Украденное детство

– Он мой отец. - Четко повторяет Эйнсли матери, которая уже полчаса мотает ей нервы из-за предстоящего визита в Клермонт. Джессика бессильно падает на диван. С ее детьми смысла спорить нет. Эйнсли оставляет мать в одиночестве, чувствуя некую вину. Но она не просила совета, не интересовалась мнением, она просто говорила о том, что собирается сделать. Звонок психопата в прямой эфир изменил больше, чем младшая Уитли могла представить. После того как Эйнсли на весь мир заявила, что Мартин Уитли ее отец, она осознала саму суть этого. Он действительно ее отец. Пусть большую часть своей жизни она и пыталась это отрицать, пусть Джессика всеми силами старалась вложить в детскую голову, что думать о Мартине не стоит, это не может изменить простого факта их кровного родства. После той передачи Эйнсли взяла выходной, никто и слова не сказал ей. Она закрылась в своей квартирке, занавесила окна, выключила телефон и лежа на кровати принялась вспоминать. Было нелегко. Все воспоминания о Мартине были словно выжжены светом полицейских проблесковых маячков и вспышками фотокамер журналистов всех мастей. Но постепенно… Она начала напевать колыбельную. Отец пел ей колыбельные, голос Мартина стал эдакой нитью Ариадны. Вот он смеется вместе с ней в ванной, когда она сделала себе корону из пены, и зовет принцессой. Вот в сотый раз читает сказку. Эйнсли не может вспомнить сюжета, только отдельные слова и картинки. Нужно будет обязательно узнать, что это была за книга. А вот она едет на роликах. На голове шлем, руки и ноги в защите. Однако ей не удается постоянно держать равновесие и очередное падение было болезненнее других. Папа обработал ссадины, успокаивая ее как взрослую, мол, нужно потерпеть, она сильная девочка. Потом она вспоминает, как они ехали в больницу, где он работал. У нее был перелом ключицы, нужно было вправлять. – Милая, тебе сейчас будет больно, но это быстро пройдет. Это нужно сделать, понимаешь? Хочешь, это сделает доктор… (Эйнсли не помнит имени улыбчивого врача) или я… Она выбрала доктора. Она помнит почему: отец был слишком обеспокоен, и она не хотела, чтобы он считал, что ей больно из-за него. Она буквально подпрыгивает на кровати. Нужно об этом сказать Мартину! Следующие сутки она записывает всё, что, по ее мнению, важно. Еще неделю все свободное время тратит на подготовку. И вот она приезжает в Клермонт. Мартин только вернулся с прогулки в свою палату. – Что это, мистер Дэвид? – с удивлением спрашивает он, кивая в сторону установленного буквально посередине палаты диванчика, причем стоящего так, что красная черта делит его ровно пополам, и в сторону экрана, закрепленного на стене. Кровать, которая раньше там была, сдвинута в сторону. – Это сюрприз от гостя, доктор Уитли. Вам понравится, – отвечает тот, глядя как охранники крепят сначала ограничитель на пояс, затем снимают кандалы с ног пациента. Мартин довольно улыбается и принимается ждать. Он успевает и удивиться и мысленно поблагодарить стекло в двери за его существование, потому что он может подготовиться ко встрече с дочерью, а ведь не увидь он ее заранее ляпнул бы: «Малкольм». –Привет Эйнсли! – сияет своей самой широкой улыбкой Хирург. – Привет, пап. Здравствуйте, мистер Дэвид, – с порога огорошивает она. В руках две картонные подставки с кофе. – Я не знала, какое вы тут пьете, так что есть два без кофеина, два американо, два капучино, и еще пара экзотических сортов. Все-таки Уитли не удается скрыть шока. А вот охранник с удовольствием выбирает себе стаканчик горячего напитка. – Рад видеть, моя девочка. Это из-за тебя у меня тут перестановка? – О, да. Вношу немного хаоса в твой мир. – Ты по делу? Интервью? Или хочешь показать что-то, – он намекает на полотно на стене. – Нет. Не по делу, просто так. Разве что хотела предложить тебе посмотреть фильм. И вам, мистер Дэвид, разумеется. – Фильм? Кино? – уточняет Мартин. – Ага. У меня тут на выбор, из того, что одобрил ваш главный…. – Эйнсли перебирает диски, –«Аватар», «Титаник» ну уж нет, «12 лет рабства» – с чувством юмора у него неплохо, «Код да Винчи» и иже с ним, «Облачный атлас» хорош лишь потому, что он жутко длинный – сможем поболтать. Так…Все что сняли по Толкиену, Вуди Аллену, Кустурице… В принципе есть из чего выбрать. М…голосуем? – Пусть будет «Аватар», – несколько неуверенно отвечает Уитли. Ему в принципе совершенно не важно, что смотреть. Он не очень понимает, что происходит и немного злится, но все же большая его часть ликует. Зачем бы ни пришла его дочь, она пришла к нему и старается быть не просто приветливой, а буквально … старается казаться небезразличной. Интересно, волнующе. – Отлично, мистер Дэвид, поможете? Тот устанавливает диск, и настраивает проектор, пока Эйнсли снимает плащ. Из объемной сумки, что она принесла с собой, она выуживает стаканчики с попкорном, обмотанные пищевой пленкой, чтоб не рассыпались, достает колу… – Все по-настоящему, – ухмыляется она. Они смотрят кино. Мистер Дэвид сидит на стуле позади Мартина, а отец с дочерью на том самом диване. Эйнсли просит снять с отца наручники, охранник хочет было воспротивиться, но у нее есть разрешение от главного. «Уж не думаете ли вы, что отец причинит мне вред? К тому же я подписала кучу бумаг, снимающую с вас ответственность». Когда фильм заканчивается, Эйнсли обращается к мистеру Дэвиду. – Вы не могли бы дать нам пару минут наедине? – Только если вы обещаете не пересекать линию, и я верну наручники. – Да, разумеется, – кивает она. – Ты решила развеять тьму моего неведения? – осторожно уточняет Мартин. – Да. – И что же скрывается за семейным походом в кино,– ерничает он. – Ничего. Просто кино с папой. – Девочка моя, говори, я готов помочь тебе как угодно…. – Отлично. Значит у нас раз в неделю просмотр кино, а еще я принесла книги. Хотела попросить тебя… почитать вслух и записать их для меня. – Книги? – Да. Ты же читал мне в детстве, – ей сложно сохранять непринужденный тон, но она старается. – Разумеется…. – Вот теперь буду снова слушать перед сном «сказки». – Ты ставишь меня в тупик, но я с удовольствием сделаю это… – Никакого подвоха, пап, - последнее слово она произносит запинаясь. – Просто… – она мнется, ей сложно говорить прямо об этом. – Мне, как и Малкольму, нужен отец. Кажется, я знаю что делать. Брат бегает сюда, чтобы найти убийцу и найти себя. Мне же просто хочется заполнить ту пустоту, которая образовалась там, где когда-то был любящий папа. Я хочу, чтобы при слове отец, я перестала дергаться в ужасе, чтобы, глядя на так называемых «папиных дочек», меня не съедала черная тоска вперемешку с завистью и злостью. Я хочу потом, когда не станет тебя, вспоминать не только вой сирен, и ужас в маминых глазах, да истерики Малкольма. Так что, мы просто будем проводить время как семья, если ты не против. Мартин бы не отказался от хорошего укола бензодиазепина сейчас. Его нервы явно натянуты и слова никак не хотят не то чтобы слетать с губ, формироваться в принципе. Семья – слабое место хирурга. И сколько бы он не хвалился умением отключать эмоции, это говорит лишь о том, что они бывают включены. – Я помню, как в больнице, когда я сломала ключицу, ты хотел вправить мне ее сам, предупредив, что будет больно, – нервно продолжает Эйнсли. – Я отказалась не потому, что не доверяла тебе или не потому, что тот врач дал мне леденец, а потому, что ты был слишком обеспокоен. Я не хотела, чтобы тебе было больно от того, что ты делаешь больно мне. Но ты всё равно причинил нам всем боль. Однако я не хочу помнить только это. Я хочу вспомнить все хорошее, что я старательно забывала. И хочу, чтобы, пока есть время, у нас было еще больше приятных воспоминаний. – Как называлась книжка, которую я любила читать? Ничего не могу вспомнить, даже не за что зацепиться, чтобы поискать в интернете. Там была рыба, зайцы…. – Как зайчонок убегал, – шепчет Мартин. – Мы читали ее сотню раз…. И Эйнсли теперь вспоминает маленького зайчика, который воображает кем бы он стал, убегая от мамы…и сейчас она думает, почему зайчик убегал и что мама-то его все равно находила. – Точно, – кивает она, надо ее найти. Эйнсли приходит каждую неделю. Они устраивают настоящие ужины, разве что все приборы и посуда пластиковые, даже дорогое вино переливается в пластиковую бутылку. Они надувают мыльные пузыри на прогулке к вящей радости других гуляющих. Мистер Дэвид получает свои мелкие, и не очень, бонусы: Эйнсли никогда не забывает принести ему вина, или игрушку для внучки, или даже билет на кулинарное шоу для его жены. Мартин начинает работать усерднее, берет даже «скучные» случаи, чтобы перечислять излишек средств на счет Эйнсли, которая тратит на оплату всех эти развлечений деньги из трастового фонда. Он рассказывает дочери всё, что помнит о ней. Она впитывает его слова, попутно вспоминая новые и новые эпизоды из такого короткого счастливого детства. У нее есть отец, который читает ей книги, смотрит с ней фильмы, и обсуждает ее «парня», хотя у них всё не очень серьезно. За день до рождества снег идет всю ночь. – Уитли, готов к прогулке? – интересуется Мистер Дэвид. – Сейчас? Но ведь… – Подарок к праздничку. Появляется охрана, на этот раз его оставляют без браслетов. – Вот уж действительно подарок… – Сегодня там три снайпера – все для тебя, если решишь плохо себя вести. Во дворе никого нет кроме Эйнсли, на которой не изящное зимнее пальто, а теплая вязаная шапка, пуховик, теплые штаны и варежки. Весь двор для прогулок засыпан снегом. Очевидно, что столько не могло выпасть естественным путём, потому что сугробы местами доходят до колен. – Это впечатляет, милая, – улыбается Мартин. – У нас сегодня игра в снежки? – И крепость, и снеговик, – она показывает на лежащий на лавочке костюм для снеговика. Через два часа замерзшие, мокрые, но весьма довольные собой, они согреваются чаем в палате Уитли. Разумеется, соблюдая все привычные меры безопасности. Мартин Уитли впадает в глубокую задумчивость…. – Всё нормально? – интересуется Эйнсли. – Мммм…нет. Мне жаль, действительно, что я всё это пропустил. И теперь ты делаешь это… – У меня не было отца, а теперь есть, так что я приобрела не меньше. Я тут новые книги принесла… Она достает из сумки разномастные книги в ярких обложках. – Это же…Гусеница, автобус, о, тот самый зайчонок. Решила послушать сказок? – улыбается Мартин. – Это…не для меня, – Эйнсли отводит взгляд. Тишина продолжается некоторое время… Уитли ждет пояснений. – Я хочу, чтобы у него, или у нее, был дедушка, который читает сказки. – Ты, – он слегка теряется, – беременна. От этого, черт, как его… – Джереми. Да. И мы не планировали это. Не будем пока расписываться, посмотрим, что там и как. Но я решила, что оставлю ребенка. В конце концов, денег на няню мне хватит, смогу продолжить работу, через полгода, наверное… *** Майкл влетает в камеру, даже дремавший на стуле охранник подпрыгивает. – Меня взяли, – кричит юноша. – Взяли! – Кто бы сомневался, с твоими-то оценками и умениями, – отрываясь от записей, спокойно, но с гордой улыбкой, отвечает Мартин. – Всё равно поздравляю. – Интернатура в нейрохирургии! – все еще не может успокоиться внук. – А что на счет профосмотра? – Консилиум мозгоправов снова подтвердил, что мне можно доверить скальпель. – Наверное, я должен извиниться, что тебе приходится проходить через это. Все же стоило тебе взять фамилию отца. Или… – Нет. Я Майкл Уитли. Будущий нейрохирург. Кстати я принес авокадо, – он достает контейнер и смело шагает за почти истертую черту. Мартина уже несколько лет не пристегивают, годы сказались на его физических возможностях, и он все чаще передвигается в инвалидной коляске. – Что там остальные? – Бабушка злится на Малкольма, что он увез Элен в поход в горы, вместо отдыха на Лазурном берегу. Мама с папой решили, наконец, расписаться…опять. – А София? Что притих? – Она собирается в «Квантико», как Малкольм. – И ты думал, что это меня расстроит? – Ну…. – юлит юноша. – Не говори ерунды, Майк. У нее талант, вся в отца. Иди давай, мама-то тоже ждет тебя с новостями. – Как ты догадался, что я ей ещё не говорил? – Ты всегда так делаешь, Майкл, с тех пор как тебе позволили приходить сюда самостоятельно. – Действительно. Ладно, я забегу на неделе, – бросает тот уже в дверях, кивая охраннику на прощанье. Со старшим внуком у них сложились интересные отношения. Эйнсли довольно часто приходила к нему с сыном и организовывала индивидуальные прогулки во дворе Клермонта для семьи Уитли. Это вызывало переполох в лечебнице, но потом все смирились. Он помнил, как Майкл впервые явился в Клермонт в одиночестве в восемь лет. И орал пока его не пустили к Мартину, правда, разумеется, вызвонив Эйнсли. И как он долго шептал на ухо скованному по максимуму деду, что буквально мечтает убить одноклассника, потому что он мерзкий и всех достает и порвал Майклу рюкзак. И как перепуганный внук смотрел во все глаза на Мартина, со страхом спрашивая, маньяк он или нет? Мартин развеял его страхи тогда и потом еще несколько раз. Теперь он не хотел, чтобы еще один Уитли стал подобен ему, как когда-то добивался этого от Малкольма. Он смотрел на это иначе… И потом Майкл смеялся, говоря, что в медицинском на него смотрели как на диковинный экспонат: Майкл Уитли, поступающий в медицинский. В резюме, по совету Мартина, он написал, что хочет, чтобы фамилия Уитли и слово «хирург» в будущем звучали совсем в ином ключе. Один из членов комиссии сказал, что если ему передался талант деда, то цены ему не будет. Но важно знать, что передалось только это. И Майкла ежегодно отправляли на псих. освидетельствование. Жалел ли Мартин Уитли о чем-то? Иногда да, иногда нет, он же всё же психопат, ему можно не жалеть. Он нарцисс, поэтому он имеет право гордиться тем, что он, Хирург перекроил жизни столь многих, даже тех, кто не был рожден в ту пору, когда он был на свободе. Хотя он совсем не всегда гордился этим.