Прощение-прощание

Я читал в книгах, что люди кончают самоубийством из-за любви. Не верил в подобное. Глупости это всё. Но взрослея, все отчетливее понимал эту фразу. ЛЮБОВЬ К СЕБЕ . Если она даст трещину, то вдребезги рано или поздно превратит тебя в покойника. «Просто тело». Я видел, как она стремилась прыгнуть выше головы, как надломленным шепотом молчала в трубку. Кошмары преследовали ее всю жизнь, бессонницу можно было бы собрать в охапку лилий, с запахом гниения. Я видел большие черные зрачки ее глаз, когда она стояла перед зеркалом и осознавала: «Повзрослела» А прошлой ночью она умирала, пытаясь уткнуться в теплоту шеи человека, в которого была влюблена. Ей сложно было произнести и слово, и она молчала. . Я следил за ней: за её взрослением — её падением вниз. Она всего лишь хотела прощения и прощания, отпустить вину и зашагать новыми силами. Но это не удавалось; ей снились покойники, ей снились родные, которых нет рядом; она жила с нами, предпочитала быть с ними. Чем каждый день окунаться в серое пространство метро и изображать куклу — лучше не открывать глаза. Сломанная кукла. Или бабочка без крыльев. Ей обещали спасение, и не раз. Но спасения не было, только боль из раза в раз сильнее надрезала в сердце шрам. Спасти можно только самого себя. И вот она в белом воздушном платье, словно под венец, с огромной охапкой ландышей и сирени, лежит окровавленная крапивой, с босыми ногами, на могильной плите и плачет навзрыд. Вся жизнь остановилась. В этом месте. У этой могилы. А потом она резко подскочила и начала танцевать. Танцуй всегда, когда на душе кошки скребут или лезут на потолок. Она танцевала и плела венки. «Знаешь, сколько раз я хотела умереть, чтоб поговорить с тобой. И каждый раз не до конца. Сейчас я наконец-то рядом, хоть ты в земле, а я останусь ночевать здесь ночью, будет холодно и страшно, но ты расскажешь мне сказки, как рассказывала в детстве, когда среди ночи я прибегала к тебе. Ты мне говорила, что я на тебя очень похожа, такая же застенчивая и наивная. Но кто бы знал, что жестокость также передалась от тебя, как и твои глаза. Я тогда уехала. А тебе поставили диагноз — рак. И нет, я не плакала. А в Рождество мы попрощались. Это был наш последний разговор. Очень странный. В Крещение тебя уже не стало. И меня тоже. Только твой платок, что я не вернула тебе, остался мне памятью. Я стала старше в один миг, траур нарисовал на моем лице свою маску». «Мне очень холодно, бабушка». «Я очень хочу, чтоб меня кто-то спас». «Мои танцы закончатся. И я уеду обратно к себе. В серой дымке печали оборву все корни». А я за ней следил. Вокзалы. Аэропорты. Подземные станции метро. Каждый раз в одно и то же время останавливались часы. Я искал ее. Но не мог найти. Где-то рядом совсем близко она… Стрелка часов отчеканит свой ритм, когда она появится на моем горизонте. И пусть говорят, что я ее выдумала, но она снится мне — настоящая, грустная и счастливая в своем танце, в белом платье, на кладбище. Я бы целовал ее раны, забинтовывал руки и руку ее не отпускал, держала в кармане своего пальто. «Часы остановитесь. И снова закрутите стрелки вальса.» Чтоб найти прощение — нужно попрощаться. Чтоб спастись — полюбить себя.