Кому ты звонишь?

Погода в Питере явно оставляла желать лучшего: уже с самого утра по подоконнику барабанил дождь, превращая асфальт в жуткое грязное мессиво и разливая лужи в огромные ручьи, которые не успевали стекать в канализационные люки. Город грустил, окутывая людей липкими сетями сентябрьской депрессии и убивая все надежды на солнце, как минимум, до весны. Женя с трудом открыл глаза, стараясь не скулить от головной боли, которая отражалась в ушах монотонным гулом. Он не помнил, что именно было вчера и был не до конца уверен, что само «вчера» впринципе было. Последняя яркая картинка, оставшаяся в памяти, светилась огнями неона и шумела чересчур громкой музыкой. Женя попытался поднять левую руку, чтобы протереть глаза и хотя бы пойти выпить воды, но что-то мешало. С трудом и жуткой болью в мышцах парень повернул голову, и глаза моментально открылись самостоятельно: на соседней подушке сопел Лёша, мирно улыбаясь и обнимая левую руку Жени во сне. Теперь голова стала болеть ещё сильнее, отчаянно пытаясь восстановить события вчерашнего вечера, чтобы попробовать объяснить сложившийся пиздец.

***

Немного грусти, чуть побольше меланхолии и капелька депрессии — именно так выглядела жизнь Мильковского в последние несколько месяцев. Слишком много мыслей крутилось в голове у парня, вызывая тысячи вопросов. Ответов было мало, а точнее, ни одного. Женя спал, ел, записывал пару весёлых сторис, снова спал и так по кругу. Что-то внутри не давало покоя, рвалось наружу, как птица из клетки, кто-то явно не хотел исчезать из мыслей. Этот «кто-то» был Лёша Бочкарёв, барабанщик группы и, по совместительству, коллекционер влюблённых «незаметных» взглядов Жени. А этим «что-то» были слова симпатии, которые парень уже несколько месяцев берёг под сердцем, не находя подходящего момента. Сегодня же меланхолия укрыла тёплым одеялом ещё сильнее, и Женя решил пойти в бар, чтобы отвлечься хотя бы на пару часов. Вечерний Питер зажигал огни фонарей и бесчисленных витрин торговых центров, а на набережной появлялись сотни влюблённых парочек. Жене хотелось выть от мыслей, что здесь он мог бы гулять с Лёшей, со своим самым дорогим человеком, если бы засунул стеснительность и неуверенность куда подальше. Парень быстро дошёл до бара, в котором не был уже достаточно давно: то времени не хватало, то повода не было. А вот сейчас и того, и другого было предостаточно. Женя спустился по лестнице вниз, открывая железную дверь без опознавательных знаков. Он не задумывался о том, почему бар находился в подвале и откуда люди, толпившиеся на танцполе, знали об этом заведении без вывески и рекламы. Парень зажмурился, пытаясь привыкнуть к музыке, которая орала из колонок, и пьяным крикам, заглушавшим даже настолько мощные динамики. В нос ударил тот особенный запах жары и алкоголя, впитавший в себя частички пыли, пота и огромного количества парфюма. Женя с трудом добрался до барной стойки, пытаясь разглядеть в свете неона пьяные тела, которые валялись на полу, и переступить через них. Бармен кивнул в знак приветствия и стал что-то смешивать, через несколько минут наливая в стакан зелёную жидкость и ставя перед парнем. Мильковский вздохнул от уверенности, что совершает какую-то ошибку и потом об этом пожалеет, но дороги назад нет — через пару секунд в чистых гранях стекла снова сверкают яркие огни. Женя взмахнул рукой бармену, ожидая продолжения, и окончательно задушил противный внутренний голос, который просил вернуться домой. Пару часов пролетели незаметно: людей в баре стало больше, а пьяные тела, постепенно придя в сознание, вернулись на танцпол, размахивая руками и крича песни громче колонок. Едкий запах перегара заменил все остальные, ударяя по рецепторам и повышая температуру в помещении. Женя пьяно взмахнул рукой, бормоча что-то под нос, и выпил залпом ещё один стакан, даже не пытаясь считать выпитый алкоголь. Ему весело, ему хорошо, ему спокойно… Мильковский вытащил из кармана телефон, тихо смеясь от собственной гениальной идеи, включил его и стал пролистывать контакты, ища нужный номер и жмурясь от цветных пятен перед глазами. Гудки длятся недолго — и вот на том конце провода раздаётся сонное «Алло?» — Привет, Лёшка, — нараспев произносит Женя, всё ещё пьяно посмеиваясь и хитро улыбаясь. — Жень? Чего звонишь так поздно? — в трубке слышно зевание. — Я поговорить хотел, — Женя выпивает очередной стакан «для храбрости», хотя от количества алкоголя в крови он уже должен, как минимум, спасать мир от инопланетян, которые теперь почему-то мерещатся по углам, или бесстрашно идти войной на соседний город, размахивая тяжёлым мечом. Этой храбрости хватит уже на всё, кроме грёбаных трёх слов, сказанных именно сейчас, в самый подходящий момент. — А что шумит у тебя? Ты не дома, что-ли? — Бочкарёв продолжает зевать, а Женя готов искусать губы до крови от представления заспанного и лохматого Лёшки. — Не-а. А что? — Какого хрена, Мильковский?! Где тебя носит? — Лёша моментально просыпается, чувствуя волнение, которое набатом стучит в сердце. — А ты угадай, — пьяная ухмылка на лице: знает же, что Бочкарёв переживает. — Судя по голосу ты опять в баре уже явно не один час. — И вы выиграли автомобиль! — Женя развязно улыбается, протирая рукой глаза, которые уже закрываются то ли от духоты в помещении, то ли от усталости, то ли от выпитого алкоголя. — Тебя забрать? — вопрос скорее риторический: Лёша уже натягивает джинсы, понимая, что пьяный в хлам, а по-другому он не умеет, Мильковский домой не доберётся. — Ага. Я поговорить хочу. — Скоро буду, — в трубке слышны монотонные гудки. Женя вздохнул, выпивая последний на сегодня или даже на ближайший месяц стакан, и, пошатываясь, пошёл к выходу, не обращая внимания на людей вокруг, которые хотели познакомиться или пообщаться. Свежий воздух немного отрезвляет, заставляя вдохнуть полной грудью и ощутить жуткую головную боль от передоза кислорода. Женя сел на бордюр возле проезжей части, протирая глаза и отчаянно вглядываясь на дорогу, которая полосой убегала за горизонт. — Кого ждём? — спустя пару минут раздаётся с противоположной от парня стороны. — Лёшка! Привет, дорогой! — Женя вскакивает с бордюра, бросаясь на Бочкарёва с объятиями. — Всё-всё. Поехали домой, — Лёша хлопает парня по спине, берёт за руку, ведя к машине. — Я хочу на мосты посмотреть, — пьяно ворочает языком Мильковский, останавливаясь и вырывая руку. — Их уже развели давно, Жень. Ночь на дворе, — Лёша вздыхает, предпринимая ещё одну попытку увести Мильковского к машине, в тепле которой он обязательно уснёт. — Значит, посмотрим, как сведут. Идём, — сегодня Женя действует против схемы, которую уже достаточно давно вывел для себя Бочкарёв. — А машина? — Потом заберём, — Мильковский неопределённо взмахивает рукой и зачем-то берёт Лёшу за плечи, сжимая их сквозь рукава кожанки, которая была самым незаменимым предметом одежды в гардеробе барабанщика, и толкает вперёд, в сторону виднеющихся вдалеке мостов. «Самый подходящий момент», — на репите прокручивается в голове Жени, словно он боится забыть эту информацию, уехать домой и снова проснуться в одиночестве. — Если ты решил в реку прыгнуть, то здесь ты не долетишь из-за выступающего берега, — поучительно говорит Бочкарёв, словно преподаёт самый важный урок этой жизни. «Тогда я в другой раз оттолкнусь получше, чтобы больше никогда не думать о собственной трусости и трёх словах» — думает Женя, но вслух выдавливает из себя только пьяный смешок, неловко касаясь тёплой руки, которая сейчас слишком близко. — Ты поговорить хотел, кажется? — Лёша садится на траву, утягивая за собой Женю, который забыл дышать от страха и теперь кашлял, задыхаясь и хватая воздух ртом. Бочкарёв услужливо стучит по спине, пытаясь помочь, но что-то идёт не так: теперь Женя икает в промежутках между приступами кашля. Со стороны это, наверное, выглядит ужасно и, если бы не пустая ночная набережная, кто-то из прохожих наверняка бы вызвал скорую и полицию, на всякий случай. Женя выставляет вперёд руки, показывая крест, и пытается увернуться от Бочкарёва, который стучит по спине всё сильнее, не понимая, почему этот метод не помогает. — Лёш, ты знаешь… — голос хрипит от неуверенности в собственных словах и едва закончившегося приступа кашля, а руки предательски дрожат. — Я хотел давно сказать… Что люблю тебя. — Я тоже тебя люблю, Жень, — ни доли секунды на размышления, без тени сомнения выдаёт Лёша, продолжая нелепо улыбаться и задумчиво рассматривать звёздное небо. — В каком смысле? — Мильковский откровенно охреневает, не до конца веря в реальность происходящего. — А какие бывают? Озвучьте все варианты, пожалуйста, — словно не замечая состояния Жени, ухмыляется Бочкарёв. — Ну… В смысле того, что я нравлюсь тебе, как парень, как друг, как… — Друг, — перебивает Бочкарёв, теперь поворачивая голову в сторону Жени и следя за реакцией. — Вот, видишь. Мы по-разному друг друга любим, Лёшка, — внутри взрываются салюты от осознания сказанного, от того, что Женя всё-таки смог, признался. — По-разному? А как же ты меня любишь? — Бочкарёв заинтересованно склоняет голову набок, отчего чёлка падает на глаза, застывая вместе со временем, которое тоже сейчас притормозило свой бег. — Как… Самого дорогого человека на этой планете, — Женя пожимает плечами, словно озвучил только что самую очевидную вещь, которой учат детей ещё с рождения. — Такого варианта не было… И ещё, Мильковский, ты же пьяный в хлам! А я говорил, что домой нужно ехать, — Лёша оправдывается, не верит, успокаивает сам себя, находя причины столь неожиданного признания. Женя в ответ только отрицательно качает головой из стороны в сторону, слишком резко хватая тёплую руку, отчего Лёша дёргается, пытаясь подвинуться назад: не хватало ещё потом получить в нос от трезвого Мильковского, потому что «а нахера ты согласился, Бочкарёв?!». — Жень, ты пьяный. Поехали домой, пожалуйста, — шепчет Лёша, смотря в карие глаза, которые сейчас горят каким-то диким желанием. — Только, если ты ко мне домой поедешь. Лёше не остаётся ничего, кроме как согласиться, надеясь, что Мильковского всё-таки начнёт клонить в сон в тепле машины, и удастся доставить его домой без происшествий. А вот хитрая улыбка Жени — это явный намёк на то, что все планы и схемы Бочкарёва бесспорно работают, но не сегодня, не в самый подходящий момент. — Ты поспи. Я разбужу, когда приедем, — с надеждой просит барабанщик, выезжая из дворов, где и был расположен злополучный бар. — Нет, Лёшка. Я прекрасно знаю твой план, но, увы, сегодня он не действует, — Мильковский пожимает плечами, сделав расстроенный вид, и продолжает смотреть в лобовое стекло. — Блять, Жень, я же потом виноват буду. — Возможно, — спокойно заявляет Мильковский, наблюдая за миром вокруг всё ещё с радужной стороны под действием алкоголя. Лёша чувствует себя неоднозначно: вроде бы нет ничего плохого в том, что он едет домой к лучшему другу, который в пьяном состоянии признался в любви, а с другой стороны всё тот же нетрезвый друг хрен пойми на что способен в таком виде. Но выпрыгивать из машины на ходу, как это делают в дешёвых фильмах — точно не самый лучший вариант, поэтому не остаётся ничего, кроме надежды и дома Жени, который стремительно приближается на экране навигатора. Спустя минут десять Бочкарёв паркует машину в пыльном дворе, но всё ещё ждёт Жениной фразы «ладно, это была шутка. До завтра, Лёш». Вместо этого Мильковский выходит из машины, но не спешит к двери подъезда: ждёт. — Ты там долго сидеть будешь? — Женя открывает дверцу машины, с недовольным лицом заглядывая в салон, где Бочкарёв надеется, что о его существовании забудут, или хотя бы он раствориться в воздухе, вжавшись в сиденье. — Сейчас иду. Теперь искренний страх закрадывается в душу, генерируя сотни вопросов от непонимания происходящего, а плохое предчувствие рождается следом, требуя остаться в безопасности. Женя идёт медленно то ли для того, чтобы растянуть этот момент, то ли от выпитого алкоголя, который сильно влияет на координацию. Лифт едет бесконечно долго, тихо поскрипывая, а Бочкарёв успевает ещё дохрена раз пожалеть о том, что конкретно вляпался, соглашаясь с предложениями пьяного Мильковского, которые в какой-то момент стали больше походить на требования. — Лёшка, я люблю тебя, — с порога заявляет Мильковский, кое-как заперев входную дверь. — Ну, ты же пьян, Жень! — последняя попытка возразить оказывается такой же бесполезной, как и все прошлые. Мгновение — и Бочкарёв впечатывается в стену всем телом, пропадает в плену губ напротив…