***
очередная шумная тусовка. артёму кажется, что одна и та же песня играет уже сотый раз, хотя скорее всего, нынешняя музыка просто слишком однотипна. он сидит поодаль и взглядом выискивает голубина, тот как обычно окружён толпой девиц, которые желали как внимания глеба, так и самого глеба в равной степени. шатохин делает очередной глоток и спрыгивает с подоконника, взгляд невольно падает на часы на стене, стрелки совсем не двигаются, просто сели батарейки, думается артёму. он продолжает исподтишка наблюдать за голубиным, любуется, словно в первый раз. жадно наблюдает за каждым его движением, словом и действием, словно ебнутая фанатка. глебу хватает лишь одного тёминого, немного окосевшего взгляда, чтобы спешно попрощаться с дамами, предварительно, конечно, оставив им левый номер телефона и вызвать такси. вечеринку покидают они вместе, к слову, никого это уже не удивляет на улице тихо, лишь конденсат от кондиционера капает безумно монотонно и звучно, бьёт по самым вискам, артёму кажется, что этот невыносимым. — когда ты так накидаться успел, артём сергеевич? — глеб ржет, поправляя капюшон на неизменной отрицале артёма, на что тот лишь брыкается недовольно, самостоятельный дохуя. — а это ты на меня внимания не обращал, только на девок своих, вот мне и пришлось пить с горя, — шатен картинно хватается на сердце и пошатывается тут же, наступая в лужу, — сука блять. младший вновь заливисто смеётся, открывая перед ним дверь такси, а после садится следом. артём тут же на колени чужие лезет, совершенно таксиста не стесняясь. они целуются всю дорогу, а глеб жалеет, что по ночам в москве нет пробок. — приехали, — водитель неловко кашляет, внимание стараясь привлечь да и в зеркало заднего вида не смотреть. артём отрывается от губ чужих и из машины выбирается, в очередную лужу наступая, пока он в очередной раз шлет нахуй лужи, погоду и москву в целом, глеб кидает на переднее сиденье пару бумажных купюр, раз в 5 больше чем вообще нужно, за молчание и моральный ущерб. водитель на это лишь кивает довольно. — обращайтесь, могу всегда вас возить, — глеб на это лишь глаза закатывает и дверью хлопает.***
артём просыпается от запаха гари, лениво тянется к телефону и понимает, что тот пал смертью храбрых, так что о том, который час можно только догадываться. сквозь не до конца закрытые шторы в комнату пробиваются солнечные лучи, шатохин на пару минут зависает, пока смотрит как в этих лучах пляшут пылинки. по всей комнате разбросаны вещи, мятая рубашка артёма кое-как висит на спинке стула, из-под шкафа виднеется ремень глеба. артём с трудом вспоминает что вчера было, но быстро забивает на это. скорее всего, было ахуеть как хорошо, большего знать не обязательно. комната пропитана запахом дорогого парфюма глеба, кажется, сам артём тоже — ты что-то сжёг? — ответа не последовало, лишь тихий грохот на кухне и какая-то музыка. перекатывается к краю кровати, по какой то необъяснимой причине он всегда спал у стены, спокойнее ему так было. тянется к футболкам и выбирает вещь глеба, случайно, конечно. отопление все еще не дали, а простыть ему страшно не хотелось. артём молится, чтобы голубин на кухне был не голым, утренний секс в его планы не входил, пока что. потягивается и идет в сторону кухни, попутно чешет за ухом собаку, которая явно не в восторге от доносящегося с кухни запаха. — что за газовую камеру ты тут устроил, позволь узнать? — артём хмурится, тут же направляясь к форточке, — каких ведьм сжигаешь? — я делаю вафли, — глеб сейчас сосредоточен как никогда, его волосы собраны в неряшливый пучок, толку от него было мало, основная масса волос всё равно лезла блондину в глаза, — подумаешь, пара штук сгорело, всё приходит со временем, тебе ли не знать, — блондин щеку закусывает, ожидая реакции на очередную подъебку. шатохин на это лишь глаза закатывает, кухню проветрить стараясь. — ой, еще скажи, что я неправ, да-да, — глеб выкладывает очередную порцию теста в вафельницу, всем богам молится, чтобы в этот раз у него все получилось как нужно, — лучше кофе сделай, а не взглядом меня сверли, мне чур с сахаром и каким-нибудь сиропом. артёму кажется, что однажды его глаза закатятся и не выкатятся обратно.***
артёму до одури хочется глеба целовать. каждый сантиметр кожи, каждый миллиметр. хочется обнять и не отпускать никогда в жизни, лишь бы он рядом был. всегда***
артём не слышит гул толпы, не слышит битов и собственного голоса, он смотрит в одну точку, читая скорее по инерции. никто этого не замечает, толпа погружена в музыку и атмосферу всеобщего хаоса. никто, кроме голубина. он дожидается момента, когда шатохин закончит и пихает микрофон кому-то из ребят, едва ли не силком вытаскивая артёма со сцены. — дыши, блять, дыши, — артём облокачивается о стену гримерки и стремительно скатывается вниз, — артём блять, — глеб слабо бьет по щекам, заставляя на себя посмотреть, — смотри на меня и слушай мой голос. — я в порядке, — сдавленно стонет шатен, подняться пытаясь, — нужно обратно. — я вижу в каком ты блять порядке, — рычит младший, обратно усаживая, — сиди. артём сдается и молча руки к парню тянет, а глеб без слов всё понимает, рядом садится, обнимая и к себе прижимая тут же. — всё в порядке, я рядом, — артём лишь кивает коротко, ближе прижимаясь. ненавидит себя за эту слабость. ненавидит, но ничего с собой сделать не может. глеб для него как маяк в ебучем шторме, спасательный круг и самая действенная таблетка обезбола. шатохин в объятиях его прячется, дыша часто. глеб целует куда попало, по спине гладит беспорядочно.***
артём влюблен как школьник, он считает минуты в разлуке и не представляет, как может быть иначе. он боится, что у этого всего есть лимит. — я бы сдох, наверное, — словно невзначай произносит шатохин, делая глоток кофе. — чего? — глеб хмурится, очередную тарелку до блеска натирая, — ты о чём? — ну, — артём делает ещё глоток, прежде чем объясниться наконец, — ты спросил, чтобы я сделал, если бы ты не вернулся. сдох бы, — плечами пожимает, глаза отводя в сторону и в монотонный шум дождя за окном вслушиваясь. — долго же ты думал, — ухмыляется голубин и тарелку чистую в сторону убирает, — не сдох бы, не пизди, ну. — а я говорю, что сдох бы, мне лучше знать, не спорь вообще, — артём лишь фыркает недовольно, кофе допивая.***
белый свет бьет по глазам, но артём точно помнит, что они закрывали шторы перед сном. шатохин пытается потянуться к глебу, дабы спихнуть его с кровати, но руки совершенно не слушаются. он пытается разлепить сонные глаза и первое, что он видит, это белые стены. где-то рядом слышно капельницу. ему кажется, что это всё сон и он вот-вот проснется и окажется рядом с глебом, в его объятиях. он пытается закричать, но голос пропал, аки у ебаной русалочки в детской сказке. в правой его руке торчит катетер от капельницы, левая рука туго перевязана бинтами. усталость вновь расползалась по телу даже после многочасового сна. он молит богов, дабы проснуться рядом с глебом. спустя время в палату заходят и пытаются объяснить, что ничего этого не было. не было примирения, ничего этого не было. он всё выдумал артёму верить не хочется, он кричит, голос собственный не узнавая. он не слышит и не чувствует стук сердца, его словно выдрали, кинули на холодный пол и раздавили к черту. артём чувствует себя щенком, которого загнали в угол, он скулит жалобно, но спасения нет и не будет.