Когда город засыпает

- Хен, - тихо зовет Чонин, выглядывая из ванной комнаты. - Прямо сейчас? – Хенджин вздрагивает от неожиданности, отрывая уставший взгляд от экрана телефона. - Да. Все спать ушли, а Чан в студии сидит третий час. - Ладно. Скоро приду. День выдался не из легких. Съемки под палящим июньским солнцем, усиленные тренировки, запись на студии и множество других мелких делишек, игнорировать которые тоже нельзя. Мышцы ныли от нагрузок также как Минхо от яркого, прожигающего его белоснежную кожу солнца, но в голове теплилось удовольствие и гордость за проделанный труд. Рядом с друзьями расписанный по минутам план на предстоящие сутки не кажется таким страшным, потому что априори будет сопровождаться дурачеством и заразительным смехом. Готовиться к долгожданному возвращению на сцену, да еще и с первым в истории группы полноформатным альбомом, сложно. И морально, и физически. Каждый выкладывается на полную силу, жертвуя многим, если не всем, ради лучшего результата. Может болеть нога, неловко подвернутая в процессе сотого повторения хореографии, может подташнивать от пренебрежения едой, а может быть по-простому грустно. Физическая усталость зачастую коварно переползает с забитых мышц прямо в истерзанную душу. Под ребрами печет, будто сгораешь изнутри, вот-вот пламенные языки сквозь кожу пробьются и начнут поражать местность вокруг. Приходится плакать, чтобы потушить огонь и защитить дорогих людей. Никто не станет осуждать за проявление слабости, просто потому что не знают о ней. Возможно, догадываются, смотрят подозрительно, но напрямую не спрашивают, чтобы раны не бередить лишний раз. В любых стрессовых ситуациях самое важное это говорить с собой, слушаться своих желаний, даже если те немного странные. Вокруг надо выстроить тот комфорт, который сможет смягчить удары суровой реальности. Иногда, получается так, что спокойствие находит тебя само, и имя ему Хван Хенджин. Чонин не любит ждать, сам процесс бесполезного времяпрепровождения доводит до нервного скрежета зубов и подергивающего века на левом глазу. Он снимает пропотевшую одежду, скидывая ее кучей в углу комнаты, выдыхает блаженно и подставляет руки под струи теплой воды. Брызги красиво стекают по светлой плитке не тронутой привычным паром. Весь день не отпускало ощущение, что Ян росточек в закрытой на замок теплице – никакой кондиционер или айс-американо не смогли сгладить последствий критично высокой температуры. Поэтому сейчас загоревшая рука тянется к крану, повышая напор прохлады, которая свежестью стекала с острых плеч. Поток влаги унес вместе с усталостью где-то десяток тягучих минут, проведенных в тихом одиночестве. Чонин почти поймал волну умиротворенной неги, освобождавшей забитую голову от навязчивых мыслей, но щекотливый укус под лопаткой вывел парня из транса. - Откуда у тебя этот синяк? – мечтательно спрашивает Хван, положив одну руку на чужую талию, а пальцами второй поглаживая фиолетовую отметину чуть выше копчика. - Наступил на развязанный шнурок, пока танцевал, и упал. - Ребенок. Бархатистый смех касается уха, разгоняя по шее мелкие мурашки. Уставший Хенджин становится непривычно послушным и молчаливым, но своей ласковости не изменяет. Он тянется к небольшой полочке за фруктовым гелем для душа, не выпуская Яна из объятий. Спустя годы совместной жизни привыкаешь не только к повадкам друг друга, но и запоминаешь такие отличительные мелочи, как исходящий от кожи аромат. Все знают, что от Минхо пахнет свежестью обычного мыла, а за Феликсом шлейфом тянется пряность кулинарных специй и сладость свежей выпечки. Не составит труда по одному лишь запаху понять, чья мятая футболка валяется на диване, но с этими двумя не так все просто. Чонин буквально растворяется в Хенджине, остается подтаявшим мороженным на молочной коже. Все началось с вынужденного совместного душа одним утром, когда будильники обоих предательски не сработали, а до выхода из общежития оставалось двадцать минут. Хван тогда был сонный, неуклюжий, пихался локтями и извинялся нелепо, поднимая мыльную губку с пола. В спешке мозг не соображал от слова совсем, но где-то на периферии пролетела мысль о возможности повторить такую интересную процедуру, но немного при иных обстоятельствах. С тех пор сахарный персик приторной карамелью разливается по юным телам, разделяя пылкость чувств. Острый подбородок ложится в ямочку у ключицы, пока мыльные пальцы оглаживают ребра. Отросшие ноготки очерчивают затвердевшие от холодной воды соски и спускаются ниже, продолжая царапать четко видневшиеся после тренировки кубики пресса. Чонин только и может, что томно выдыхать горячий воздух, откинув голову на плечо и цепляясь за ловкие пальцы. Для Хенджина такая провокация чревата тянущим удовольствием в паху. - Ты не против? – искушает, как хитрый лис. - Только один раз, а то я тебя знаю. Чертов кролик… - Чонин смущается по привычке, чувствуя ягодицами чужое возбуждение, но все равно бубнит раздраженно, получая в ответ игривый поцелуй. Ян ощущает, как с каждым влажным прикосновением губ к коже, усталость покидает тело, выпуская на первый план ноющую потребность в плотской любви. А Хван только так и умеет – нетерпеливо и страстно, чтобы до дрожи в коленях, до вспышек удовольствия перед закатывающимися глазами. За ним сложно поспевать, будучи в здравом уме, потому мозг отключается при одном только упоминании пухлых губ, так умело читающих реп и заглатывающих чужой член. Сколько бы вечностей ни прошло, привыкнуть к Хенджину, стоящему перед тобой на коленях, не выйдет ни при каких условиях. Чонин в этом совершенно точно уверен, потому что каждый такой раз ощущается как первый, единственный и неповторимый. Вот он облизывает красную, набухшую головку, пальцами оглаживая гладкие яички и бессовестно подглядывая туманным взглядом из-под мокрой челки. Вот прикусывает чувствительный участок горькой кожи у тазовых косточек. Вот сплевывает на пальцы, аккуратно проталкивая сразу два в отвыкшее от наполненности отверстие, а Ян все еще боится моргнуть, потому что вдруг проснется и позорно кончит на постельное белье от переизбытка чувств. Но Хенджин и не думает исчезать, наоборот, вбирает на половину длины, оглаживая тугие стенки, и издевательски улыбается одними уголками губ. Эта улыбка следствие несовместимого с жизнью умиления, которое приходится испытывать каждый раз во время секса с Чонином. Такой буйный и недоступный макнэ, становится пластичной глиной в умелых руках своего хена. Им крутят, как хотят, одаривая глубокими чувствами, подходящего эквивалента которым не сыскать. Поэтому Ян теряется, сжимает подрагивающие пальцы в кулаки, а руки в локтях сгибает и держит их на уровне груди, не решаясь схватиться за манящие блондинистые пряди. Он знать не хочет, когда Хенджин научился так впечатляюще профессионально отсасывать, но мысль о том, что Чонин является его подопытной мышкой, льстит до одури. - Ты слишком тихий. Что-то не так? – вопрос слетает покалывающей обидой с блестящих губ. Все более чем «так». Около недели прошло с их последней близости. С таким забитым расписанием проблематично найти время на сон, что уж говорить об удовлетворении физиологических потребностей. Поэтому чувствительность возвысилась до какого-то непереносимого уровня, показывать ее постыдно, ведь образ уже возмужавшего, остепенившегося парня никак не вяжется с по-девичьи протяжными стонами. У Чонина в принципе голос высокий, он часто визжит ультразвуком, когда бесится с пролитого кофе или пятна на рубашке, а в моменты переполняющего наслаждения срывается на такие гласные, что после оргазма ему хочется вручить парочку Грэмми. Ян на вопрос сначала кивает вверх-вниз, потом трясет головой в отрицательном жесте, в конце концов, прикрывая лицо ладонями. Хван обводит языком головку, собирая капли смазки под крайней плотью. - Хорошо. - Что именно? - Мне… хорошо. Чонин терпеть не может любого вида диалоги во время секса, потому что от стыда готов сгореть как горстка пуха под огоньком зажигалки, но говорить приходится. Это же Хенджин, он добьется желаемой реакции всеми способами, выбьет изо рта если не слова, то вдохи и стоны. Вода из душа льется на прямую спину Хвана, иногда струями стекая по впалым щекам и покатым бокам. На контрасте с пылающей возбужденной плотью холодные капли ощущались мгновенно тающими кубиками льда и заставляли крупно вздрагивать. Забитые мышцы ног затекли, хотелось сползти по стенке и лечь лужей на кафель, но даже это не остановило бы заведенного Хенджина. Он головой двигает активнее, насаживаясь на член глубоко, будто рвотного рефлекса у него нет совсем. Выходит немного неуклюже, и зубы задевают пульсирующую венку, но вместе с вакуумно втянутыми щеками даже такой дискомфорт расходится вспышками дрожи по ногам. В своих действиях мистер харизма показателен независимо от локации, будь то танцы на сцене, снимаемые камерами, запись вокала в студийной кабинке или совместные фотографии с мемберами – он всегда выглядит так, словно готов завоевать весь мир одним своим взглядом. Чонина это бесит неимоверно, потому что стоит на него одним глазком посмотреть, так все, обратного пути нет. Но сейчас он смотрит и делает это со свойственной отличнику внимательностью, запоминает очертания малиновых губ, смыкающихся плотным кольцом на налитом кровью члене. Такое просто невозможно. Ян назад откидывается, прогибаясь в пояснице, пока выпирающие лопатки не ударяются о мокрую плитку, за которую тот слепо цепляется скользкими руками. Он подмахивает бедрами вперед, лишаясь длины пальцев сзади, но тут же возвращается обратно, блаженно насаживаясь на согнутые фаланги. Неясно куда себя деть, ибо приятно буквально везде. С губ слетают полувздохи и сиплые стоны, которые ласкают слух гордого собой Хенджина. - Я скоро кончу, - мычит Чонин, жмурясь от колотящегося под ребрами сердца, которое эхом стучит по ушам. - Намек понят, - как ни в чем не бывало проговаривает Хван, щекоча кончиком острого языка уретру. - Даже не думай… агх. Хенджин и не думает, он делает. Сглатывает обильно, расслабляя горло, и вбирает член на всю длину, даже глазом не моргнув. Он дышит горячо, часто, просто сводя с ума своими слезящимися глазами, в которых, вопреки усталости, пляшут полные энергии чертята. Чонин выстанывает мелодично, срывается на беспомощный писк, но контролировать себя не может – кончает обильно, затылком ударяясь о стену так, что под веками черные пятна загуляли. Хван принимает все до последней капли, еще несколько секунд не убирая рта с пульсирующего члена. Довольный прищур сопровождается хлюпающим звуком. Ян сжимается непроизвольно, закусывая нижнюю губу в попытках привыкнуть к расслабленной пустоте сзади. - Не смей глотать, слышишь? Хен! Никакая реклама дорого шампуня не сравнится с красотой и грацией Хенджина, плавно поднимающегося с колен и отбрасывающего свою шикарную шевелюру назад. Кадык дергается - он сглотнул - привлекает внимание к безбожно длинной шее, обтянутой венками и карамельной кожей. Лицо под потоком воды охлаждается, теряет «рабочий» румянец и становится заговорщически игривым. Для него секс та же самая компьютерная игра, которой парни снимают стресс, разве что такой способ интереснее и по-своему приятнее. Здесь нет прописанного программой сюжета, ты в праве делать все, что душе угодно. Грех не воспользоваться такой вседозволенностью. - Прости, - он не извиняется, скорее успокаивает. Сколько бы времени Чонин не проводил в спортзале с Джисоном и Чанбином, достичь силы Хвана у него не выйдет. Да, кубиков у младшенького побольше будет, но рядом с хеном любые бицепсы и трицепсы теряют свою мощь. Хенджин – древнегреческая скульптура, которая со временем становится лишь изящнее и красивее. Ян чувствует себя ценителем высокого искусства. За дверью слышится чей-то оживленный голос. Судя по тому, что тембр не меняется, кто-то просто разговаривает по телефону. Хенджин замечает тревожный ветерок в туманности глаз ослабшего после оргазма Чонина и быстрым движением усиливает поток воды из душевого крана, скрывая обнаженные тела за невинным плеском. Хван подходит вплотную за два коротких шага, нависает так, что капельки влаги с волос падают на ключицы, и дышит в губы, пальцами придерживая за подбородок. - Понравилось? – вопрос утопает в поцелуе. Чонин отвечает отчаянно, путаясь в жестких волосах. Такая ласка ему по душе – не пошло, но и не по-детски. Он чувствует себя увереннее, оттого и действует раскрепощенно, приподнимается на носочках, притираясь ближе и хватаясь за плечи. Что-что, а целуется он крышесносно, сам Хван не раз говорил об этом. Есть какой-то шарм в том, как Чонин прижимается своими губами к чужим, как прикусывает, заставляя кровь прилить к месту укуса. У него поцелуи всегда иступленные, ненасытные, влажные, после них слюна течет по подбородку и губы жжет. - Опять ты молчишь, - сексуальный взгляд прямо в глаза. - Скажи мне хоть что-нибудь. - Быстрее, - хрипло шепчет Ян. - Ты не перестаешь меня удивлять. Что правда, то правда. Из раза в раз парень раскрывается с новой, неизведанной ранее стороны, и мысль о том, что такого Чонина не увидит никто, кроме Хвана, оживляет бабочек в животе. Хенджин подхватывает под колени, приподнимая исходящее паром тело, и прижимает к стене, заставляя скрестить лодыжки за спиной. - А ты прилично набрал массы. - Это все мышцы! – Ян бьет по плечу, обиженно отворачиваясь. - Милашка. Нет такого числа, которое способно подсчитать, сколько раз за все прожитое бок о бок время Хенджин называл Чонина милым, и это, черт возьми, раздражает, потому что смущает очень, краснеть заставляет. Язык скользит по линии подбородка, облизывая мочку уха с аккуратной серебряной сережкой, пальцы раздвигают мягкие ягодицы, оглаживая розовое колечко напряженных мышц, а Ян готов выть от медлительности происходящего. Хочется глубоко и резко, по-взрослому. Влажные пальцы скользят по члену от основания, размазывая вязкую слюну и естественную смазку. Хван сам уже начинает нервно вздрагивать, ведь времени у них все же не много, а хочется всего и сразу. Головка погружается внутрь издевательски осторожно, заставляя Хенджина утробно простонать в основание шеи и болезненно сжать пальцы на чужих ягодицах. Чонину невыносимо. Он пятками где-то рядом с копчиком надавливает и сам насаживается на твердый орган, обдающий упругие стенки жаром. - Блять, ты что творишь? - Хен, заткнись и трахай. Прошу. Самообладание утекло в водопроводный сток вместе со смущением. В который раз Хенджин понимает, что возбуждение творит с человеком внеземные чудеса. Чонин царапает плечи, кусает за губы в попытках сдержать особо громкие стоны и бьется в агонии, забирая Хенджина с собой в развратный омут. Толстый член раздвигает мягкие стенки, с каждым толчком пуская по коже чувствительные мурашки. Горячая наполненность пьянит хлеще крепкого алкоголя, который Чонин пьет втихаря одинокими, вдохновленными вечерами. Хван забывается, смыкает зубы на девственно чистой коже ключицы, за что тут же получает по башке. Нельзя оставлять следов чисто в профессиональных соображениях, они же артисты – модели, певцы, актеры, все в одном. Конечно, засосы можно без труда скрыть косметикой, убрать на этапе редактирования фотографии, но возможные сплетни губительны. Поэтому Чонин хватается за лицо, целует мокро, посасывая чужой язык, и мычит в губы. Пышные ресницы подрагивают, как и пальцы на ногах, которые сжимаются от медленных, но рваных толчков, сопровождающихся шлепками кожи о кожу. Азартный интерес провоцирует Яна на навязчивое желание кончить, не касаясь себя, и с каждым мгновением он все ближе к успеху. Хенджин остервенело впивается в содрогающееся от удовольствия тело, отходя от стены и насаживая на себя. Чонин вскрикивает опасно громко, тут же затыкая ладонью рот и падая головой на плечо. Вода ощутимо отрезвляет и добавляет еще большей концентрации чувствам. Она заливается внутрь с каждым порывистым движением Хвана и холодит нутро. Хлюпанье становится громче, оно смущает, заставляет думать не об удовольствии, а о страхе быть пойманными с поличным. Но черт, даже эта мысль сейчас заводит до электрических покалываний на подушечках пальцев. Ян соскальзывает, хватается за шею, руки, волосы, беспорядочно выдыхая поцелуи в приоткрытые губы. По ним стекают струи воды, попадая в рот и глаза, пару раз Хенджин давится, но все равно улыбается пошло, хмуря брови. В коридоре кто-то громко хлопает дверью в тот момент, когда Чонин вновь спускает, пачкая спермой себя и пресс Хвана. Он закусывает тыльную часть ладони, чтобы крик удовольствия не принес проблем за пределами закрытой комнаты. Но сдержать высокого стона все же не получается, потому что Хенджин плавится от того, как сильно Ян сжимается в послеоргазменной неге, и кончает с любимым именем на губах. Так они отдыхают, помогают друг другу не сойти с ума от одиночества и познать все прелести собственного тела. Чонин на дрожащих ногах намыливает цветочным шампунем отросшие светлые пряди, пока Хван целует тягуче, словно пытается распробовать вкус сладкой сосательной конфетки. Потом они выйдут по очереди, шоркая тапочками в тишине ночного здания, а Сынмин сделает вид, что ничего не слышал и никого не видел.