Странна ли реальность? Или это я в ней самый странный человек

      Часть 1. История моя началась одной весной, что обещалась быть скорой и цветущей, но неумолимо опаздывала, чем сильно тогда огорчила мою тётю, что хотела провести церемонию бракосочетания именно под распустившей свой цвет вишней. Так-то этот март ничем не отличался от предыдущих своих предшественников, разве что в ту пору на улице буйствовал пронизывающий до костей ветер, а солнце всё оказывалось исполнять свои прямые обязанности и хоть немного согреть рассвет моей жизни. Много лет назад, в тот судьбоносный, для меня и моей семьи, день, на двадцать первом году жизни моя мать — тогда ещё юная и незрелая Элейна Ферра, подающая надежды студентка третьего курса факультета дизайна интерьера, мучилась от едва выносимых схваток, изводя вопросами, воплями и ругательствами медсестер и свою родную мать — Ферру Софию, что упорными совместными усилиями пытались отвлечь нерадивую роженицу беседой. Да ей, по всей видимости, было глубоко наплевать на их старания. Единственное, что её тогда волновало, так это то, как скорее вытолкнуть из своей утробы это большущее дитя размером с арбуз, и что же делать с маячившими на горизонте экзаменами. Поэтому темпераментная Эли, как называла её семья, вела себя как истинная дочь своей не менее яркой матери — бесилась и металась от боли, что выворачивала её на изнанку и ломала рёбра, крыла всех и всем в мучительно тянущимся ожидании часа, когда муки, наконец, прекратятся и она облегченно вздохнет. София только понимающе вздыхала, ведь её роды были не менее тяжелыми, причем, все оба раза. Старшая дочь с женихом должны были вот-вот подъехать. Моя тётя — Присцилла Ферра, была старше своей сестры на 6 лет и отличалась завидной общительностью и позитивом, что, по всей видимости, передалось ей от её, ныне покойного, отца Арнольда Ферра — первой и единственной любви моей бабушки. Дедушка умер в ДТП, что казалось бы пустяковым, если бы прохожие зеваки вовремя вызвали скорую. Так-то он, потеряв сознание от удара головой, попросту истёк кровью. Весьма бесславная смерть, не так ли. И вот тогда девочка Прис четыре года от-роду и узнала, что мама тоже умеет плакать также горько и громко, как и она. Позже, намного позже, она поняла, куда же, всё-таки, ушёл большой добрый и сильный папа, и почему не пожелал он вернуться к ним с мамой. А бедная моя бабушка тогда ещё на долго растеряла все краски в каждой черте своего круглого, открытого миру лица и широкой души — в память погибшему мужу, что любил их больше жизни. Присцилла же, получившая от отца имя, характер и, какие-никакие, воспоминания, росла в той любви и внимании, что успевала уделять ей мать между перерывами в работе, коей было часто много. Шло время — девочка становилась молодой девушкой и в один момент София не успела опомниться, как поняла, что сквозь асфальт смог пробиться и прорости прекрасный цветок — ярко-желтый, мохнатый и веселый, благоухающий летом Мать-и-мачеха. Именно в этот «мохнатый позитив», как часто говорит бабушка, и влюбился ещё тогда, в далекие сопливые года, добрый и тихий мальчишка — сын соседей по лестничной площадке — Лиройя Алек, что сейчас, спустя годы и годы, возмужал и несся за своей будущей супругой по двору перинатального центра с кучей пакетов и сумок в руках. Бабушка повторяла, будто тогда как знала, что тётя Присцилла обязательно запнётся об порог, а мама в своей любимой манере горячо обругает её за неосторожность, на что бабушка и Алек осадят её в ответ. И все же, дядя Лиройя всегда был, есть и будет членом семьи Ферра, поэтому, несмотря на вечные переругивания с моей мамой, он стал ей старшим братом ещё с младенчества. Софье он был едва меньше за родного сына, коего она всегда хотела и вместо которого родилась Элейна, а совместное небо тёти и дяди, казалось, было широким, голубым и безоблачным. Конечно, жизнь подкидывала им свои трудности и нюансы и всё же, сейчас они были вместе и с нетерпением ждали моего появления на свет. Что было странно, точнее — не странно, мою мать абсолютно не волновал факт отсутствия моего биологического отца рядом с собой. И, хотя бабушка София и дядя Алек бесконечно обещали приволочь — кто за шкирку, а кто за уши — и бросить ей под ноги горе-папашу и заставить хотя бы платить алименты, моя гордая и амбициозная мама резко пресекала все их потуги, так как не нуждалась ни в его деньгах, ни в его присутствии в своей жизни. Это, наверное, и хорошо, ведь сейчас для него бы не осталось даже крошечного места возле держащих глубоко дышащую и орущую на все лады маму за руки дяди и тёти и принимающих ребёнка бабушки и врача-акушера. Тётя мне рассказывала, что мама кричала так, что сама Прис боялась за сохранность своих барабанных перепонок и целостность стёкол в окнах. И в такой разношёрстной и любящей семейке, на двадцать первом году жизни моя юная и незрелая мать дала жизнь мне. А именем нарекли таким же чудным — Ария Ферра.       Часть 2. На протяжении всей моей жизни меня преследовал один и тот же вопрос — почему же Ария? И правда, почему? Впервые я задалась вопросом о происхождении своего имени, когда мне едва исполнилось четыре года. Ну, задалась — это, конечно, громко сказано, но, тем не менее. Я была любопытным и далеко не застенчивым ребёнком, поэтому с расспросами сразу же отправилась, ясное дело, к бабушке. У матери спрашивать было бесполезно — женщина успешно реабилитировалась на своём профессиональном поприще и времени её частенько на меня не хватало. Да и не горела она желанием меня воспитывать, что было вполне в её характере. Но, даже тогда, в то время, когда Элейна неделями не бывала дома, я знала — мать меня любила. По своему, но всё же любила. Да, часто её поведение говорило об обратном. Мама кричала, когда я не слушалась. Ругалась, когда я пакостничала. Сердилась, когда я болела. Игнорировала, когда я нуждалась в ласке и внимании. Ей претила сама мысль о том, что она — молодая и успешная — отныне и навсегда должна быть прикованной к бесполезному и беспомощному существу. Таким образом, свалив все свои материнские обязанности на мать и сестру с зятем, Ферра нырнула в карьеру с головой. В деньгах мы совсем не нуждались. Конечно, часто мне было грустно и обидно. Я, даже будучи совсем ребёнком, подсознательно чувствовала себя ненужной и даже брошенной. Видя это, София и Прис всегда старались компенсировать мне материнскую заботу, а дядя стал лучшим примером мужчины в жизни. Но, как-бы то ни было, мать в моей жизни присутствовала редко, но метко, как говорится. Она всегда стабильно присутствовала на всех моих детсадовских, школьных и внешкольных мероприятиях, ходила решать и разбираться, если такова была надобность. Покупала всё и вся, что бы я ни пожелала. Иногда создавалось впечатление, что мать пыталась откупиться от меня. Никто не знает, так ли оно было на самом деле, ведь Элейна не часто делилась с семьей своими мыслями и переживаниями, но я хотела верить, что так она проявляет свое внимание. Дядя с бабушкой всегда отчитывал её после каждой выклянченной мной и купленной дребедени. Мама сердилась, не понимая — есть же деньги, почему не купить, рас ребёнок так просит. Тётя же, что души не чаяла в младшей сестре, всегда была на стороне Эли, даже если та была не права, а моя мать этим нагло пользовалась, прикрываясь сестрой в любой удобный момент. Алек всегда лишь страдальчески закатывал глаза, понимая, что с этими девицами спорить бесполезно, и по обыкновению брал меня, уже тяжелого телёнка, на руки и брел готовить чай для свояченицы и тёщи, ведь последняя была готова спорить с дочерьми до хрипа. К слову, чай у дяди всегда был отменный и на каждый случай разный. Так он, фармацевт по жизни и профессии, выращивал на подоконниках мяту, шалфей, чистотел, чабрец и прочую лекарственную флору. Были и благоухающие цветы, что в засушенном виде пахли для моей персоны ещё приятнее. Особенно меня удивлял растущий на балконе великолепный лиловый Амарант. Когда в один прохладный октябрьский вечер я впервые спросила Алека про цветок, он отложил свой очередной детективный роман, важно поправил съехавшие на нос очки для чтения и поведал мне историю о «пшенице ацтеков». Наивный ребёнок в моем лице все никак не мог прекратить удивляться тому, что это странное растение могут употреблять в пищу. Так, сидя на ковре перед креслом дяди и взирая на него горящими от любопытства глазами, я все больше и больше погружалась в рассказы о травах и растениях, о народах и культурах, что их выращивали, о обрядах и традициях, где они использовались. В детстве мой дядя Алек казался мне скорее умудренным опытом алхимиком, с вечно взъерошенными волосами и мятой футболке, что целыми днями просиживает в своей высоченной магической башне, корпит над старинными фолиантами и чародейскими экспериментами. В какой-то степени это было правдой. Лиройя бы носа не показывал с книг и работы, если бы не моя очаровательная тётя. Наверное, я никогда не смогу понять, как же эти двое кардинально разных людей смогли найти друг в друге любовь. Бабушка София всегда шутила, что более циничней сноба этот свет не видывал, а ведь он познал целую Элейну Ферру. Прис всегда весело фыркала и не могла не заметить, что раньше всех мир всколыхнула она, София Калис. Но что правда, то правда, именно тяжелый нрав женщины помешал ей ужиться со вторым её мужем — биологическим отцом моей матери. Да и, собственно, надолго он в жизни бабушки и тёти Присциллы не задержался. Это была грандиозная и скоротечная любовь. Они с Даниэлем Лидом встретились неожиданно и спонтанно, также быстро съехались и прожили в гражданском браке целых три года. Тётя рассказывала, что этот мужчина был совсем неплох. Он искренне любил Софию и даже по-отечески привязался к падчерице. Человеком он был порывистым, ярким и непостоянным, что и стало причиной разрыва. Даже рожденная на второй год брака Эли никак не повлияла на тлеющую любовь между супругами. Фамилию дочери София дала свою, чисто из упрямства, а Даниэль не возражал. Расстались бабушка с дедушкой также легко, как и сошлись. Потом Лид ещё долгие и долгие годы поддерживал связь с дочками и бывшей женой, пока в один прекрасный день не исчез. Бесследно и никого не предупредив. Кто-то говорил, что мужчина умер, кто-то — что переехал в другую страну, кто-то — что вновь женился, но мои родные не особо вникали. Софье было всёравно — она вспоминала свой «затянувшийся курортный роман» с легкой улыбкой, Прис первое время переживала, но поделать ничего не могла, а Эли хоть и любила отца, но привыкла к его неожиданным приходам и уходам, поэтому и вовсе не придала этому значения. Ровно до тех пор, пока сама не узнала, что беременна. Ох, и было же крику, когда об этом узнало все семейство. Бабушка буквально рвала и метала. А дядя Алек уже тогда знал, что отца у меня не будет и если я всё-таки появлюсь на свет, то эта роль ляжет на его плечи. Мама тогда была хоть и дурная да молодая, но знала, что психически ребёнка, да ещё без отца не потянет, поэтому целеустремлённо шла на аборт. Почему же без отца, спросите вы? Ситуация была до обидного банальна. Элейна плохо рассталась с своим парнем и спустя короткое время узнала, что забеременела. Откровенно, даже не уверена, знал ли когда-нибудь об этом мой отец. Я могла так и не родиться, если бы тогда бабушка неизвестно зачем не надавила на маму и не заставила ту рожать. Возможно, именно в этом и кроется причина такого странного отношения ко мне матери. Она не была готова. Я — нежеланный ребёнок. И когда однажды я осознала, как мне чертовски повезло, ведь меня всё-таки полюбили — я взглянула на Элейну Ферру совсем иными глазами. Но, и правда же, почему Ария? А ответ оказался весьма прост: имя — единственное, что мать оставила мне от отца. Андре Мерво, с которым мама жутко не сошлась характерами, имел одно до смешного странное хобби — он обожал церковные арии и был жутко верующим человеком. В отличии от моей матери — убежденной атеистки. Вот и ещё одна причина их конфликтов. Здесь, как видно, чуда не случилось, как в случае моих тёти и дяди. Пара быстро разбежалась. Наверное — и к лучшему.       Часть 3 В средней школе я была той ещё егозой. Мать с таким подходом к жизни умудрилась-таки меня разбаловать и проделкам да шалостям моим не было предела. Разбитые окна, кнопки на учительских стульях, выброшенные в окно горшки с растениями, драки на портфелях и без — было, бесспорно, всё и даже больше. Мне было весело и только это меня и волновало. Я даже гордилась тем, что у меня был такой богатый «боевой» опыт. Одноклассники меня не то сторонились, не то боялись — мне было непонятно, да и, в общем-то, всё-равно. Они все тогда казались жутко скучными и какими-то «серыми», что-ли. Нет, однажды я делала попытки влиться в этот коллектив, но, увы и ах, потуга моя сгинула в моем разочаровании. Глупые, они делились на разного рода недо-группировки и предлагали мне примкнуть к одной с них. А я терялась в размышлениях и догадках, как мне поступить. Это было до глупого смешное действие. Если любишь спорт и видео-игры — иди к мальчикам. Но потом не удивляйся, если однажды ты совсем неожиданно для себя узнаешь, что, оказывается, ты печально и бесповоротно влюблена в одного из них. Если ты высокомерная выскочка — то тебе к таким же роковым леди. И не важно, что этим «ледям» нет ещё и пятнатцати, нет! Будешь сидеть и обсуждать, какая кривозубая новая училка, новый оттенок лака для ногтей и какой у твоей подружани в будущем появиться парень. Скажете, банально? Конечно, мы же были детьми. Так-же были не то отшельники, не то нормальные. Самые адекватные люди в моем классе. Именно с этими людьми я чаще всего и кутила, но близок мне не стал никто... Стереотипно, скажете вы? Конечно, это и есть школа — плод современного гнилого общества, и именно по ней можно увидеть все его изъяны. Дети жестоки и откровенны, и интриг плести не умеют, в отличии от взрослых и той интерпретации, что они дают подросткам в сериалах, кои сами же и создают. Как говорится, не стоит верить сериалам...