partum a novus stella

       Перед глазами мелькнула молния. Море под ним взволновалось и гулко зашумело. Под тяжестью его прямого и ясного взгляда оно представлялось зыбким и неуловимым, подобно сновидению. Густые облака были всего лишь перистыми тенями на лазурном небе. Откуда-то издалека долетали отдаленные звуки – тихие, едва различимые, но похожие на голоса.        Саймон давно не слышал зова своей музы. Он давно уже ничего не писал. Море полностью овладело его волей и разумом.        Она, его муза, – ее лица Саймон никогда не видел. Он не знает, какого она роста, какого цвета ее глаза и волосы. Он не знает, как звучит ее голос – ее существо для него абсолютно неведомо и абстрактно.        Но она всегда казалась ему такой непокорной и чарующей. Прямо как вот эти бушующие волны – вдохновение его настигает примерно так же, как и волнуется океан перед тем, как успокоиться.        Возникшее озарение, словно бы минутное помутнение рассудка, уводит его далеко от всех привычных ощущений и ведет его туда, где реальность начинает преломляться, уходить в тягучую бесконечность.        Отсюда берет свое начало его лирика – она звучит тоскливо, она плачет по ушедшим дням. Его собственные юношеские грезы разбиваются о скалы.        Его мысли – сплошное смятение чувств, волновавших его воображение, когда он писал стихи. Его разум – он бушует, а мир перед глазами – он необъятен и противоречиво обманчив.        – Ушло?        И вот один из тех самых далеких голосов в тот же миг уводит его прочь из мучительных внутренних поисков и ассоциаций. Его вытащили оттуда, где ничего не имеет места и где невозможно сказать – «я есть».        – Ушло.        Муза – за ней не угнаться. Она как буря – возникает из ниоткуда и исчезает где-то в другом месте. Она не может двигаться в пространстве сама по себе. Ее можно лишь ждать.        – Значит, так надо. Не трать своего драгоценного терпения на пустые ожидания.        Фигура, что внешне отлична от Саймона, материализовавшаяся сзади, обхватила его плечи двумя ладонями – они прохладные.        Саймон может этого не видеть, но фигура улыбается – и улыбается ярче небесных светил. Но эта фигура состоит из плоти. Эта фигура способна сказать – «я есть».        – Как ее зовут? Мы знакомы?        Муза. У музы нет имени. Муза приходит и уходит. Муза оставила его одного.        Прибрежный бриз гуляет по коже Саймона, касаясь его волос – он мгновенно приводит его в чувство. А над морем встает величественный лиловый месяц.        – Нет, вы не знакомы.        ...но они очень похожи. В них есть что-то общее.        Возможно, у нее тоже светлые волосы, зеленые глаза и такая же бледная кожа. Возможно, муза сейчас буквально перед его носом – такая из себя обманчиво-туманная, такая далекая. И такая недосягаемая – желание ответить прикосновением на прикосновение подавляется так болезненно, так невыносимо горестно, что даже эти попытки отдать себе отчет о происходящем сразу испаряются.        И почему-то именно сейчас фигуре вздумалось отстраниться.        Ему, Нику, захотелось от него отстраниться. Так внезапно. Это ощущение сравнимо разве что с резкой пощечиной – только без физических увечий.        – Ник?..        И Ник на него смотрит. Ветер колышет его волосы. В полумраке он выглядит неестественно бледным и хрупким. Лунный свет падает на его тень неравномерно.        Но он молчит. И Саймон глотает комья за комьями – он чего-то ждет.        Чего-то такого, отчего его сердце должно будет замереть. И непременно – тотчас же воспылать.        Каждый удар его сердца вместит в себя те боль и муку, которыми они терзается уже годами.        И поэтому...        – Ник, иди сюда. Не задавай вопросов.        А ему не нужно было повторять дважды.        Ник послушно пошел к нему. Его шаги были неслышными и четкими, такими неспешными. Время будто замедлилось, а мир вокруг будто бы приобрел какое-то торжественное радушие.        Он доверчиво уткнулся ему лицом в грудь – и тут Саймон понял все. Ему даже показалось, что все истины мира распахнули перед ним все потаенные двери.        – Ник, – сказал он, прижимая его к себе и зарываясь в его волосы, – нет никакой музы. Есть ты.        Ник – одно только его присутствие было сродни рождению новой звезды. Она сгорает и рождается вновь и вновь, вновь и вновь, принося и унося с собой радость и горе, красоту и боль. Она заполняет все пространство и время. Она являет собой гармонию и баланс.        Но шум морских волн все никак не хотел смолкать.        И впервые за вечер Саймон больше не захотел сдержаться – прикосновение собственных губ к чужому лбу говорило о том, что он все еще ждет. Ждет его, вдохновения.        Ждет рождения новой звезды.