-----
Все это произошло за три дня до их возвращения домой. Я истошно кричу, как только слышу их за дверью. – Ты придерживаешь его за головку? – спрашивает Мама. – Придерживаю, – ответил Папа. Они оба говорят так нежно, так осторожно. Я снова кричу. – Все хорошо, Птичка, – отзывается Мама, – мы дома. Мы дома, и у тебя появился братик. – Нет у него никакого братика, – ворчит Папа. – Тихо. Он же наш первый ребёнок. – Он порг. Дверь открывается, и вот они – прямо напротив. Папа шагает вперед и тут же замирает, хмурясь. В его руках что-то есть. – Кто-то не очень обрадовался тому, что мы оставили его одного, – говорит он. – Осторожно, – говорит Мама, оглядываясь по сторонам. – Не могла бы ты… – Ох, конечно. И она вытягивает руку и делает ту вещь, которая заставляет предметы двигаться, и неожиданно все игрушки, которыми я так усердно застелил всю поверхность пола вплоть до входа, взлетели и крайне некрасиво опустились наземь, формируя около двери целую кучу. Папа шаркает через прихожую. Он не снимает свою куртку и ботинки, хотя он всегда делает это, как только приходит домой. Он входит в ту комнату, в которой они свили новое гнездо, и где, к слову, находится и мое, и я прыгаю за ним. Мне интересно. Приходя домой, он обычно не заходит сюда. Он направляется во фрешер, чтобы помыть руки. Я хочу, чтобы он пошёл во фрешер. Я хочу, чтобы он увидел мое недовольство. Спустя пару секунд за ним следует Мама, и они оба стоят возле мягкой коробки, и затем Папа что-то в нее кладет. Что-то, что обернуто в одеяло и с шапкой на голове. Оно издает звук, который я моментально узнаю: постой, не отпускай меня звук. Я подглядываю за тем, как в воздух взлетает розовое крыло, хлопая, и Мама тянется за ним, чтобы засунуть его назад под одеяло. И тогда я вспоминаю, что, уходя, Мама была круглой, а теперь она ничуточки не круглая. – Добро пожаловать домой, Бейл, – шепчет она, наклоняясь поближе, чтобы поцеловать эту штуку. Папа снимает куртку, стаскивает обувь. Затем он охватывает Маму за плечо и прижимается губами к ее виску.-----
Мне он не нравится. Бейл. Бейл – маленький человек. Ну, я так думаю. У него слишком морщинистое лицо, не такое, как у Мамы и у Папы. Мама и Папа ходят то сюда, то обратно. Они разговаривают. Они пользуются фрешером. Они гладят меня. Бейл вопит. И какает. И икает. И они всегда делают то, что он хочет. И это не честно. Я нахожусь здесь намного дольше, но каждый раз, когда я кричу, они не делают все, что я хочу. Они говорят мне, чтобы я не шумел. (Папа был очень недоволен моими какашками во фрешере, так что, по крайней мере, у меня есть немного власти). Но каждый раз, как Бейл начинает вопить… – Это его голодный плач? – спрашивает Папа, и Мама стонет и поднимается на кровати. Бейл вопит много, и поэтому у Мамы и Папы не так уж и много времени остаётся на сон. Мне тоже не удаётся нормально поспать, хотя бы потому, что я сплю намного меньше их. Думаю, это все потому, что они такие большие, а я такой маленький. Но Бейл такого же размера, как и я, и он спит прерывисто. Думаю, они должны вернуть его. Он точно дефектный. Я сказал это Кругляшку, но он не согласился. Ему ведь не нужен сон. – Разве это не всегда его голодный плач? – она вздыхает и вылетает из спальни, направляясь дальше по коридору к гнезду Бейла. Я прыгаю за ней. Она раздражена. Возможно, если он ее раздражает, то она скоро от него избавится. – Привет, мой хороший мальчик, – говорит Мама, поднимая Бейла из моего гнезда, и укладывает к себе на руки. Его лицо морщинистое и красное, как обычно. И он размахивает толстыми крыльями. Мама стягивает сорочку с груди и прижимает к ней рот Бейла. Бейл перестал плакать. Я услышал, как позади меня стал Папа. У него очень тяжёлые шаги, потому что он очень большой. Раньше меня это пугало, но сейчас – нет. – Твой сын весь в тебя, – говорит она Папе. – Я тоже прекращаю плакать, когда присасываюсь к твоим сиськам? – спрашивает Папа, и Мама фыркает. – Я хотела сказать, что он так же не любит спать всю ночь. Папа пересекает комнату и садится в кресло-качалку. Он вытягивает вперёд руки и тянет к себе на колени Маму, обвивая за талию своею рукой и прижимаясь лицом к ее волосам. – Нравится вид? – спрашивает Мама, и Папа закатывает глаза. – Я прогуляюсь с ним, – говорит он. – Когда закончишь кормить его. Возвращайся в постель. – Но я уже проснулась, – вздыхает Мама. – Ты не обязана делать все это в одиночку. Позволь мне помочь тебе. – Знаю, – отвечает Мама и снова смотрит на Бейла, на ее лице проскакивает нечего такое, чего я доселе никогда не видел. Она аккуратно убирает волосы с его лица. – Мы родили ребёнка. – Я заметил, – рокочет Папа. Его лицо по-прежнему в Маминой шее. – У нас есть семья. Его руки сжимаются вокруг нее, и он смотрит на Бейла, заглядывая через ее грудь. – Да, – шепчет он, – именно так.------
Я решил, что Бейл бесполезен. Он маленький. Он подходящего размера для того, чтобы одновременно и нести за собой хаос, и чтобы Мама и Папа поплатились за попытку заменить меня. Потому что если они так уж хотят заменить меня, то, возможно, желают заменить и его, потому что он определенно намного бесполезнее меня. Я могу показать ему. Но он не будет слушать мои хорошо обоснованные аргументы по поводу того, почему он должен перейти на мою сторону, а не прятаться за их спинами. И он тянет за мои перья. Он пялится на меня, тянет за перья и пытается в то же самое время стянуть крылья прямо с моих плеч, и это больно, и затем я истошно кричу, и приходит Мама и даже не орет на него. – Нет, Бейл. Не нужно так тянуть Птичку. По крайней мере, она сказала, что он был не прав. По крайней мере, она будет защищать меня. Но, однажды, она выгнала из дому собаку, потому что она все время пыталась съесть меня, но она точно не выгонит Бейла из-за того, что он пытался оторвать мне крылья. Она поёт ему так, как когда-то пела и мне. Она ходит с ним по всему дому, напевает и говорит ему, какой он храбрый и умный, и как он любим. Они продолжают гладить меня, но выходит как-то мимоходом. И только тогда, когда я сам запрыгиваю к ним на колени и кричу. Раньше Мама сгребала меня в охапку и носила меня повсюду. Раньше она звала меня, чтобы я составил ей компанию, когда она работала над всякими вещами. Но она больше так не делает. Будто я больше ничего не значу. И рядом не стою с Бейлом. Он даже не способен держать голову. Он просто бесполезный. Бесполезный. Я жалобно закричал, когда Мама и Папа начали носить его по дому. Я скучаю по тем дням, когда носили меня. Я не нуждаюсь в том, чтобы меня носили. В отличие от тупого, бесполезного Бейла, я могу ходить и летать. Но мне по-прежнему нравилось смотреть на все с более высокой точки, не прикладывая при этом малейших усилий. Мне нравилось, когда меня носили на руках, потому что, как я думал, это я был ребёнком. Но я чувствую, что эти дни уже позади, и Бейл даже не вступит со мной в союз равного распределения обнимашек. Просто нечестно.------
Папа никогда не отличался хорошим сном. Это то, что я заметил еще до того, как они принесли домой Бейла. Он всегда забирался к Маме в постель, и пока они не уснули, держал ее в своих руках. Или он касался языком всего ее тела, пока она не начинала извиваться – ну, что-то типа того – таким образом, что я посмел предположить, что ей это нравилось (она кричала, но всегда целовала его после, так что я не очень-то и беспокоился о том, что он действительно может сделать ей больно), но как только она засыпала и начинала похрапывать, он почти каждую ночь покидал постель. Он уходил в гостиную и читал, или просто смотрел какие-то головидео, или иногда просто сидел в темноте. Ему нравилась моя компания, ну, я так думаю. Моя компания. И он всегда был очень нежным. А сейчас он не уходит в гостиную. Он отправляется в комнату Бейла и смотрит на него. Он не садится в кресло-качалку, но когда наконец садится, то только для того, чтобы подержать Бейла, а не меня. Он качается с ним туда и обратно, прижимает к своей обнажённой груди и наблюдает. Я разочек пытаюсь запрыгнуть на его колени, и он вроде как гладит меня по голове своим локтем, но даже и не пытается распределить свое внимание равноценно. Он даже не смотрит на меня, а просто пялится на Бейла – который даже еще не проснулся. И когда я кричу, ну, знаете, чтобы обратить на себя должное внимание, Папа говорит: – Тихо. Не разбуди его. Будто этот тупой ребёнок способен спать только при идеальной тишине. Я задираю голову и смотрю на Папу своими лучшими глазками, которыми владеет каждый порг, но Папа не обращает на меня никакого внимания. Типа, просто игнорирует. Он продолжает раскачиваться туда и обратно, и его глаза – те лучшие глаза каждого порга – всецело устремлены на Бейла. Я спрыгиваю с его колен и бегу к Маме, которая сейчас спит. Помогая крыльями, я забираюсь на постель и ныряю к ней под одеяло. Она спит, поэтому это не считается, будто она меня игнорирует.------
Я становлюсь печальным, а они даже этого не замечают. У них странное расписание сна, и все потому, что этот глупый Бейл продолжает будить их в любое время суток, так что я даже не успеваю получить свои предсонные обнимашки. Я выхожу на улицу только для коротеньких игр. Ясно, что они вспоминают о том факте, что порги – порождения неба, только потому, что они беспокоятся о фрешере и моих в нем какашках. И это происходит не потому, что они беспокоятся о моем счастье или благополучии. Кругляшок постоянно что-то пикает мне. Он пытается погладить меня по голове, но его железяки и рядом не стоят с ласками человеческих рук. Я все больше устаю и с каждым днём теряю свои силы. Я чувствую себя так, будто обо мне мало заботятся, хотя они продолжают исправно кормить меня. Моя еда больше не кажется такой вкусной, как раньше. Мой сон больше не такой спокойный, каким он был однажды. Я чувствую себя так, будто воздух уже не входит в мои легкие с такой же легкостью. И затем, однажды, Папа выпрямляет спину, его глаза неотрывно смотрят на меня, а губы изгибаются в неясной гримасе. – Заметила, что Птичка в последние дни стал линять больше обычного? – спрашивает он. Вот тогда все и изменилось.------
Когда Мама укладывает меня в лежанку Бейла, мой голос больше похож на писк, чем на протестующий крик. Я оказался прижат к ее груди, и она обняла меня крепче. Мы вышли из дома. Бейл прижат такими же резинками к Папиной груди, и он, как обычно, спит. – Как долго живут порги?– тихо спрашивает Мама, и меня наполняет страх. Я сильно линял, а ведь даже еще не наступил сезон линьки. Я ощущал себя вялым, но я предположил, что просто поддался своей мелодраме. Но Мама и Папа нависают надо мной. Прежде чем залезть на спидер и рвануть навстречу звездам, Папа положил руку на мою голову. – Возможно, не так уж и долго, – отвечает он, и это совсем не тот ответ, который я хотел бы услышать. – Птицы не живут слишком долго, особенно, когда они такие маленькие. Я хочу плакать. Вместо этого я пищу еще сильнее и зарываюсь головой в Мамину грудь. – Все хорошо, Птичка, – говорит она и сжимает меня сильнее, так, как она делала всегда. Еще до того, как с ними домой пришел Бейл. – Все хорошо.------
Мы сидим и ждём в яркой комнате. Папа разговаривает с женщиной за стойкой, которая заставила его заполнить несколько бланков. Мама продолжает гладить меня. А мои перья продолжают опадать. – Как долго нам нужно ждать? – спрашивает Мама, когда Папа возвратился назад. – Говорят, примерно десять минут, – говорит он. И берет ее руку, сжимая. – Все будет хорошо. – А что, если он умирает? – Мамин голос натянут. В ее нотках слышится что-то влажное. Я задираю голову и смотрю на нее. Она плачет. – Тогда он прожил действительно хорошую жизнь. Мы позаботились об этом, – отвечает Папа. Спасибо, Папа. Это нисколько не успокаивает. Но в то же самое время я ощущаю покой. Я испуганно смотрю то на Маму, то на Папу. Мне не нравится находиться за пределами дома, особенно в каких-то других помещениях. И мне это особенно не нравится потому, что я смутно подозреваю, что это будет такое место, где люди постоянно тыкают в меня, колют всяким штуками и светят мне в глаза и уши. Я чувствую, как что-то хватает меня за перья, и смотрю на Папу. Бейл наблюдает за мной, вцепившись в перья. – Нет, Бейл, – говорит Папа, проходясь пальцами по его короткому крылу, заставляя оставить в покое мои перья. – Мы гладим Птичку, а не тянем. Вот так. И он показывает, как нужно. Оказывается, что Бейл не такой уж и бесполезный. Оказывается, что Бейл очень хорош в ласках.------
Я был прав: это точно то место, где люди тыкают в меня, колют всякими штуками и светят мне в глаза. – Он питается надлежащим образом? – спрашивает Незнакомец, Который Тыкает. – Он вроде как питается сам, пасётся, что-то типа того, – говорит Папа, – он всегда так делает. – Пьет свою воду? – Думаю, да, – отвечает Мама. – У нас есть BB дроид, и с тех пор, как у нас родилось это золотце, его основная задача – кормление порга, – она указывает на Бейла. Бейл наблюдает, как Незнакомец тыкает в меня. Он продолжает поднимать свою толстую маленькую руку, чтобы дотянуться до меня. Мне бы хотелось, чтобы Бейл гладил меня, а не этот тыкающий незнакомец. – И Вы доверяете BB дроиду? – Да, – сердито отвечает Мама. – BB-8 очень ответственный. Тыкалка кивает. – Ну, хорошо, кажется, у него легкий недостаток витаминов. Ему нужно как можно больше находиться на солнце, и, возможно, удостовериться, что он съедает всю еду. Все симптомы похожи на стресс. Мы уже наблюдали такое и у других домашних питомцев, у которых дома появлялся младенец. Папа поглядывает на Бейла, который что-то бормочет и тянется ко мне. – Животные напрягаются от их шума, от того, что их хватают, и от смены внимания. Мама и Папа смотрят друг на друга. Я внезапно совсем не против, чтобы в меня тыкали и дальше. – Итак, побольше солнечного света, внимания и удостоверяться, что он пьет и ест? – спрашивает наконец Папа. – Именно так, – говорит Незнакомец. – Он привыкнет к присутствию этого маленького паренька в считанное время, – добавляет он, улыбаясь Бейлу. И Бейл отрыгивает на него.------
Я чувствую себя очень избалованным, ведь последние две недели они меня не очень-то и замечали. Мама и Папа проводят большую часть нескольких следующих дней расхаживая со мной повсюду. По крайней мере, меня носят на руках столько же, сколько и Бейла. Скажу даже больше, теперь они усаживают меня в маленькое гнездо Бейла, а это, знаете ли, много значит, ведь Бейл теперь так хорош в ласках. И он любит обнимать меня. Мы лежим вместе, наблюдая, как над нашими головами кружатся звезды, и все вокруг такое спокойное, до тех самых пор, пока Бейл не накакает и не начнёт плакать, или проголодается и начнет плакать. Но он теперь не так сильно меня раздражает, потому что он гладит меня и счастливо бормочет. Папа удостоверяется, что я съедаю всю свою еду, и Мама сидит со мной в саду, пока я наслаждаюсь солнечными лучами. Теперь ничего не будет прежним, не так, как все было до Бейла, но мне хорошо. И я не против. Я скажу, что, возможно, я погорячился с выводами о безудержном стремлении Бейла создавать хаос. Я начинаю подозревать, что он плачет намеренно, обращает на себя внимание именно тогда, когда Мама и Папа целуют тела друг друга. И он определенно какает, чтобы показать свое превосходство. Да, думаю, что он и я можем прийти к единому пониманию. Особенно, если он так и продолжит поглаживать и обнимать меня, если учесть, что он, кажется, и вовсе не намерен прекращать это когда-либо. Особенно, когда ему, кажется, нравится уютно лежать со мной прямо под звёздами в его маленьком гнезде.