...
4 июля 2020 г. в 10:00
В своей жизни Маэ Асахина отдавала предпочтение трем пунктам: здоровому образу жизни, до мелочей продуманным планам и приятной прохладе. Здоровый образ жизни включал в себя занятия спортом, правильное питание, четкий режим и тщательный уход за собой, продуманные планы занимали особое место в ее жизни, обеспечивая распорядок дня и грамотное распределение времени, а божественная прохлада была обеспечена ей зимой, а летом превращалась в веера, кондиционеры, освежающие спреи и легкую одежду.
Впрочем, у жизни было на этот счет другое мнение.
Маэ работала в школе, являясь единственным преподавателем литературы, плюс имела закрепленный за ней класс, плюс вела литературный кружок, и в итоге после тяжелого дня, полного проверок домашних заданий, самостоятельных и контрольных, а также непрерывного общения с учениками и учителями, все, на что хватало ее сил, – это упасть в кровать, не раздеваясь, и заснуть. Выходные пролетали слишком быстро, но даже тогда Маэ проводила время за рабочим столом, разбираясь с тысячами тетрадей, не успевая ухаживать за собой или хотя бы выходить на улицу, не говоря уже о здоровом питании или режиме. Ложилась спать Маэ как придется, перекусывала тем, что находила в холодильнике, а после снова садилась за стол, надевала очки и принималась горбатиться над каракулями учеников.
Планы, которые Маэ любила нежной любовью, постоянно ломались если не из-за ее вечно загруженного графика, так из-за коленец, которые жизнь выкидывала с завидной периодичностью. Иногда Маэ в последний момент узнавала, что у подруги сломалась машина, мероприятие отменилось из-за дождя, кафе, которое она собиралась посетить, закрылось на ремонт, а воду в доме отключили именно в тот момент, когда она планировала проводить влажную уборку. Маэ злилась, но поделать ничего не могла, как ни пыталась что-то исправить, – приходилось только смиряться с судьбой и с буддистским спокойствием перекраивать все задачи, которые были поставлены перед ней на день.
Из-за всех вышеперечисленных факторов Маэ своим вторым именем считала спонтанность. Для того, чтобы жизнь перестала постоянно доканывать ее, приходилось быть умнее и становиться внезапной, как пиздец, – только в этом случае что-то могло сработать в правильном ключе.
Несложно было предположить, что ее любовь к прохладе тоже не была встречена всем окружающим ее миром с восторгом. Достаточно было упомянуть, что в детстве она чуть не спалила кухню, потому что игралась со спичками и подожгла шторы, а после не могла сидеть еще несколько дней, потому что пятая точка, отхоженная ремнем, болела немилосердно; в принципе, это все, что нужно было знать про отношения Маэ с жарой, огнем и прочими температурными радостями жизни.
Для того, чтобы паршивка-жизнь, вставляющая ей палки в колеса просто потому что, прекратила ей досаждать, Маэ пошла еще дальше. «Спонтанность – мое второе имя, – старательно убеждала она себя, когда сделала кабэ-дон, прижимая к стене Кеджуро Ренгоку, горячего преподавателя истории, и делая ему предложение, от которого он запросто мог отказаться. – Эта сучка-жизнь еще попляшет у меня!»
И плевать, что колени у Маэ ходили ходуном, губы искривлял нервный оскал, по позвоночнику стекала струйка пота, а под глазами красовались огромные темные круги после бессонной ночи. Из-за некоторых аспектов своего поведения Маэ имела в школе репутацию слегка чокнутой – только в глаза ей об этом никто заявлять не спешил, кроме, разумеется, Шинадзугавы, который в рот имел все условности и банальную вежливость, – и прекрасно об этом знала. Она никого не трогала, ее никто не трогал – секрет успеха был прост, если исключать вынужденное взаимодействие с преподавателями, которые почему-то позиционировали себя как ее если не друзья, то товарищи как минимум.
Но вчера очередной ее план накрылся медным тазом, потому что девушка ее подруги, Мегуми, заболела и той пришлось оставаться дома и ее лечить. Нет, Маэ прекрасно понимала и принимала, что в жизни все бывает и заботиться о ближних своих необходимо…
Если бы, черт возьми, подобная ерунда не происходила каждую проклятую неделю!
«Действуй на опережение: будь внезапной, как пиздец», – с усталым злорадством подумала доведенная до ручки Маэ и предложила самому сексуальному преподавателю в школе встречаться. На самом деле ее действия были продиктованы полнейшим отчаянием из-за в очередной раз испорченных планов: неделя была объявлена неудачной из-за отсутствия электричества дома, ее классу недавно объявили выговор за сломанное окно в актовом зале – как эти черти вообще умудрились это провернуть, Маэ не имела ни малейшего понятия, – а ее саму выдернули на какую-то преподавательскую конференцию, о существовании которой она знать не знала вплоть до вчерашнего дня.
– Я согласен, Асахина-сан! – с жизнерадостной улыбкой объявил Ренгоку, и Маэ, вынырнув из своих мыслей, ошарашенно моргнула. – Я хотел предложить тебе первым, но ты меня опередила! Ты такая быстрая, я восхищен!
Маэ некрасиво приоткрыла рот и вскинула брови, но тут же взвизгнула, когда Ренгоку без каких-либо проблем подхватил ее на руки, как принцессу, и, набрав невозможную для человека скорость, побежал по коридору в учительскую, где захватил их сумки и рванул к выходу из школы, игнорируя все препятствия в виде ошарашенных учеников и преподавателей и заливаясь раскатистым хохотом.
Маэ не сумела понять, каким образом она оказалась на свидании с Кеджуро Ренгоку, который сводил ее в миленькое котокафе, потом – в кинотеатр на комедию-новинку, а в самом конце – на прогулку по вечернему берегу. По окончанию дня он довел ее до дома, вручил букет, вынутый из ниоткуда, галантно поцеловал руку и умчался в догорающий закат.
В ошалелом молчании Маэ поднялась наверх по лестнице, отупело пересчитывая ступеньки взглядом, неловко открыла дверь ключом, защелкнула замок, автоматически сняла обувь, бросила сумку на полку и сделала несколько шагов внутрь.
А после завизжала с такой громкостью, что соседи начали стучать по трубам.
Вообще-то Ренгоку не до конца соответствовал представлениям Маэ об идеальном мужчине, потому что все три жизненных пункта из трех, которым Маэ отдавала предпочтение, он злостно нарушал.
Во-первых, Ренгоку курил. Не сказать, что много: он не дымил, как паровоз, но все его рубашки были пропитаны ненавязчивым, но ощутимым запахом табака. Все свои недовольства Маэ держала при себе: в конце концов, это был ее мужчина, которому она сама предложила начать встречаться и с которым у нее установилась взаимная симпатия и даже немного больше. Впрочем, плюсов от этого было значительно больше: Ренгоку, узнав о проблемах Маэ со спортом, – точнее, о невозможности им заниматься, – исхитрился сделать для нее невозможное – какими-то невероятными усилиями выкроить в ее бесконечном учебно-тетрадном дне час, в течение которого он забирал ее из дома и вел либо кататься на велосипедах, либо бегать в парке.
Маэ, осознав, что в ее жизни освободилось время для того, чтобы заниматься собой, неожиданно прозрела и к своему огромному стыду – и не менее огромному ужасу – обнаружила, что совсем себя запустила: под глазами были огромные мешки, в которые можно было смело складывать картошку, губы обветрились, волосы потеряли свой изначальный блеск и мягкость, кожа на руках была сухой, а пальцы – в заусенцах.
Маэ пришла в ужас и сию же секунду записалась всюду, куда только могла: на маникюр и педикюр, к косметологу, на стрижку и на массаж. «Спонтанность – мое второе имя», – удовлетворенно подумала Маэ, когда ее план под названием «восстать против жизни» сработал и у нее получилось провести день нормально, а не бестолково.
Через неделю Шинадзугава-я-говорю-все-что-думаю заявил Маэ, что она теперь не выглядит, как потасканное ведро с помоями, за что был схвачен в удушающий захват и затискан неимоверно сильным Ренгоку до полусмерти, при попытке сопротивления получил пребольно пересчитанные ребра и сопротивляться перестал. Взглянув на сверкающего улыбкой Ренгоку, мучающего математика, Маэ подумала, что это одновременно парадоксально страшно и мило.
Во-вторых, Ренгоку был горячим, причем не только в переносном смысле. Маэ знала, что от него фанатели все старшеклассницы поголовно, а некоторые девушки на улицах недвусмысленно предлагали познакомиться. Впрочем, она могла их понять: Ренгоку был умопомрачительно красивым, мускулистым и жизнерадостным – позитивная энергия, устоять против которой было нельзя, из него так и перла.
При попытке Маэ заикнуться о том, что она на его фоне чувствует себя совершенно невзрачной, на нее тут же было совершено жестокое нападение в виде обнимашек с немилосердной пыткой щекоткой, вследствие чего Маэ даже думать о подобном не смела. Каждый раз, когда ей в голову закрадывались подобные мысли, вид у Ренгоку тут же становился очень подозрительным, словно он знал, что творится в ее мозгу. Если знал, значит, мог свою пытку повторить – этого Маэ хотела в последнюю очередь.
Так вот, Ренгоку был горячим, как чертова натопленная печка. От его тела постоянно перло таким жаром, что Маэ, приверженка холода, время от времени шарахалась от него, как от огня, словно опасаясь, что когда-нибудь она будет обожжена. Ренгоку же, будучи тактильным и охочим до ласки, постоянно то лез обниматься, то хватал Маэ за плечи, то без предупреждения поднимал ее на руки и уносился куда-то вдаль, на очередное свидание.
Сначала Маэ визжала. Потом ругалась. Потом даже пробовала обижаться, но быстро поняла, что это не в ее стиле, и снова умудрилась принять происходящий вокруг нее хаос со спокойствием буддистского монаха. Тем более, что обниматься с Ренгоку было приятно: он был большим, ласковым и очень вкусно пах. Помимо этого, с ним Маэ чувствовала себя защищенной, словно за каменной стеной, – с Ренгоку вообще ничего не было страшно.
В-третьих, все подробные планы, которые не удавались у Маэ, с легкостью строились у Ренгоку. Сначала Маэ, осознав это, пребывала в бешенстве, – как очередная насмешка сучки-жизни, ей богу! – но потом, сросшись с Ренгоку чуть ли не всеми конечностями, а не только душой, научилась получать от этого неподдельную выгоду.
В основном они шли комплектом: если куда-то направлялась Маэ, к ней обязательно прилагался Ренгоку; если где-то должен был побывать Ренгоку, Маэ все время ошивалась неподалеку, чтобы потом сграбастать своего мужчину и пойти с ним дальше либо по делам, либо гулять. Стратегическое планирование у Ренгоку было развито на высшем уровне, и он запросто распределял их день так, чтобы они могли успеть все и сразу. Таким образом Маэ обнаружила, что вообще-то у нее есть куда больше свободного времени, чем она думала раньше.
Ушли куда-то бесконечные неудачи, проблемы в общении с людьми, постоянная загруженность, вечный стресс и раздражение, и жизнь стала ярче, легче, веселее – Маэ осознала это не сразу. Ей требовалось время, чтобы притереться к Кеджуро, а после – понять, сколько глобальных изменений он принес в ее жизнь.
Если Маэ была керосином – прозрачным, невзрачным, но верно ожидающего своего часа, – то Кеджуро был спичкой – яркой, красочной, но недолговечной.
При каждом их соприкосновении вспыхивало пламя – высокое, жаркое, живительное.
То, что им обоим было чертовски нужно.