Ambrosia

Многие люди ошибочно думают, что биение — это единственный звук, который издаёт сердце. Чонгук не понаслышке знает, что это крайне далеко от истины. Для Чонгука сердце звучит словно симфония. Совершенный цикл открывающихся и закрывающихся клапанов, крови, мчащейся по камерам, скачущих ритмов — и всё это инструментировано характеристиками своего владельца. У каждого сердца есть свои отличительные особенности, свои маленькие остроты и нотки, которые делают его симфонию уникальной, но все они имеют кое-что общее. Сердца вкуснее всего, когда пропитаны адреналином. Чонгук уже слышит, как учащается пульс мужчины перед ним. Он ещё ничего не сделал, просто следует за ним на расстоянии, но даже в темноте люди чувствуют его присутствие. Не то чтобы он возражал. Это им не поможет, не спасёт. Это просто заставит их сердце биться в прекрасном быстром темпе, от которого у Чонгука слюнки текут в предвкушении. Это необходимая часть. Конечно, он может питаться и спокойными сердцами, как делал это бессчётное количество раз, вырывая их из груди спящих, но на вкус они кажутся пресными и безжизненными. Они никогда не согревают его достаточно, не идут ни в какое сравнение с пикантной нежностью быстро бьющегося, охваченного страхом сердца, и одна эта мысль заставляет его ускорить шаг. Он движется сквозь тени, прячется за углами, когда мужчина перед ним оглядывается через плечо. Они такие предсказуемые, эти люди. Теперь мужчина идёт быстрее, но даже если он сорвётся на бег спринтера, от Чонгука ему не оторваться. Симфония приближается к своему крещендо, мышцы сокращаются, а кровь бурлит, звучание этого так прекрасно, что Чонгук мог бы слушать целую вечность. Что он и сделает, ведь после этого сердца будет следующее, как было бесчисленное множество других прежде. Все со своими мелодиями, собственными композициями. Охота будет продолжаться вечно. Чонгук ускоряется во тьме. Вскоре он оказывается достаточно близко, чтобы человек смог увидеть сверкающую белизну его оскаленных зубов, но тот так и не оборачивается. При приближении Чонгука срабатывают его самые низменные инстинкты выживания, и человек начинает бежать, даже не видя угрозы своими глазами, всё его тело наполняется паникой, и Чонгук её слышит, пульсация превращает музыку его сердца в хаотичный беспорядок. Мужчина не успевает сделать больше нескольких шагов, прежде чем Чонгук атакует. Послевкусие исчезает в течение нескольких часов, но только через два дня холод начинает снова просачиваться в тело Чонгука. Тепло никогда не задерживается достаточно надолго, и вскоре Чонгук обнаруживает, что голоден, страстно желая снова услышать ту прекрасную музыку. На этот раз он выбирает лесную тропинку. Это может занять больше времени, прежде чем кто-то пройдёт, так как большинство людей достаточно мудры, чтобы избегать таких мест после наступления темноты, но нависающие деревья и пустынная атмосфера этого места всегда усиливают страх тех, кто думает, что этот короткий путь не навредит, всего разок. Это придаёт их сердцу прекрасный привкус. Чонгук ждёт в глубине леса. Только когда отдалённый звук приближающихся шагов достигает его ушей, он подходит ближе, достаточно близко, чтобы услышать слабый стук сердца. Как он и ожидал, оно отбивает быстрый ритм — красноречивый знак: кто бы ни шёл по этой тёмной лесной тропинке, он уже напуган. Когда Чонгук подходит ближе, он видит, что это парень, по виду лет восемнадцати или девятнадцати, но с такого расстояния даже Чонгук не может сказать наверняка. Его сердце звучит молодо, его сокращения сильны и регулярны даже в испуганном состоянии. Чонгук остаётся за деревьями, следуя за парнем далее по тропинке, прислушиваясь к учащённому биению его пульса, к тому, как его дыхание становится прерывистым и быстрым. Время от времени парень оглядывается вокруг, в густую черноту леса, и Чонгук смотрит на него из тени голодными глазами. Затем парень останавливается: — Ау? — выкрикивает он, переводя взгляд с дерева на дерево. — Тут кто-нибудь есть? — аллегро его сердца продолжает звучать, и Чонгук бесшумными шагами идёт на звук. В конце концов, парень позвал его. Парень замечает Чонгука, как только тот ступает на тропинку. Мышцы Чонгука рефлекторно напрягаются, он готов броситься в погоню за парнем, когда тот сорвётся на бег, но этого не случается. — Я очень боюсь темноты, — говорит парень. — Не мог бы ты пройтись со мной? С такого близкого расстояния Чонгук может разглядеть черты лица парня. Они так же откровенны, как и его сердце, ясно выдают его эмоциональное состояние нахмуренными бровями и напряжёнными челюстными мышцами, и Чонгук не понимает, почему парень не бежит, почему он просит Чонгука остаться рядом с ним. И Чонгук не знает, что ответить. Он делает неуверенный шаг к парню, но вместо того, чтобы его лицо исказилось маской страха, оно выражает чувство облегчения: — Спасибо, — говорит парень, перекрывая постепенно успокаивающееся сердцебиение. Чонгук идёт рядом с ним в трансе. Через минуту сердце парня возвращается к циклу сокращений и расслаблений не быстрее, чем если бы он совершал послеобеденную прогулку в парке. Прилив крови замедлил своё течение в камерах, поток уже не такой бурный, и Чонгук всё ещё не понимает. Он не спаситель, он демон во тьме. Этого не должно было случиться. — Меня зовут Чимин, — говорит парень. — А тебя? Чонгук видит конец леса перед ними, жилые дома, которые располагаются за ним: — Чонгук, — отвечает он. Если он ничего не предпримет в ближайшее время, будет слишком поздно. Чимин спокойно идёт дальше: — Ты тоже здесь живёшь? — Я живу неподалёку, — это не совсем ложь, думает Чонгук. Он живёт в сумраке, а он всегда поблизости. Под его ногами гравий превращается в асфальт. Укрытие леса исчезло, но он продолжает следовать за Чимином, словно загипнотизированный. У входа в жилой дом Чимин останавливается: — Спасибо, что составил мне компанию, — говорит он Чонгуку, и сердце его продолжает биться медленно и ровно. В покое. И Чонгук отпускает его. Он проглатывает свой голод и смотрит, как Чимин входит в здание, прежде чем скользнуть обратно в тень с ноющим от боли желудком и сбитым с толку разумом. Он возвращается на тропу следующей ночью. На этот раз никто не проходит мимо, хотя Чонгук лежит в засаде до рассвета. На следующую ночь он делает то же самое. Ночь за ночью он возвращается, даже когда его тело начинает болеть от леденящего холода, распространяющегося по всему телу, когда его голод усиливается, пока, наконец, он не слышит слабый звук кроссовок по гравию и быстрый ритм сердца Чимина. Когда он выходит из тени, сердце Чимина мгновенно замедляется. На этот раз он дарит Чонгуку улыбку. Она слабая, его мышцы лица всё ещё слегка напряжены от боязни темноты, но это первый раз, когда кто-то когда-либо смотрит на Чонгука с чем-то, кроме чистого ужаса. Он всё ещё не понимает, что всё это значит. Он продолжает ждать Чимина по ночам, составляя ему компанию от лесной тропинки до входа в его жилой комплекс. Они идут молча, не слыша ничего, кроме звука собственных шагов. И вот однажды ночью, когда Чонгук уже готов наблюдать, как Чимин войдёт в эту дверь и покинет Чонгука, чтобы тот вернулся в темноту, Чимин снова обращается к нему. — Тебе, должно быть, холодно, — Чимин протягивает руку, чтобы взять руку Чонгука, прижать его замерзшие пальцы к своей тёплой ладони, и когда он это делает, Чонгук слышит нечто странное. Это редкая, непривычная нота, внезапный спазм, который не принадлежит обычному сердечному ритму Чимина. Чонгук секунду колеблется, а затем проводит большим пальцем по коже Чимина. И вот опять эта неожиданная аномалия. Он слышит, как Чимин прерывисто вздыхает, немного медля, прежде чем спросить: — Не хочешь подняться наверх и выпить чашку чая? Ты совсем замёрз. Чонгук кивает. Стук сердца Чимина всё ещё взывает к нему, словно песнь сирены, и он следует за ним вверх по лестнице и в квартиру, чувствуя, как кожа руки Чимина горячо прижимается к его собственной. — Извини, здесь не так уж много места, — говорит Чимин, когда они входят в однокомнатную квартиру, ведя Чонгука к кровати, где усаживает его. В квартире нет ничего, кроме маленькой кухоньки, ни ковра, ни мебели, чтобы приглушить эхо сердцебиения Чимина, только односпальная кровать и голые стены. Чимин направляется к плите в другом конце комнаты, но успевает сделать только один шаг, прежде чем хватка Чонгука на его руке останавливает его. Чонгук не может отпустить его, вместо этого притягивая Чимина обратно к себе. Когда Чимин садится рядом с ним на кровать, Чонгук слышит, как учащается его пульс. Это не тот вид биения, который вызывается страхом, в воздухе нет и следа того кислого оттенка, к которому пристрастился Чонгук, и когда Чонгук перемещает руку, чтобы приложить пальцы к пульсирующей точке на горле Чимина, он знает, что должно быть что-то ещё, вызывающее это. Чимин не отстраняется от его прикосновения. Он льнёт к нему. Под кончиками пальцев Чонгук чувствует прилив крови, текущей в такт биению сердца Чимина, и он не может не наклониться чуть ближе. Он никогда не пробовал этого раньше — сердца, которое издаёт подобную симфонию. Затем Чимин медленно наклоняется и прижимается губами к губам Чонгука, его губы тёплые, и сквозь тонкую кожу Чонгук почти чувствует вкус его крови. Он также ощущает биение его пульса, и Чонгук чувствует, как голод пронзает его тело подобно приливной волне. Он двигается молниеносно, подтягивая Чимина на середину кровати и нависая над ним с напряжёнными мускулами. На коже Чимина появляется румянец, такой яркий и живой, и Чонгук хочет. Он хочет поглотить Чимина, залезть в его грудь и обхватить пальцами это колотящееся сердце, впиться в него зубами и почувствовать, как оно согревает его изнутри. Он хочет видеть, как простыни под ними окрашиваются в багровый от крови, он хочет… Он хочет, чтобы Чимин поцеловал его снова. И Чимин так и делает. Он обвивает руками шею Чонгука и тянет его вниз, углубляет поцелуй и проводит языком по острым краям зубов Чонгука. Чимин прижимает его к себе, и Чонгук чувствует его твёрдый член под одеждой, звук бьющегося в два раза быстрее сердца Чимина заглушает всё остальное в мире Чонгука. Чимин убирает руки от Чонгука только для того, чтобы стащить с себя одежду, насколько это возможно, пока он прижат Чонгуком. С каждым элементом одежды всё больше и больше обнажается его раскрасневшаяся кожа, и Чонгук наклоняется, чтобы прижаться к ней губами, провести по ней зубами. Каждый раз, когда он это делает, он слышит что-то новое — полу-удары, пропущенные удары. Неровности в пульсе Чимина, от которых он вскоре становится зависимым, непредсказуемые вариации в мелодии его сердца. Вскоре Чонгук избавляется и от своей одежды. Он лежит с Чимином кожа к коже, и он никогда не чувствовал ничего такого тёплого, такого живого, не просто добычу, которую он берёт, а дышащее тело, двигающееся вместе с его собственным, охотно отдающее. Он даже не сопротивляется, когда Чимин толкает его в плечо, перекатывает Чонгука и устраивается над ним, прерывисто дыша. Чимин тянется к тюбику под подушкой, обмакивает пальцы в его жидкости и растягивает себя для Чонгука, по одному пальцу. При каждом прибавлении у Чимина перехватывает дыхание, но только когда он обхватывает рукой член Чонгука и опускается на него, Чимин на несколько секунд полностью перестаёт дышать. Он возобновляет процесс с дрожащим выдохом, глаза его распахиваются и смотрят вниз на Чонгука. Жара просто невыносима. В голове Чонгука стучит в такт сердцу Чимина, когда парень начинает двигать бёдрами. Куда бы Чонгук ни дотронулся, он чувствует, как кровь бежит по венам под кожей Чимина, и это сводит его с ума. Он садится, Чимин всё ещё сидит на нём верхом, пока Чонгук тянется, чтобы поцеловать его в шею и снова ощутить вкус кожи Чимина. Он крепче сжимает бёдра Чимина, пока его рот опускается вниз, заставляя Чимина слегка откинуться назад, чтобы Чонгук мог прижаться лицом к груди парня. Внутри он слышит стук сердца Чимина, громче, чем всё, что Чонгук когда-либо слышал раньше. Оно там, прямо там, прямо под тонкой кожей и хрупкими рёбрами. Чимин издаёт дрожащий стон. Одна его рука запущена в волосы Чонгука, и сквозь голод, опустошающий тело Чонгука, он чувствует нечто схожее в Чимине. Возможно, не голод, но нужда. Это видно по тому, как двигаются бёдра Чимина, как время от времени его пальцы сжимают пряди волос Чонгука. Когда бёдра Чимина начинают уставать, а его темп замедляется, Чонгук перемещает его своей хваткой на бёдрах. Дыхание Чимина достигает кожи Чонгука, тихие всхлипы вырываются из его горла и смешиваются со звуком его бешено бьющегося сердца. Затем он падает в объятия Чонгука, кончая с судорожным вздохом. Это заставляет Чонгука тоже достичь предела, и его зубы прижимаются к груди Чимина, пока перед глазами всё белеет. Когда Чонгук приходит в себя, Чимин лежит рядом с ним. Стук его сердца замедлился до нежного адажио, но в ушах Чонгука всё ещё звенит от оглушительного звука, раздающегося ранее. Он уже скучает по нему. Веки Чимина приоткрыты, если только чуть-чуть, и его взгляд по-прежнему направлен на Чонгука. Тот придвигается ближе, кладёт голову на грудь Чимина и слышит, как ритм становится всё медленнее. Затем медленно под ним Чимин погружается в сон. Чонгук не спит. Вместо этого он проводит ночь, впиваясь ногтями в кожу над сердцем Чимина, отстраняя их как раз перед тем, как проткнуть её. Было бы так легко проникнуть внутрь, раздвинуть рёбра Чимина и, наконец, вытащить этот божественный орган. Он хочет увидеть, как кровь пятнает его пальцы, почувствовать, как рвутся мышечные волокна, когда он вгрызается в них. Чонгук может только представить себе, каково оно будет на вкус. Он давит сильнее, кожа под его пальцами становится белой, пока Чимин не бормочет что-то и не тянется, чтобы взять руку Чонгука. Чимин меняет положение во сне, переворачиваясь на бок так, что грудь Чонгука прижимается к спине Чимина, его рука сжимает руку Чонгука и прижимает её к своей груди. Звук его сердцебиения всё ещё отдаётся эхом в комнате, но впервые Чонгук не чувствует соблазна охотиться. Дыхание Чимина такое размеренное, такое мягкое. Чонгук остаётся неподвижным, словно мертвец, до самого рассвета, и когда первые лучи света пробиваются над верхушками деревьев в лесу, он выскальзывает из квартиры и отступает обратно в тень. После той ночи Чонгук не может держаться в стороне. Его притягивает из темноты, как мотылька на свет Чимина. В постели Чимина гораздо теплее и не так тихо. Иногда Чонгук считает удары сердца Чимина, сколько их прозвучит с того момента, как Чонгук видит его, до момента, когда он должен уйти. На протяжении этого времени он хватается за каждую секунду. — Я уже не так сильно боюсь темноты, — говорит однажды вечером Чимин, лёжа головой на груди Чонгука. Его тёплые пальцы скользят по коже Чонгука. — Ты всегда появляешься из ниоткуда. Поэтому иногда я притворяюсь, что ты рядом, даже когда я тебя не вижу. Что ты где-то там в темноте. — Может, так и есть. Чимин негромко хмыкает. Каждый раз, когда его пальцы двигаются, Чонгук чувствует, будто то место, к которому они только что прикоснулись, всё ещё хранит какое-то остаточное тепло на несколько блаженных секунд, прежде чем холод медленно ползёт обратно под кожу Чонгука. — Странно, — говорит Чимин, его пальцы теперь неподвижны. — Я не могу найти твоё сердцебиение. — У меня нет сердца, — отвечает Чонгук. Он не видит лица Чимина, только его макушку, но когда Чимин отвечает, Чонгук слышит улыбку в его голосе. — Ты такой странный, Чонгук, — он ещё сильнее прижимается к Чонгуку, который инстинктивно обвивает его рукой, чтобы прижать к себе. Затем Чимин тихо продолжает: — И у тебя есть сердце. У тебя есть моё. Громкость голоса Чимина остаётся на таком уровне, что Чонгук не уверен, смог ли бы человеческий слух уловить эти слова, предназначены ли они для того, чтобы он их услышал, или же это тихий секрет, нашёптанный в его кожу. Он не отвечает, но его ногти впиваются в кожу Чимина на долю дюйма. Чимин сдерживает холод до такой степени, что Чонгук почти забывает, как он иногда голоден. Он всё ещё чувствует боль от голода, ноющую боль в животе, но замёрзшие конечности и ощущение льда в груди несколько оттаяли. Это не значит, что он перестаёт думать о сердце Чимина. На самом деле, оно занимает большую часть его мыслей. В этом есть новая грань — не только та чарующая мелодия, которую Чонгук хочет слушать целую вечность, но и аромат, который он никогда раньше не вдыхал. Чонгук уже привык к запаху адреналина, но это совершенно другое. Он не такой кислый, не такой терпкий. Вместо этого он сладкий, словно весенние цветы. Словно мёд. Он задаётся вопросом, будет ли сердце Чимина таким же на вкус. В ночь, когда его голод становится слишком трудно игнорировать, Чонгук отправляется на охоту. Он предпочёл бы провести ночь с Чимином, если бы мог, хотя если он справится быстро, у них ещё может остаться немного совместного времени до восхода солнца. Ему нужно не умереть с голоду, и как бы соблазнительно ни было сердце Чимина, Чонгук хочет ещё немного послушать, как оно поёт. Он выбирает глухую улочку, которая, как он знает, довольно пуста, но всё ещё с редкими бродягами, возвращающимися домой после гулянки с достаточным количеством алкоголя в их организме, чтобы не беспокоиться об опасностях ходьбы по пустынным переулкам. Не проходит и получаса, как знакомый стук сердца сигнализирует о чьём-то приближении: мужчина, спотыкаясь, входит с главной улицы и на несколько секунд прислоняется к стене, чтобы не упасть. Чонгук чувствует запах алкоголя в крови мужчины даже отсюда. Мужчина, спотыкаясь, идёт дальше по глухой улице, а Чонгук всё ещё стоит в тени, выжидая. Сегодня ночью он не настроен на погоню. Он просто хочет покончить с этим, чтобы вернуться к Чимину. Как только мужчина оказывается достаточно близко, Чонгук выходит из темноты и кладёт руку ему на плечо, чтобы удержать на месте. Тот даже не успевает среагировать, как другая рука Чонгука пронзает его грудь, обхватывая ещё бьющееся сердце и вырывая его одним отработанным движением. Когда человек падает на землю перед ним, Чонгук вонзает зубы в сердце, сжимая его дрожащими от голода руками. Как только вкус настигает Чонгука, он выплёвывает сердце. Оно совершенно отвратительно, заставляет его кашлять и давиться, пока сердце выпадает из его рук. Оно приземляется на землю рядом с мужчиной, чья рубашка медленно багровеет от дыры в груди. Его глаза безжизненно открыты и немигающе смотрят в звёздное ночное небо. Даже несмотря на свой опустошающий голод, Чонгук не может заставить себя питаться этим. Ещё несколько недель назад он бы наелся до отвала, но сейчас от этого запаха у него сводит желудок. Это не то, что ему нужно. Он жаждет чего-то сладкого. Чонгук отступает, двигаясь сквозь тени, пока не оказывается на пороге дома Чимина, всё ещё с кровью на руках и губах. Чимин открывает дверь и без каких-либо вопросов впускает его внутрь.