Я теперь всё понимаю

— На, вытри. — Я кинул Лили полотенце, спасая от нелепой смерти. В спешке зажечь гирлянду она забыла про мокрые руки. Комнату освещали лишь свечи, во всем доме царил рождественский сумрак. Единственная горящая люстра — на пустой кухне. Мы зажигаем гирлянду второй раз за день, оставшись в зале одни. — Ты сходи, поговори с ним, — сказала Лили, любуясь огнями. Когда я увидел Скорпиуса за окном, то желал только самому руки под воду и пальцами в розетку. Или какое-нибудь замыкание, чтобы дом взлетел на воздух к чертовой матери. — Это твоя идея — его пригласить. Он твой друг. — И он твой бывший, — отрезала она. Я не видел никакой связи с тем, что говорю я, и с ее словами. Пока мы с Лили находились одни в доме, все остальные — родня, друзья, друзья родни, родня друзей — запускали на улице то ли фейерверки, то ли вызывали волшебные огни из палочек. Я всегда жалел, что наш дом далек от стиля модерн и лишен огромных окон во всю стену, но сейчас благодарил и Мерлина, и всех богов, подаривших нам Рождество. Плевать на то, что не замерзну. Зато не увижу светлую голову, маячащую над остальными — за полгода нашего расставания Скорпиус вымахал в шкаф. Он ушел после пятого курса, и на шестом я, к счастью, его не видел. Одна проблема: когда он сегодня зашел в наш дом, меня потянуло к нему снова. За полгода мне повезло забыть то, какой он красивый, крутой и чудесный. К счастью, он для меня больше не станет таким. К несчастью, таков он для всех остальных. Как только я сегодня его увидел — как он снимал темное пальто — мне захотелось, чтоб он посмотрел на меня. Он посмотрел — я снова захотел под него лечь. Но любую волну возбуждения перекроют те воспоминания. — Лили, я не могу простить его. — Поэтому весь день так на него смотришь? — Это животное. Я сел на ковер перед камином. Если всматриваться в огонь — глаза заслезятся. Вот я и всматривался, а глаза тер не останавливаясь, радуясь, что нашел такую отмазку. — Я к себе. — Попытаешься уснуть до его возвращения? — Да. Я поплелся по лестнице вверх, мой план был прост: не чистя зубы и не переодеваясь завалиться под одеяло, рыдать под ним всю ночь, от долгой истерики устать и уснуть. Чтобы уместить всех гостей, нас любезно сплавили в одну комнату, может быть, на правах каких-то друзей. Но никакой дружбы между мной и Скорпиусом больше быть не могло, только они об этом не знали. Если бы я мог ненавидеть его еще больше — я бы ненавидел. Он почему-то сидел в темноте на своей кровати. Ровной спиной ко мне, но зная, что я зашёл. Пауза, в которой я стоял около двери, а он молчал, неприлично затянулась. — Почему ты не со всеми? — А ты? — мягко ответил он и, может быть, улыбнулся. Да, улыбнулся наверняка. Хорошо, что в комнате темно — я бы растаял от его улыбки. — Ты же меня знаешь, — сказал я, и нашел силы отпустить дверную ручку. Мы сидели друг напротив друга, и я навсегда запомнил, что бывших стоит избегать, на них не стоит даже смотреть. Это верно особенно в том случае, если твой бывший — Скорпиус. Мы болтали, будто соскучились друг по другу. Я не мог его простить, и знаю, что никогда не смогу, но поставил локоть на прикроватную тумбочку. Тогда решил: если поставит тоже — поцелую его. Он так и сделал. И хоть я потянулся первый, но целовал он меня. Его руки были на моей шее — так он делал всегда, тянул меня к себе. Мне даже пришлось привстать, но всё равно целовать его было неудобно. Хоть сладко, но неудобно. Хоть сладко, но я почувствовал, что снова реву. Он сидел, я стоял перед ним. Я обнимал его, гладил по голове — между нами всегда все было так нежно, что я в этой нежности тонул, как в сахарной вате. Тонул, но вовремя выплывал — Скорпиус всегда и во всем знал меру. Он знал, как меня успокоить, знал, как на меня нажать. Знал и до сих пор знает. Если бы он сейчас надавил мне на плечо, заставив сесть на колени, и потянул мою голову к своему паху — я бы не сопротивлялся. Но он во всем знал меру. — Мне с тобой было так хорошо, — сказал я ему сквозь слезы. — Успокаивайся, — всё, что он ответил. Но ответил таким вкрадчивым шепотом, что я понял — он на моей стороне. У меня оставался последний вопрос: зачем? — Скорп, я не понимаю… — проревел я ему в плечо, сидя рядом, уткнувшись в него, как в то самое одеяло, под которым я собирался реветь всю ночь. Я знал, что он смотрит куда-то вдаль, насколько даль вообще может существовать в пределах комнаты. Он крепко прижимал меня к себе, и я чувствовал, как он снова сходит с ума. — Скорпиус, я не понимаю… Для чего… — ревел я, почти задыхаясь от гнева, наполнявшего меня опять. Так мы сидели еще некоторое время, пока я не успокоился. Под дверь уже сочилась полоска света из коридора, и в любой момент пытливая родня могла заглянуть, чтобы пожелать нам спокойной ночи. Я должен был спросить как можно скорее. — Будь честным со мной, пожалуйста. — Что? — сказал он. Он обнимал меня одной рукой, я положил голову ему на плечо, и мы оба смотрели в стену, в небольшое окно, которое было на ней, которое не давало замёрзнуть. — Для чего ты все-таки убил мою собаку?