все невольные свидетели, заставшие конец расправы. Мы не стали дожидаться, пока слон отдуплится и превратит нас в фарш. Как мы бежали! Четыре квартала, не касаясь земли! Дома мы обрабатывали друг другу раны, клеили пластыри и истерически смеялись, понимая что завтра нам пиздец. На следующий день слон в школе не появился, а позже мы узнали, что он перевелся в другую. По школе поползли слухи. От Юнги отстали и стали побаиваться. Стоило ему посмотреть на хулигана ленивым глазом, и тот немедленно старался трансгрессировать в другой угол. Юнги это неожиданно понравилось и он научился одним взглядом разгонять парады и демонстрации. Юнги стал Шугой, начал слушать рэп и писать собственную музыку. За спиной шутили, что у него наконец-то выпал беспонтовый молочный член, и вырос огромный постоянный, со стальными яйцами – захихикал Чим - А мне-то что, если моего Юнги местная шпана теперь обходила десятой дорогой, то я только за. - И как тебе такие перемены? Может, бесхребетный пианист был лучше? – Намджуна так поразил рассказ Чимина, что он на часы и смотреть забыл. - Я люблю его любым – Чимин принимается внимательно изучать дно опустевшей чашки. – Это ведь только маска. На самом деле он очень добрый, нежный и чувствительный, просто боится это показать. - Ну, предположим... Слушай, я понимаю, что лезу не в свое дело, но сдохну от любопытства, если не спрошу – Намджун делает паузу, чтобы поймать взгляд Чимина – Почему Юнги считает, что его любовь к тебе безответна, если только слепой не увидит, как ты с ним носишься? - Это тяжело объяснить – вздыхает Чимин. - А ты попробуй. Вдруг я пойму? – ободряет его заинтригованный Намджун. - Когда Юнги думал, что его любовь безответна, он писал такую проникновенную музыку с душераздирающими текстами, что даже фикусы в кадках рыдали. Из него перло вдохновение, пока он не узнал, что я тоже в него по уши… Первые полгода мы были счастливы, а потом Шуга стал маяться. У него пропало вдохновение. Как он сам говорит, из него лезли сплошные розовые сопли про любовь и ни одной нетленки, так, чтобы на разрыв, как раньше. И он предложил, чтобы я его бросил. Ну, там, чтобы «еще люблю, но уже ничего не исправить», «все против нас», «дело не в тебе, а во мне», и прочие спецэффекты. Сказать, что Намджун охуел – ничего не сказать. - И как? Сработало? - После того, как сумеешь наебать сам себя, тебе все на свете будет по плечу, друг мой – хмыкает Чимин – Ты слышал его предпоследний микстейп? - Это просто охуеть-не встать… - Намджун никак не мог выхуеть обратно. - И теперь примерно раз в полгода я говорю, что больше не люблю его и мы расстаемся. Если бы ты знал, как я заебался. Ты не в курсе, случайно, он уже закончил последнюю песню, над которой корпел последние две недели? - Он сказал, что она почти готова, просил зайти послушать – Намджун смотрел на Чимина во все глаза, стараясь понять для себя, смог бы он сделать для Джина то же, что Чимин делает для Юнги. - Слава Богу! – возвел очи в потолок Чимин – Сегодня чья-то жопка заплатит сполна за все мои жертвы и страдания. Что-то он затих – Чим с беспокойством посмотрел на дверь и поднялся со стула – Пойду, посмотрю, как он там. Надо спасать человечество от возможной утраты шедевра. Намджун еще долго задумчиво смотрит вслед скрывшемуся за дверью Чимину и понимает, что восхищается этим человеком. Хотя, для Джина он бы тоже… Джин! Стрелки часов равнодушно показали, что он провел за увлекательной беседой почти час. А ему еще бы душик принять, да газон подстричь...***
Какой же он красивый. Особенно, когда спит. Намджун не спешит будить свое счастье, пользуясь шансом рассмотреть желанное тело как следует, не смущая его обладателя. Пальцы зудят от желания дотронуться, но он терпит. Когда лицо рассмотрено вблизи во всех деталях, он опускает взгляд на шею, фиксируя взглядом легкую царапину от лезвия под линией челюсти. Не забыть чуть позже поцеловать, чтобы быстрее зажило. Широкие плечи, глубокие ключицы. Намджун сглатывает так громко, что сам пугается. Джин трется щекой о подушку, но не просыпается. Нам тихонько стягивает одеяло ниже. Темные ореолы сосков. На этот раз он готов, и контролирует, чтобы сглотнуть слюну тихо. Плоский подтянутый живот. Не прикасаться становится все труднее. Одеяло ползет еще чуть ниже. Сердце затапливает волной умиления: его мальчик такой красивый, такой аккуратный, такой гладенький, готовился для него. Член лежит аккуратной колбаской и тоже спит. Намджун чувствует, что если сейчас не дотронется до желанного тела, то у него нахер отсохнут руки. И губы. Отсохнет весь Намджун. Поступай с другими так, как ты хочешь, чтобы поступили с тобой – это житейская мудрость и Намджун решает разбудить своего парня (своего!!! парня!!! Боже, спасибо!!!) минетом. Стараясь не издавать лишнего шума, он тихонько заползает на кровать и устраивается поудобнее, аккуратно стягивая с Джина одеяло до колен. Осторожно отвести чуть согнутое колено в сторону для лучшего доступа, вот так. Джин до невозможности красивый везде. И даже свежий пластырь на лобке, скрывающий вчерашний порез, никак не портит картину. Идеальный. Дыхание сбивается к черту и требуется постоянный контроль, чтобы не сопеть, как паровоз. С колотящимся сердцем Джун наклоняется ниже и невесомо касается губами нежной складочки между бедром и лобком. Сам лобок гладенький, чуть пахнущий пеной для бритья и немного персиком (гель для душа?), такой приятный на ощупь, что Намджун не сдерживается и трогает его языком, а затем мажет широким длинным мазком, от складочки до низа живота. Джин тихонько стонет во сне, а у Джуна от этого звука даже волоски на руках встают дыбом. До ужаса хочется повторить, чтобы услышать этот звук еще раз. Теплое дыхание касается спящей розовой колбаски и она дергается, просыпаясь. Джин дышит чуть рвано и бессознательно отводит чуть согнутое колено дальше в сторону. Намджуна прошибает пот. Вопрос о том, чтобы не трогать, уже вообще не стоит, и Джун завороженно проводит ладонью по гладкой внутренней стороне бедра, сначала легко, потом чуть надавливая, глядя, как упруго проминается под пальцами атласная карамельная кожа. Где-то глубоко внутри Нам все еще не может поверить, что Вселенная подарила ему шанс видеть и ощущать все это. Он приближает губы к спрятанной за плотью головке и тихонько дует на нее. Колбаска растет на глазах и после нескольких нехитрых ласк языка по стволу превращается в красивый эрегированный, чуть изогнутый кверху член. Собственный член Нама в это время мягко упирается в резинку шорт, чуть выглядывая и пытаясь вырваться на свободу, потому что кто бы заморачивался с утра белье надевать? Джун протягивает руку к чужому совершенству и мягко оттягивает вниз кожицу, обнажая гладкую, сочную лиловую головку. А совершенство продолжает расти. Во рту разверзается ниагара из слюны, Нам наклоняется ниже, бросает взгляд наверх и упирается глазами в шоколадные глаза Джина. Сердце вылетает из ушей, член напротив дергается и шлепает его головкой по губам, отчего Джин немедленно заливается краской. Не желая отступать от задуманного, Намджун прикрывает глаза и погружает крупную головку в свой рот, обволакивая слюной и тут же выпускает ее обратно. Джин делает судорожный вдох и запрокидывает голову назад. Такой красивый. Джун быстро облизывает губы и кончиком языка круговыми движениями начинает спускаться вниз, и обратно наверх. Как же ему нравится ощущать у себя во рту этот идеальный член, который реагирует на каждое его прикосновение, на каждое движение. Нам обхватывает губами головку, легонько водит головой из стороны в сторону, а потом медленно проталкивает ствол вглубь, чувствуя, как он скользит между нёбом и языком, все глубже и дальше. Потом он так же медленно вытаскивает его и дает волю языку, который облизывает, гладит, касается струнки уздечки, пробегает по головке и ее краям, пока пальцы Джина неосознанно сжимают края простыни, а из горла вырываются тихие стоны. Такие прекрасные звуки. Джун снова проталкивает венистый ствол в свой жаркий рот, пускает языком волну, имитируя глотание, и получает в награду такое высокое протяжное «Ааааааа» на выдохе, что собственный член прожигает в шортах дыру. Кажется, Намджун нашел звук, достойный сменить волшебный сокджинов смех на будильнике.***
- Это еще что за дерьмо?! Тьху, тьху! Чимин, это фо за фуйня?!– Шуга ожесточенно трет язык рукавом, выплюнув в раковину отхлебнутое из чашки подозрительное пойло. - Это ромашковый чай, чтобы ты успокоился. - Хуяшковый! Кто-то сказал, что ромашковый чай – это чай от отчаянья, со вкусом мерзкого отчаяния. Чтобы ты понял, что в твоей жизни все было не так уж и херово, пока ты не хлебнул этого говна. Так вот это святая правда! Знаешь, я уже все понял и осознал, только не трави меня больше! - Значит завтра меняем имидж? – встрепенулся Чимин – Куда ты, Шуга? - Пойду утоплюсь в ванной. - Лучше в туалете – вздыхает Чимин – Ремонт ванной мы уже не потянем.