о клубничных пирожных и ограблениях в стиле американских фильмов.

— черт, лидер, ты же вроде бы питаешься только злостью и виски, ты чего такой тяжелый? — завали ебало. — иначе что? — иначе тебе жить надоело? даби закатил глаза и даже, кажется, цокнул. шигараки уже успел помолиться всем богам, которых вспомнил, проклясть всех людей, которых знает. особенно долго он проклинал и убивал одного конкретного человека. вообще-то ему с самого начала не нравилась эта совершенно тупая идея. это было глупо и опасно. глупо и опасно. хм, да, это точно про даби. глупо и опасно. вообще-то ему с самого начала не нравилась эта совершенно тупая идея, но, тем не менее, он здесь. какого-то черта. раздирает кожу на плохо затянувшихся шрамах на шее. ждет, пока глупый и опасный перелезет через забор. шигараки просто не понимал, почему он каждый раз покупается на это да ладно тебе, томура, слабо что ли?, на это ехидное слаба-а-а-к, на эти хриплые смешки и ну так что, символ нового мира, погнали? шигараки не понимает, а от этого хочется приложить ладошку к ухмыляющейся роже еще сильнее. даби перепрыгивает через забор, отряхивает джинсы. — как думаешь, я похож на образцового нарушителя закона и морали? шигараки хочется сомкнуть все пять пальцев на его шее и видеть, как рассыпаются в пыль его голосовые связки. тогда он точно не сможет произнести больше ни единого звука. томура не хочет больше и секунды смотреть на это глупое и опасное лицо, поэтому разворачивается и идет прямо. — ты похож на идиота. даби перегоняет его, идет спиной вперед, ухмыляется и смотрит прямо в глаза. — лидер, ты что, не в духе сегодня? — иди прямо. сейчас уебешься и всех собак в округе перебудишь. — я и так иду прямо. чертов даби улыбается так, что непонятно, чего хочется сильнее: убить его или себя. с ним всегда так. шигараки уже устал удивляться, но продолжает. с ним всегда глупо и опасно. хочу клубничные пирожные говорит тога. это глупо и опасно говорит томура. это весело и стильно говорит даби. я никуда с тобой не пойду и грабить ничего я тоже не буду говорит томура. а потом даби ничего не говорит. просто улыбается так, что хочется либо убить его, либо умереть самому. а потом томура стоит у высокого окна продовольственного склада, раздирает кожу на плохо затянувшихся шрамах на шее и упорно не признается, что это действительно весело. — как думаешь, что у них с сигнализацией и охраной? — надеюсь, так же плохо, как и с наличием у тебя мозгов. — переходишь на личности? — перехожу в финальную фазу твоей аннигиляции. — мы договорились, что сегодня мы как бонни и клайд. — а какая к черту разница, о чем мы договорились, если ты сдохнешь? — грязно играешь, шигараки. — завали ебало. — еще и повторяешься. а может быть действительно убить его? — вряд ли его охраняют, как оружейный. всего-то залезть, спиздить одну коробку и быстро свалить. томура хочет в очередной раз сказать что-то в адрес заштопанных мозгов даби, но не успевает. — жди здесь. если через десять минут я не выкину в окно коробку — уничтожай склад. а после он разбивает стекло с таким грохотом, что кажется, будто его слышали на другой части острова. разбивает стекло и исчезает в темноте склада. с ним всегда так. каждый гребаный раз. как когда они напились и сбежали с базы через черный ход, чтоб никто не заметил. как когда шигараки проиграл глупому и опасному в покер, а после ходил, обклеенный розовыми пластырями. как когда даби сказал, чтоб томура выбросил к ебаной матери свои перчатки, а потом опускал шутки по поводу аннигиляционной кастрации, пока шигараки перевязывал его новые раны. с ним всегда так. остро. резко. на грани фола. целоваться с даби значит сдирать с себя несколько слоев кожи. терпеть на себе его взгляд значит чувствовать, как по коже гуляет пламя. трахаться с даби значит сгорать, не оставляя после даже обуглившихся костей. шигараки упирается головой в холодный камень и не понимает. совсем ничего не понимает. а от этого хочется приложить ладошку к своему лицу и стереть себя еще сильнее. это вне его системы координат. это не входит в его планы. об этом не было ни одной пометки на карте. его об этом не предупреждали. он этого не хотел. шигараки ничего не понимает. но, тем не менее, он здесь. и даби тоже. со всеми его мерзкими шутками и подколами. со всеми его шрамами и ожогами. со всеми своими косыми ухмылками, скользкими взглядами, безумными идеями, хриплыми смешками, щёлкающими зажигалками, недокуренными сигаретами, недопитыми шотами. со всеми его мягкими прикосновениями, вечно забытыми белыми футболками в комнате томуры, с этим гребаным всем, что имеет наглость называться даби, и что томура превратил бы в пыль, если бы мог. шигараки раздирает очередной плохо затянувшийся шрам и продолжает ничего не понимать. чертов даби. гребаный даби. хочется убить. стереть. никогда не встречать. никогда не знать. никогда не помнить. хочется… — лидер, лови. от неожиданности томура чуть не задевает коробку всеми пальцами. лучше бы даби сначала бросил себя. тогда шигараки бы точно не ошибся. — а теперь съебываемся. на заднем фоне — топот людей, лай собак. кажется, где-то воет сирена. на переднем плане — даби. улыбается так, что хочется взвыть от безысходности. — быстро. и они сбегают. через забор, под дикий гогот даби, кедами и ботинками по лужам. под лай собак, крики людей. где-то совсем рядом воет сирена. они останавливаются только через пятнадцать минут бега в каком-то забытом даже дьяволом переулке, потому что даби хочется перекурить. томура уже на самом краю, чтоб убить его прямо здесь, искать точно никто не станет. да даже если и станут — плевать, его бы это не остановило. шигараки сидит на сырой земле, откинув голову на стену. воздух не проходит фэйсконтроль в легкие, дождь набирает силу, волосы мерзко липнут к лицу, одежда — к телу, губы даби — к губам томуры. — дай отдышаться, долбоеб. — еще скажи, что тебе не понравилось. томура делает драматичную паузу. — нет. даби закуривает и смотрит на него так, что хочется прижечь его глаза его же сигаретой. — нет. мне не понравилось. это было глупо и опасно. лжешь говорит улыбка напротив. лгу не говорит томура, притягивая даби за футболку к себе. тога смеется мелом по стеклу, прыгает вокруг кланяющегося даби, хлопает в ладоши и бежит вскрывать коробку. она достала свой любимый нож, настолько это для нее важно. твайс говорит, что это было даже круче, чем в старых боевиках. твайс перебивает и говорит, что с даби все и так понятно, но вот что лидер у них дебил он узнает впервые. даби говорит в смысле понятно? и идет в сторону бара. томура сидит спиной ко всему этому празднику жизни и клубничных пирожных и крутит в руке пустой тумблер. не хочется ни на что реагировать. хочется тишины и немножечко — смерти. со спины налетает тога, повиснув на шигараки. обнимает его так крепко, вопит, что у них самый-самый-самый-самый крутой-лучший-замечательный лидер и целует в ухо так, что резонирует где-то в темечке. тишины захотелось еще сильнее, смерти — уже не немножечко. — эй, лидер. ну только этого не хватало. — томура, ты чего такой кислый? даби стоит слишком близко, локтями упираясь в барную стойку. с него капает вода, он выглядит уставшим. — переживаешь, что тога съест все пирожные и тебе не достанется? а нет, тупые шутки на месте, даби все такой же мудак. — отъебись. — да ладно тебе, шигараки. прекрати, черт тебя подери, так улыбаться. — согласись, это было весело. — нет. лжешь говорят глаза напротив. дай ключи произносят губы напротив. мне кажется, я опять оставил все свои футболки у тебя. шигараки кидает в него ключи, и даби уходит, подмигнув и сказав напоследок что-то по поводу лучшего в мире преступного лидера. томура пару минут молится богу, живущему где-то в потолке, а потом опускает взгляд на барную стойку: даби принес ему пирожное. придурок говорит шигараки вслух и встает. убью его однажды думает шигараки. а затем улыбается.