Часы медленно отмерили конец рабочего дня. В лаборатории вся деятельность, направленная на расследование, затухала. Иванна лениво потянулась на стуле. Ее глаза болели от долгой работы перед монитором. Девушку одолевало желание утонуть в любимой кровати и похрустеть какими-нибудь снеками.
Внезапно она почувствовала легкий нежный поцелуй за ушком. Это была Сержина.
— О, это ты, — радостно сказала Тихонова.
— Я смотрю, ты уже расслабилась. Снова к тебе поедем в приставку рубиться, или наконец-то ко мне?
— А давай к тебе? — воодушевленно спросила Иванна. — Я у тебя еще ни разу не была дома.
Они договорились встретиться на выходе. Белозерова стояла около своей машины и ждала свою любимую дурашку. Летнее вечернее небо было выкрашено в нежные оранжевые и красные тона. Солнечный диск слепил в глаза через боковое зеркало.
Внезапно глаза девушки закрыли две тонкие кисти рук.
— Угадай кто? — смеялся знакомый голос.
— Ива, прекрати, — все так же улыбаясь, угомонила ее Белозерова.
— Сержин, а что есть дома вкусного?
— На чипсы даже не надейся.
— Ну бли-и-и-ин!
— Если хочешь, могу по дороге купить лаваша в духовке сделать начосы. Это и то полезнее будет.
Радостная Иванна в припрыжку подошла к переднему сиденью и села в машину. Непонятно, что ее обрадовало больше — что в меню все-таки будут хрустящие вкусности или что их приготовит ее девушка. В любом случае, у девушки улыбка была до ушей, по-детски умилительная и от того греющая сердце Белозеровой.
По радио играла спокойная лаунжевая музыка с нотками ретро. Тихонова натянула на себя солнцезащитные очки из бардачка и представила себя героем какого-нибудь «Драйва». Дышалось на удивление легко, воздух еще не был пропитан выхлопными газами как следует. Девушки проезжали мимо загоравшихся неоновых вывесок, на улицах перемешивались памятники архитектуры и новостройки. Окна то пропускали свет изнутри помещений, то отражали последние солнечные лучи этого дня.
— Сержин?
— Да?
— А с чем ты начосы будешь делать?
— У меня есть паприка и красный перец. Еще сырный соус и кетчуп, все, как ты любишь.
— Кла-а-асс… — мечтательно протянула Иванна.
По ее рту стекали слюнки, а в животе киты пели серенады. Тихонова наклонила кресло сиденья и смотрела, как облака сменяли друг друга в бесконечной гонке. После тяжелого рабочего дня прогулка на авто с любимой девушкой — это лучшее занятие, что можно было придумать. Или нет?
Небольшая пробка. Они остановились. Пока девушки ждали, над паутиной проводов хаотично летали голуби и воробьи. Сквозь закрытые окна иногда доносились клаксоны недовольных водителей и старая добрая русская брань. Типичная для большого города картина.
Тихонечко, украдкой на колено Иванны опустилась рука Сержины. Потом девушка осторожно стала спускать ее ниже. Чем ближе ее ладонь приближалась к паху подруги, тем сильнее Тихонова краснела. С пунцово-розовыми щеками она выглядела еще милее. Ее сердце забилось чаще. Дыхание как будто остановилось.
— Все в порядке? — довольно подняв уголок губ, спросила Белозерова.
— С-сержин, — начала запинаться подруга. — Ты это… того… на
это самое намекаешь?
— Да, а что такого? Давно пора.
— Я не хочу, чтобы наш первый раз был в машине. Давай потерпим до дома?
— Как хочешь.
Сержина едва подняла руку, ласкавшую ногу, но тут же почувствовала, как она со шлепком обратно приземлилась на ногу Тихоновой. Вопреки своему смущению, Иванна вцепилась в руку подруги, чтобы та ее не отрывала. Прикосновения теплой ладони отзывались чем-то приятным и одновременно будоражащим. Девушка повернула голову вбок, к окну, чтобы не выдавать свою девичью сущность. Все-таки пацанка, неудобно получалось. Но Сержина все видела в салонном зеркале, оттого она чувствовала себя особенно довольной. Не каждый человек был способен пробудить в Иванне то самое потаенное, заставлявшее девушку смущаться, таять и издавать всевозможные звуки нежности и любви.
Удивительно, что обычно взрывная, бойкая, активная Иванна не завалила Сержину в постель еще на первом свидании. Они встречались уже много месяцев, но по какой-то непонятной причине дальше поцелуев и объятий они не сближались. Возможно, для них секс тогда не имел значения.
К слову, Тихонова считала себя отпетой лесбиянкой. Ее не привлекали мужчины от слова совсем. Когда ей на работе в пару ставили мужчин, она оборонялась от них скабрёзными шутками, когда девушек — активно к ним приставала. Белой и Амелиной, несмотря на несерьезность желания Иванны полапать коллег за самые вкусные места, доставалось сильно. С Сержиной получилась комичная история. Когда ее принимали на работу, в документах допустили опечатку, из-за которой Сержина Белозерова какое-то время значилась как «Сергей Белозеров». Поэтому, когда Тихонова узнала о новом сотруднике, она в штыки восприняла пополнение в семье ФЭС. К счастью Иванны, коллега оказалась девушкой, и Тихонова полностью переключилась на нее. К удивлению Белой и Амелиной (и к их облегчению тоже), Белозерова спокойно воспринимала все глупые шутки Тихоновой и ее попытки ущипнуть за руки, бока и другие места.
Сержина вспоминала свои первые дни на работе с улыбкой на лице. Они определенно разделили ее жизнь на до и после. Работа, которой хотелось отдаваться в полном объеме. Дружный коллектив, ставший семьей. Коллега, отношения с которой переросли в нечто большее. Если в этой стране были бы возможны однополые браки, их всем отделением называли бы лабораторными женами.
На полпути к дому Белозерова, как и обещала, зашла в магазин купить тонкий лаваш. Это был не просто магазин, а самая настоящая пекарня, где бойкий армянин со свойственной дружелюбностью и гостеприимством радушно встречал покупателей и вкладывал в каждый испеченный хлеб частичку своей души. Даже сидевшая в машине Тихонова чувствовала этот соблазнительный запах свежей выпечки, от которого желудок превратился в оркестровую яму во время репетиции.
Сержина вернулась быстро. В руках она держала три завернутых в пакет тонких лаваша. Когда Тихонова взяла их в руки, она еле сдерживалась, чтобы не вскрыть упаковку и начать есть прямо в машине.
— Ива, потерпи до дома.
— Блин, Сержин, а может лучше шаурму сделаем?
— У меня дома нет сыра и мяса, ездить за ними уже поздно.
— Ну Сержи-и-ин!
— Мы договаривались на начосы, раньше надо было думать.
— Да бли-и-ин…
— Ладно, придумаем что-нибудь. Обойдемся без мяса, а сыр заменим майонезом.
Радостная Иванна чмокнула подругу в щеку. Если бы в этот момент машина была в движении, они бы рисковали съехать в кювет.
Дорога заканчивалась довольно быстро, несмотря на то, насколько далеко, в отличие от Тихоновой, жила Белозерова. Взору девушек открылся тихий район с относительно новыми, невероятно высокими многоэтажками, напоминавшими муравейники. Эдакие человекомуравейники. Вокруг все было облагорожено и усажено деревьями, кустарниками и клумбами. Щебетали птички. Не птицы, а именно птички, маленькие, крохотные и очень-очень пухлые, как игрушечные.
— А здесь прикольно, — выйдя из машины, сказала Иванна. — Жалко, что далековато.
— В выходные тебе путь не будет казаться далеким.
— Ну, наверное. А ты на каком этаже живешь?
Сержина показала пальцем где-то на середину вертикальной вереницы окон и балконов. Тихонова сдула с лица прядь и про себя надеялась, что лифт в доме работал. А работал он еще как! Он казался совершенно новым, в нем можно было увидеть собственное отражение. Подъезд, лестницы, стены — все было чистым, без намека на несанкционированную расклейку объявлений или физиологическое обозначение границ территории лицами маргинальной и просто невоспитанной прослойки.
— А Галина Николаевна здесь часом не живет?
— С чего это ты решила?
— Ну, знаешь. Здесь все так дораха-бохата, в общем, фешенебельно выглядит. У меня же дома подъезд от слова «падик», сама помнишь, а тут все такое сияет, как в гостинице.
Лифт оказался не только чистым, но и быстрым. Девушки быстро очутились на пороге квартиры. За дверью помещение было такое же чистое, как и дом, и такое же педантичное, как и его хозяйка.
— Нифига себе у тебя хоромы! — вырвалось у Тихоновой. — Ля-я, может к тебе на пмж переехать?
Сержина засмеялась в ответ.
Внезапно она прижала Иванну к стене.
Грохот об шкаф.
Ее губы вцепились в губы русоволосой дурашки.
Это было неожиданно, но восхитительно хорошо.
Как и всегда.
— А как же хавчик? — с детской наивностью спросила Тихонова.
— Я, в отличие от тебя, нормально поужинала на работе, поэтому имею право сразу приступить к десерту.
Она говорила это таким соблазнительным голосом, что Иванна едва стояла на ногах. Сержина была настроена серьезно. Тихонова почувствовала, что от нее пахло некими флюидами. Грудь девушки поднималась от каждого ее вздоха.
Белозерова снова притянула любимую к себе. От сладких поцелуев у нее окончательно смазалась помада.
Они так и стояли в полутьме, нежно целуясь и тяжело дыша.
Стук часов.
Вздохи.
Идиллию прервал жалобно и громко заурчавший живот Тихоновой. Иванна смущенно прикрыла лицо руками и убежала в туалет. Белозерова с пакетами пошла на кухню.
Она почти никогда не готовила что-то жирное. Можно было подумать, что она на диете. В холодильнике лежало много овощей, всевозможных йогуртов, каш. Из мяса максимум кролик, а масло исключительно оливковое. Все натуральное и изготовленное вручную, оттого и дорогое. Но ради своей ненаглядной Сержина наступила на горло своим пищевым привычкам. Кухню наполнял жар и аромат паприки. На зов еды пришла и Тихонова. Она молча села за стол и терпеливо ждала, когда духовка скажет заветное «дзынь». Тем временем Белозерова нарезала себе легкий салат.
— Ты серьезно будешь только салат?
— А что не так?
— Ты точно сегодня ужинала? Ты же дрищара редкостная!
Сержина от смеха чуть ли не опрокинула бутылку с оливковым маслом. Только она могла смеяться с обидных шуток своей дурашки.
— Если ты так беспокоишься о моем здоровье, то в следующий раз приготовь мне кастрюлю окрошки.
— Не-не-не, я на такое не подписывалась! Кстати, а че у тебя похавать еще есть? Я одними чипсонами не наемся.
Девушки минуту стояли перед открытым холодильником.
— М-да… — протянула Иванна. — Негусто у тебя. Гостей ты тоже морковной ботвой кормишь?
— У меня не бывает гостей.
— Серьезно? Даже предки не приходят.
— К сожалению, нет.
— Кстати, ты вроде говорила, что у тебя мазик есть.
— Куда тебе на ночь глядя?
— Да посрать. Лаваш есть, овощи есть, го шаву делать?
Пока в духовке поджаривались будущие начосы, девушки занимались совместной готовкой. Иванна, что неудивительно, норовилась измазать лицо подруги майонезом, пока та нарезала ей салат и помидоры. Все как у людей.
Дзынь!
Пока Тихонова поглощала заветный рулетик с подтекающим майонезом, Белозерова аккуратно выкладывала начосы в огромную салатницу. По центру она поставила две маленькие соусницы с сырным соусом и кетчупом. Конечно, не обычными из магазина, а натуральными, купленными у идейных изготовителей.
Иванна, заколдованная восхитительным ароматом импровизированных мексиканских снеков, потянулась к тарелке грязными руками. Естественно, что за такое она получила вилкой по рукам.
— Руки и лицо сначала вымой.
Тихонова, недолго думая, вытерла майонез об свою футболку, все равно она хотела ее постирать.
— Кажется я понимаю, почему до меня с тобой девушки долго не жили.
— Ну не нуди!
— Ладно, могу из своего потом одолжить.
Каждый наслаждался своей едой. Иванна свеженькими хрустящими начосами, Сержина салатом. Из общего только кефир на козьем молоке.
— Хочешь попробовать? — предложила Тихонова.
Белозерова сначала отнекивалась, но любимая ее уломала. Вприкуску с салатом оказалось не так уж и плохо.
— М-м-м, в жопу диету, — радостно взвизгнула Иванна.
Сержина рассмеялась. Как же ей все-таки было хорошо с ней. Она любила проводить свободные вечера в компании своей дурашки. Тихонова за столь долгое время стала для нее по-настоящему близким человеком. Они вместе прошли и огонь, и воду, и алкоголизм, и похищения, и покушения. Совместные недели работы над уликами, подколы в сторону коллег и начальства. Все это их так сблизило, что им казалось, будто они были вместе с самого рождения. Никто не предполагал, что педантичная Белозерова и безумная Тихонова могли бы сойтись вместе не просто как подруги, а как девушки. Тем не менее, они сошлись.
— Го какой-нибудь сериальчик посмотрим? — спросила Иванна.
Она встала и обхватила обеими руками салатницу со снеками. Но Сержина аккуратно забрала у нее тарелку и поставила на стол.
— А может лучше по десерту? — заигрывающим томным голосом предложила Белозерова.
Тихонова снова покраснела. Как тогда, в машине. От нахлынувшего чувства она оцепенела. Воспользовавшись моментом, Сержина снова поцеловала ее.
— Иди помойся, дурашка. Только на этот раз нормально. Я пока на кухне уберусь.
Иванна пошла в ванну. Там пахло в точности, как она себе представляла: ягодными шампунями и гелями, ванильным кремом для рук и мылом ручной работы. Кафельная плитка нежнейшего розового цвета, белые шкафчики с золотыми ручками, зеркало в изящной раме, шторка с цветочным узором, плетеная корзина для грязного белья. Хотя, в случае с Белозеровой, эпитет «грязный» звучит слишком гиперболизированно. То ли дело футболка Иванны… Тихонова какое-то время стояла в недоумении, сомневаясь, точно ли это была корзина для ношенной одежды. На всякий случай она просто положила футболку на крышку.
Иванна была бы не Иванной, если во время умывания не обрызгала бы все вокруг. Еще мокрыми пальцами она нарисовала смайлик на запотевшем зеркале и такими же мокрыми губами оставила поцелуй. Такая мелочь, но сколько в ней смысла и внимания!
В одном лифчике и джинсах Тихонова вернулась на кухню. Белозерова в это время заканчивала уборку. Она домывала посуду и тихо напевала что-то про ромашки и веснушки. Иванна на цыпочках подкралась к ней, обняла со спины и чмокнула в щеку. Сержина, оторвавшись от вдохновенного мытья противня, взяла девушку за подбородок и поцеловала ее с языком. Тихонова поплыла прямо на месте. Внутри у нее как будто прошелся табун мурашек.
— Подождешь еще немного? — ласково спросила Белозерова.
— Только если убирать кухню ты будешь в фартуке на голое тело.
— Забавно. И это просит женщина, которая превратилась в помидорку от прикосновения к ноге. Я до сих пор удивляюсь, как ты при своей стеснительности умудряешься пошло шутить.
Иванна недовольно фыркнула.
— Ладно, не обижайся, я уже закончила. Пойдем ко мне в спальню?
Глаза Тихоновой засияли.
Любопытство.
Счастье.
Восторг.
Ее ждал новый опыт и новые впечатления.
Спальня Белозеровой была огромной и стильной. У стены от пола до потолка красовались шкафы-купе пепельно-серого цвета с японскими мотивами. Рядом — туалетный столик с зеркалом с подсветкой как в Инстаграме, напротив него занимала пространство широкая двуспальная кровать, а рядом стояла тумбочка с банками не то с витаминами, не то с таблетками для похудения. О столике стоило поговорить отдельно. На нем были помады. Очень. Много. Помад. В стиках, в пулях, в шайбах, в палетках — они проходили через весь спектр красных, розовых и бежевых цветов. На их фоне выделялись разве что тюбик туши, шайбочка с шиммерными нюдовыми тенями и флакон BB-крема. К зеркалу на стикеры была приклеена обложка журнала «GQ» с некой Andreja Pejić, которая, к слову, чем-то напоминала и Тихонову, и Белозерову.
— Нихера себе! Зачем тебе столько помад? Неужели ты пользуешься ими всеми? — удивленно заголосила Иванна.
— Да, всеми. И купила я их, знаешь ли, не в одночасье. А разве у большинства девушек не такая большая косметичка?
Тихонова что-то промычала и потупила взглядом в сторону. По правде говоря, у нее из косметики были только гигиеничка, тушь и салициловый карандаш от прыщей. Она представить себе не могла, что ее девушка складировала такое богатство на своем столике.
— Ладно, не будем говорить обо мне. Как насчет поговорить
о нас?
Белозерова снова заговорила этим животрепещущим томным голосом. У Тихоновой от него как будто земля ушла из-под ног. Все ее тело стало ватным и податливым.
Сержина снова воспользовалась моментом и заковала Иванну в свои объятья.
Поцелуи — специя этого вечера. Жгучие, страстные, горячие. Их языки переплетались в диком танце. Девушки напрочь забыли о контроле. Их не достали бы ни звонки, ни соседи, ни пушечные выстрелы.
Сержина ловким движением пальцев расстегнула бюстгальтер Иванны. А та стянула с нее водолазку и чуть бы не швырнула ее в сторону. Белозерова вовремя выхватила из ее рук свой предмет гардероба.
— Подожди, дай я аккуратно сложу одежду на стул.
— Да бля, ты как всегда.
Белозерова подошла к своему туалетному столику и аккуратно повесила водолазку на спинку стула. Потом она расстегнула лямки, и две кружевные чашечки также оказались на спинке.
Иванна, не удержавшись, подбежала к Сержине и схватила ее за грудь.
— Ничего себе у тебя буфера, прямо как в порнухе! — восторженно и заигрывающе завизжала Тихонова. — Уже не терпится опробовать в деле.
— А я смотрю ты посмелела.
Белозерова подтолкнула ее в сторону кровати. Иванна, нетерпеливо закусывая нижнюю губу, стянула с себя в джинсы и бросила их в сторону. Она ждала, когда к ней присоединится ее любимая подруга, а пока ждала — наблюдала, как та медленно раздевалась и раскладывала одежду на стуле.
Подсветка зеркала изящно подчеркивала точеную фигуру Белозеровой. Шея, плечи, спина — они были не менее прекрасны, чем лицо их обладательницы. Бледная, шелковая кожа, на ней не было ни прыщика. Темные волосы ниспадали до самой талии, завивались в причудливые темные волны.
Она сняла брюки.
— О, ты носишь шортики вместо трусов?
— Эм, а что в этом такого?
Иванна все так же закусывала губу. Еще немного. Совсем чуть-чуть, и они обе предадутся утехам. Девушки долго ждали нужного момента. Этот вечер подходил как нельзя лучше. Разве что-то могло пойти не так?
Наконец Сержина сняла трусы. Взору Иванны предстали округлые, сочные, аппетитные ягодицы. Как сладостно было ей осознавать, что она обладала девушкой со столь соблазнительно покачивавшимися бедрами.
Белозерова повернулась к своей изнемогавшей пассии. Иванна медленно окинула ее взглядом сверху вниз. Очаровательное лицо, притягательная шея, изящные плечи, колыхавшая воображение грудь, прекрасная талия и…
И…
И.
И?
Что произошло?..
Тихонова смотрела на ее пах округлившимися, напуганными глазами. Что в нем было не так?
— Блять!!! — закричала Иванна.
Она кинула в Сержину подушку. Сорвалась с места. Спотыкаясь, убежала в туалет. И заперлась.
Белозерова была настолько обескуражена реакцией подруги, что даже не успела хоть как-то отреагировать на нее. «Что на нее нашло?» — проскочило у нее в голове.
Раздался истерический плач. Иванна кричала и рыдала навзрыд. Она была до ужаса чем-то напугана.
Сержина постучала.
— Ива, что случилось? Прошу, открой дверь.
— Иди нахуй!!!
— Ч-что… Ива, что происходит?
— Отъебись от меня!!!
— Ива, пожалуйста, ответь, почему ты убежала?
— Почему ты молчала?!
— Молчала о чем?
— Что у тебя, блять, хуй в штанах!!! Оставь меня!
— Но ты же говорила, что ты лесбиянка.
— Да, и?!
— Но я ведь женщина, хоть и транс.
— Да какая ты, блять, нахуй, женщина с хуем и яйцами?! Извращенец! Пиздабол! Пидарас!
— Но…
— Отъебись!!! Слышать тебя не хочу!!! Проваливай отсюда!!!
— Но это мой дом…
Ответа не последовало.
Иванна истерила и захлебывалась своими слезами. Она чувствовала себя абсолютно потерянной. Ей было страшно. Она не знала, что делать и как себя вести. Случившееся ее настолько шокировало, что не нашлось иного выхода, как запереться в туалете, свернуться комочком и рыдать.
Сержина не стала предпринимать попыток достучаться до подруги. Это было бы бессмысленной тратой времени.
Из окна подул сквозняк.
По спине прошлись мурашки.
На душе похолодало.
Все так хорошо начиналось, а в итоге что? Какая-то мелочь вызвала настолько бурную реакцию, что она, возможно, перечеркнет все, что было до этого.
Белозерова прошлась вдоль коридора и остановилась около зеркала. Она включила встроенную в него лампочку.
В отражении на нее смотрел человек. Какой человек?
Длинные, черные, вьющиеся волосы — женщина.
Правильный овал лица с нежными чертами и тонкой розовой линией губ — женщина.
Небольшая, подтянутая, упругая грудь — женщина.
Точеная, изящная талия — женщина.
Округлые, притягательные, манящие бедра — женщина.
Половой член и мошонка с яичками — эм… женщина? Или нет?
Сержина смотрела на себя в зеркало и не могла понять, что в ней было не так. Что такого было в том, что у нее не было вагины? Ее наличие или отсутствие определяло человека как женщину? Белозерова всегда чувствовала себя женщиной, но такая мелочь, как член, не мешала ей. Он не вызывал отторжения, дискомфорта или любой мысли о том, что он делал ее неженственной. Это был просто орган, выросший в материнской утробе из клитора. Сержина не считала для себя обязательной вагинопластику. Неужели из-за члена она не имела права считать себя женщиной в такой же полной мере, в какой позволяют себе носительницы XX-хромосомы?
Сержина раньше не придавала значения столь агрессивной риторике. Но слова Иванны как будто бы что-то сломали внутри. Она начала сомневаться в себе. Последний раз подобное чувство Белозерова испытывала, когда смотрела на себя в зеркало в шестнадцать лет. Тогда на нее в зеркало смотрел прыщавый, сутулый, неуверенный в себе мальчик Сергей, ненавидевший себя и свое тело, но еще сомневавшийся в том, насколько нормально считать себя девочкой, если ты не родился ею.
Белозерова посмотрела на свой член. Раньше он ее никак не волновал, но случившееся вызвало в ней неприязнь к нему. Из-за него стены дома впитывали панику и вопли любимой девушки. У нее было смешанное чувство шока, страха и отвращения. От этого грудь Сержины пронзала ледяная и омерзительно липкая боль. Что в тот момент могло быть хуже осознания того, что ты неприятна своей возлюбленной?
Часы отмерили полпервого ночи.
Квартиру пронизывала оглушительная тишина. Даже Иванна, измотанная пережитым треволнением, заснула.
Белозерова надела футболку и пижамные штаны. Поискав по всему дому отмычку, она вскрыла дверь туалета. На полу лежал съежившийся комочек, беспомощное, эмоционально истощенное тело. Сержина осторожно, заботливо взяла ее на руки и уложила в свою постель. Пульс был нормальный, но Тихонова не приходила в себя. Возможно, так было лучше для всех.
Но что будет, когда наступит утро?
Немного подумав, Белозерова достала для себя второе одеяло. Навряд ли Иванна захотела бы проснуться под одним одеялом с человеком, которого она за гениталии назвала «извращенцем». Это было больно осознавать, но это была необходимая мера.
Спустя несколько беспокойных ночных часов Сержина проснулась рано утром.
Небо было окрашено в розовый, но солнце поднялось еще недостаточно высоко, чтобы достать до окон квартиры Белозеровой. Первое, что она увидела, — это лицо ее девушки. Или, возможно, той, кто была ею. Опухшие от слез веки и щеки. Потекшая размазанная тушь. Сержину мучила мысль о том, что до такого состояния довела свою любимую Иву она сама.
В голову снова полезли вчерашние мысли.
Снова сомнения.
Снова попытки отторжения и неприятия самой себя, своей природы, своей сущности.
Хотелось, чтобы остановилось время, чтобы Иванна не просыпалась как можно дольше. Последнее, что хотела слышать Сержина, так это слова ненависти от своей возлюбленной. Но кто она такая, чтобы само солнце прервало свой ход? Часы тикали все громче и громче, скоро они должны были отмерить шесть часов утра.
Белозерова тихо, как кошка, встала с постели, бесшумно убрала с кровати свою подушку и одеяло. Также она разгладила простыню в тех местах, где лежала. Сержина посчитала, что будет лучше, если на кровати не останется ни намека на ее пребывание. Даже помня, какими словами ее крыла Иванна, она не держала на нее зла. Да, ей было обидно, но у нее не было ни малейшего желания отомстить, сделать больно в ответ. Она заботилась о комфорте Тихоновой. Если это была не любовь, то что?
Пока Иванна продолжала спать, Белозерова ушла в ванну. В душе в ее мозг снова вклинились мысли. Вид собственного члена не мог оставить ее равнодушной. Ее голова раскалывалась от судорожных попыток догадаться, что такого мерзкого Тихонова увидела в такой привычной для Сержины части тела. На нем не было ни шрамов, ни дефектов, ни бугорков, ни сильно выступавших вен. Лобок и мошонка были гладко выбриты. Все чисто, аккуратно, только если розами и ванилью не пахло. Как и все люди, Сержина тщательно ухаживала за каждым сантиметром своего тела. Так что же в ней было не так?
Чтобы хоть как-то сгладить ситуацию, Белозерова решила приготовить для своей подруги завтрак. Тосты с цельными зернами, нарезка из овощей и остатков вчерашних начосов, йогурт, большая кружка какао с маршмэллоу — это то немногое, что Сержина могла в тот момент сделать для нее, чтобы, как она считала, искупить свою вину. Всю еду поставили на изящный поднос с позолоченными ручками. Завтрак выглядел и пах невероятно вкусно, как со страниц модного блога. Чего-то не хватало. Недолго думая, Сержина нарисовала соусом, кетчупом и майонезом большие разноцветные сердечки. Даже если Иванна не оценит этих стараний, ей хотелось сделать что-то приятное и романтичное.
Когда Белозерова вошла в спальню, Тихонова все еще сопела себе под нос. Она скоро должна была проснуться. Сержина поставила поднос на тумбу, предварительно убрав все баночки с лекарствами в ящики.
Иванна начала морщиться и щуриться.
Белозерова тут же выбежала из комнаты и спряталась за дверью, чтобы незаметно наблюдать за подругой.
Когда Тихонова проснулась, ее лицо напоминало забытый на несколько дней лимон. Выжатая, измученная, потрепанная. Волосы торчали в разные стороны. Губы были сухими и потрескавшимися. В покрасневших глазах читалось желание убиться об стенку. Но запах завтрака вдохнул в нее жизнь. Иванна с остервенением поглощала его. Сперва она даже не задумалась, откуда и почему здесь взялась еда, но по мере насыщения стало приходить осознание, что это не ее кровать, не ее комната и что в ее рацион никогда не входили такие красивые и здоровые завтраки. Тихонова огляделась. В спальне было молчаливо и спокойно. Закончив есть, девушка вылезла из-под теплого одеялка и подошла к окну. Во дворе царствовало точно такое же благодатное безмолвие с оговоркой на пухлых птичек и редких родителей с колясками.
Иванна недолго смотрела на этот идеалистический пейзаж. В какой-то момент она просто развернулась и пошла в сторону двери. К сожалению, Сержина не успела быстро отойти и ударилась лицом об дверь, когда Тихонова попыталась открыть ее.
Снова эти глаза. Огромные и напуганные, как у дикого животного.
Иванна метнулась к кровати и залезла под одеяло, как ей казалось, самое безопасное место. Она резко подняла поднос и выставила его, словно орудие защиты. На пол с грохотом упали вилки, ложки, тарелки, кружка.
— Блять, не подходи ко мне, уебище! — истошно закричала Иванна.
Сержина выставила руки ладонями вперед.
— Ива, пожалуйста, успокойся. Давай поговорим?
— Уебывай! — оскал в ответ. — Урод.
Тихонова была полна злобы и ненависти. Ее можно было понять. Она чувствовала себя обманутой, преданной. Ей казалось, что ее чувствами воспользовались. Но страх так сильно ее сковал, что вопреки своему желанию она не могла найти в себе сил покинуть квартиру. Ей казалось, что если она покинет кровать, то тот (или все же та?), кого она считала своей подругой, накинется на нее и непременно надругается над ней.
Сержина даже не предполагала, что творилось внутри обезумевшей головы Иванны.
— Ива, прошу, выслушай, — умоляла Белозерова.
— Отъебись от меня!
— Ива, я не понимаю, что случилось. Что с тобой происходит? Я думала, ты меня любишь.
— Не твое собачье дело, пидорас.
— Ива, что с тобой?
Сержина напрягла все свои силы, чтобы сдержаться и не заплакать. Внутри нее все разрывалось и беспорядочно, беспокойно металось, словно в доме с банши. Было больно смотреть в глаза той, что называла тебя последними словами.
— Ива, пожалуйста, давай поговорим?
— Не приближайся ко мне!
— Хорошо, я тебя не трогаю. Я сяду здесь, на этом стуле.
Белозерова прошлась вдоль стены и села на стул у туалетного столика на максимальное комфортное для Тихоновой расстояние. Та продолжала держать выставленный в ее сторону поднос, не веря, что ей не желали зла.
— Что тебе надо? — грубо отрезала Иванна.
— Ива, я хочу обсудить произошедшее вчера. Почему ты вчера кричала?
— А ты бы, блять, как себя повел, если бы думал, что встречаешься с девушкой, а у нее там хуй?!
— То есть по-твоему я не девушка?
— Конечно нет! Где это видано, чтобы у бабы были яйца?
— Тогда ответь мне на пару вопросов. Ты лесбиянка?
— Естественно, блять!
— Ты лесбиянка, потому что тебя привлекают женщины или потому что ты ненавидишь мужчин?
— Да! Вернее… нет! Да… да как ты?!
В глазах Тихоновой читалась паника. Ее зрачки судорожно смотрели по сторонам. Она начала запинаться. А Сержина старалась сохранять спокойствие.
— Почему тебе омерзительны мужчины?
— Потому что они!.. Потому что… Да потому что потому! Какая тебе нахуй разница?!
— Ты их ненавидишь, потому что среди них много сексистов и просто придурков? Или есть другая причина?
— Они мерзкие животные! Тебя это устраивает?!
— Нет.
— Аргх!!! Сколько ты собираешься ебать мне мозги?!
— Я с твоей головой не совокупляюсь, я спрашиваю. Пожалуйста, возьми себя в руки.
— Ты меня уже начинаешь заебывать.
— Скажи, тебя когда-нибудь насиловали?
— Нет, и слава макаронному.
— Ты когда-нибудь представляла секс с мужчиной?
— Фу, блять!!! Еще чего! Чтобы я?! Да с мужиком?! Да ты, блять, вообще их видел?! У них же… члены!
— Видела, и?
— Они отвратительны!
— Чем?
— Они… огромные!
— У меня всего тринадцать сантиметров, это много?
— Они воняют!
— Я моюсь два раза в день.
— У них там кусты!
— Если у тебя нет проблем со зрением, ты могла видеть, что у меня там все гладко выбрито.
— От них можно залететь!
— Я много лет принимаю гормоны, у меня от спермы голая смазка, ты не забеременеешь.
— С хуя ли я должна тебе верить?! От твоих слов члены не станут менее мерзкими. Завернул говно в фантик, думаешь, станет шоколадом?
— Ива, пожалуйста, не называй меня в мужском роде. Я все-таки женщина.
— Да какая ты, нахуй, женщина?! Ща обосрусь от смеха!
— Я много лет принимаю гормоны, я сделала несколько операций, я…
— Какая, нахуй, разница? Хоть триста раз нажрись своих гормонов. Ты — ненастоящая женщина. Ты — фальшивый пластиковый пиздабол!
Сержина сидела в потрясении. Сравнение ее части тела с фекалиями. Обвинение в том, что она — «ненастоящая женщина». Внутри что-то надломилось. Вылившаяся на нее ненависть эхом отражалась в голове. По телу прошла мелкая, еле заметная дрожь.
Она медленно встала. И так же медленно стала покидать комнату. А вслед слышалось ядовитое «Давай, проваливай отсюда!». Но куда? Это был ее дом, ее спальня. Ее гнала девушка, которую она любила. Что теперь будет?
Оказавшись на кухне, Белозерова сделала усилие воли и через «не хочу» заставила себя накапать успокоительного. С каждым глотком становилось чуть легче, но этого было недостаточно. Мозг требовал какой-нибудь волшебной пилюли для храбрости. До этого момента Сержина не подозревала, что когда-нибудь снова вскроет злосчастную бутылку водки. Хватило одной стопки, чтобы девушка почувствовала себя смелее. Она почувствовала прилив какой-то силы и возникавшее в ней по нарастающей чувство эмоционального подъема. Такой резкий переход между состояниями привел к тому, что Белозерова вернулась в спальню.
Дверь открылась с грохотом.
— Какого хера?!
— Во-первых, это мой дом. А во-вторых, мы не договорили.
— Чего тебе, блять, надо?!
— Ты сказала, что тебе омерзительны мужчины из-за членов, но ты так и не высказала свое мнение насчет женщин с членами.
— А какая, нахуй, разница?
— А ты точно уверена, что ты лесбиянка, если ни разу не пробовала в постели с транс-женщиной?
— Чего, блять?! Да как ты!.. Да как ты смеешь подвергать сомнению мою ориентацию? Ты что, с дубу рухнул?! Или нажраться успел по дороге обратно?
— Смешно. Предлагаю, как ты выражаешься, поебаться на спор.
— Чего-чего???
— Слабо со мной заняться сексом? Предлагаю так. Мы с тобой переспим, и потом ты делаешь выводы. Либо мы дальше продолжаем встречаться, либо расходимся как в море корабли. Все добровольно. Если ты не хочешь, то так уж и быть.
Повисло молчание. Белозерова смотрела на подругу, не отрываясь. Той показалось, что она выглядела, как озабоченный маньяк. У страха глаза велики. Но и слабачкой Иванна казаться не хотела. Для нее не по понятиям было давать заднюю. Парой простых слов Сержина смогла ее расшевелить.
— Я согласна! — внезапно и громко заявила она.
Белозерова чуть отклонила голову назад и посмотрела на девушку, подняв одну бровь, как будто чувствовала в этих словах подвох.
— Но ебаться я буду к тебе спиной, — добавила Тихонова. — Не хочу видеть твою рожу.
— Хорошо, как скажешь.
Иванна залезла под одеяло, сняла трусы и заранее легла на живот лицом в подушку, чтобы не быть свидетелем того, как раздевалась Сержина.
Белозерова повесила на стул одежду, подошла к кровати и стянула с подруги одеяло. Она заметила тщетные попытки Тихоновой скрыть свое волнение. Ее выдавали складки на простыне, которые вели к сжимавшимся под подушкой кулакам. Если не вдаваться в контекст происходившего, это можно было списать на обычное волнение, которое происходило со всеми ведомыми партнерами в их первый раз. Но так ли это было?
Сержина провела кончиками пальцев линию от затылка Иванны до ягодиц. По ее коже прошли видимые мурашки. Они лишний раз подчеркивали, что у нее худосочное, но, бесспорно, красивое тело. Белозерова залезла на кровать. Нежно обхватив стройные бедра Иванны, она раздвинула ее ноги. Послышался неровный вздох Тихоновой. Стоило ли сомневаться в этот момент?
— Ты в порядке?
— В полном.
Сержина облизнула два своих пальца и осторожно вставила их во влагалище. Она чувствовала, как их сдавливало узкими стенками. Девушка начала их двигать плавно и неторопливо. Белозерова, не имея никакого опыта, прекрасно понимала, что нужно было сделать для максимально комфортной близости. Но это в теории, а что на практике? Единственные звуки, которые издавала Тихонова, — это неровное дыхание, едва напоминавшее постанывание. По нему нельзя было точно понять, приятные она испытывала ощущения или нет. Сомнения по-прежнему не покидали постель.
К двойке осторожно присоединился третий палец. Второй рукой Сержина ласкала клитор партнерши. Иванна все еще не подавала никаких знаков о своем состоянии. Это нормально? Разве так должно было быть?
— Ты готова?
Молчание.
— Ива, с тобой все хорошо?
— Да. Все пучком.
Она вытащила пальцы и осторожно вставила во влагалище головку члена. Потом так же осторожно вытащила. Для Белозеровой это были совершенно новые ощущения. Их первый раз был и для нее первым разом в частности. Эти чувства были какими-то странными, и вместе с тем приятными. Хотя удовольствие не завладевало ее сознанием в полной мере. Его настойчиво перебивала мысль о комфорте Иванны. Ее тело было не только новым источником эндорфина, но огромной ответственностью. Одно неверное движение неизбежно привело бы к пугающей своей неизвестностью катастрофе.
Медленными темпами, вставляя и вытаскивая, Сержина дошла до того, что ее член спокойно входил во всю длину. Иванна все еще вела себя тихо. Белозеровой такое положение дел вызывало все большее беспокойство.
— Ива, ты как?
Молчание. Знак согласия?
Сержина сделала несколько осторожных мягких толчков. Она старалась двигаться так, чтобы не приходилось вцепляться в тело Иванны, а мошонка не шлепалась об ее пах.
Внезапно она остановилась.
Плач.
Тихий. Едва различимый.
Белозерова нагнулась и убрала волосы с лица Тихоновой. Слез было столько, что за ними тяжело было разглядеть глаза. В груди девушки взыграло смешанное чувство обиды и негодования. Все это время ее подруга терпела, потому что ей стыдно было показаться слабой трусихой.
Белозерова приблизилась к ее уху и сказала низким холодным голосом:
— Слушай, я вроде говорила, что мы ебемся либо добровольно, либо никак. Я на такое не подписывалась. Я не собираюсь с тобой трахаться в таком виде. От этого толку нет.
Белозерова вытащила из нее свой член, быстро натянула одежду и покинула спальню, громко захлопнув дверь.
Сержина чувствовала себя полностью растоптанной. Зачем она предложила заведомо эту провальную идею? Зачем она вообще уломала на секс женщину, которой она была омерзительна? Неужели надеялась, что это что-то изменило бы? Девушка не понимала, на кого больше злилась — на себя или Иванну.
Очутившись на кухне, Белозерова плюхнулась за стол. Ей не хотелось ни пить, ни есть, только закрыться, защититься от этого агрессивного внешнего мира. Она чувствовала себя голой и абсолютно беспомощной. Иванна как будто вынула из нее душу своими оскорблениями и отчаянной глупостью.
Цзынь!
На телефон пришло уведомление о новой публикации. Белозерова потянулась за гаджетом и смахнула экран блокировки. Сообщение перенаправило ее на любимый фото-блог о трансгендерных женщинах. В нем была огромная, красивая подборка с транс-женщинами любого роста, возраста, формы, цвета кожи. Там были и повседневные постановки, и искусные, изящные работы в жанре ню. Они всегда предавали Сержине уверенности. «Прекрасная», «Сексуальная», «Невероятно красивая», «Я бы с такой встречалась!», «Ты вдохновляешь!!!» — эти и другие комментарии под фотографиями любимых моделей всегда ободряли Сержину, придавали ей сил и уверенности в том, чтобы держаться, нравиться себе и работать над собой.
Улыбка на ее лице держалась недолго. Почему-то именно в этот день ей на глаза попадались только грубости и колкости. «Фу, трап!», «Да у нее хуй!», «Членодевка!», «Урод», «Выебать таких мало», «Мне жалко их родителей», «Я бы такой не дал даже если бы все девушки вымерли», «Их отстреливать надо», «Не дай бог мой сын превратится в это» — эти и подобные им фразы давили на нее. Самое ужасное, что в голове она все это читала голосом Иванны.
Может, ей реально стоило бы сделать вагинопластику? Тогда и проблем не было бы. Не было бы презрительных возгласов, не было бы ненависти, к ней потянулись бы девушки. Но… ей не хотелось этого делать. Мысль, что ради признания окружающими и спокойной счастливой жизни она должна положить свои гениталии под нож, угнетала ее.
Это было невыносимо.
Это напоминало ад.
А Тихонова… А что Тихонова? Она провалилась в сон, будто ничего и не произошло вовсе. Иванна думала, что поступила правильно, защитив себя от того (той?), кого мысленно записала в насильники, ведь, по ее логике, все, кто имел от природы член, являлись таковыми.
У нее даже мысли не возникало, что она не первая, кто задел Сержину своими словами и поступками, что вся эта ненависть накапливалась, как снежный ком, и с каждой отпущенной фразой она все больнее давила на нее.
Ничего не подозревавшая Иванна проснулась ближе к двум часам дня.
Тишина.
Сначала она обрадовалась, потому что почувствовала себя в безопасности. Сержина, в одночасье переставшая для нее быть подругой, наконец-то не угрожала ее чувству комфорта, не мозолила глаза, не доставала пустыми для нее фразами. Из оставленного в спальне рюкзака Тихонова достала пачку сухариков недельной давности, о которой она успела забыть, но которая пришлась как нельзя кстати. «Я что, коза, что ли, траву жевать? Пусть этот пиздабол сам ей давится», — думала про себя девушка. Она хрустела снеками и без стеснений смахивала крошки на дорогое постельное белье и белый прикроватный коврик. Из недр все того же рюкзака раздался звук уведомления телефона. В интернет загрузили порцию смешных видеороликов, которые Иванна с удовольствием включила, тем самым снова оторвавшись от реальности часа на два.
В какой-то момент Тихонова наконец-то заметила, что в доме стояло слишком подозрительное безмолвие. Как будто все вокруг разом вымерло.
Натянув трусы и джинсы, Иванна вышла из спальни и завернула в коридор. На полу в хаосе и беспорядке лежала гора одежды, несколько обувных коробок и разбитая копилка внушительных размеров. Шкаф был открыт нараспашку. И, что самое странное, входная дверь была незаперта и впускала в квартиру сквозняк и свет подъездного светильника.
«Это еще что за херня?» — подумала про себя девушка.
— Э! Фьють! Трансуха! Тебя где носит? — уже в голос сказала она.
Ответа не последовало, и это уже не приносило той радости, как поначалу. Развернувшись, Иванна зашла в ванну. Там в раковине лежало несколько незакрытых пуль с помадами, грязные салфетки и разлившийся флакон с мицеллярной водой. На зеркале отчетливо виднелись красные, бежевые, коричневые, вишневые, сливовые и винные отпечатки пальцев. Здесь находилась Сержина, но где она была теперь?
В сердце Тихоновой стала закрадываться не поддающаяся объяснению паника. «Где она? Блять, какого хера?! Почему я волнуюсь об этом уроде? Он мне никто», — донимали ее смешанные чувства. — «И все же где он?»
— Сержина, ты где? — уже менее уверенно сказала она.
В ответ лишь сквозняк.
Белозеровой нигде не было. Ни в спальне, ни в туалете, ни в ванной, ни в коридоре, ни в гостиной. На кухне тоже не ощущалось ее присутствия. Или почти. На столе лежал ее телефон. Видимо, она его забыла взять. Тихонова, заметив его, тут же взяла. На экране блокировки фоном стояла совместная фотография с ней и Сержиной. Они улыбались и показывали раскрашенные от мороженого языки. При виде этого лицо Тихоновой искривилось в отвращении. «Как я умудрилась влюбиться в него?» — плевалась в голове ядом она.
Когда Иванна смахнула экран, телефон перенаправил ее на последнюю открытую страницу. Это был черно-белый блог с фотографиями и историями. На фото были запечатлены трансгендерные женщины. Да, те самые, которых Тихонова имела смелость назвать «ненастоящими» и «пластиковыми». Она открыла первую задевшую ее своим «вызывающим» видом публикацию, а под ней длинный текст. В посте написали, что девушку с фотографии не приняли в семье после каминг-аута, из-за чего ей пришлось уехать из города, а через год родители ее нашли и убили. Решив, что это какое-то недоразумение, Иванна открыла другую публикацию. А там история о том, как другую трансгендерную девушку по дороге к сестре изнасиловали и избили насмерть. В третьей — рассказ о проституции и медленной смерти от отказа врачей помочь. В четвертой — побои от близкого человека. В пятой — самоубийство от агрессивного неприятия вокруг. И таких историй десятки, сотни… Это был не просто блог, а сборник некрологов жизней трансгендерных женщин, девушек и девочек. Иванна уже четко не могла определить свое отношение ко всему этому, а главное — к Сержине, которая словно испарилась.
Тихонова, оставив телефон Белозеровой, вернулась в спальню. При свете дня она уже внимательней могла рассмотреть все вокруг. Первым делом девушка полезла в шкаф. В нем не было ничего особенного. Пара костюмов, платья, юбки, рубашки, домашняя одежда, обыкновенного вида нижнее белье. В другом шкафу было то же самое. Иванна недоумевала. Почему в шкафах она не обнаружила перьев кислотных цветов, кляпы, наручники, ошейники, поводки, бандажи и прочую БДСМ-атрибутику, о которых привыкла слышать, когда описывают меньшинства? Неужели потому, что ее там никогда не было и быть не должно? Неужели потому, что Сержина была обычным человеком? «Или это какая-то неправильная трансуха, или я поехала кукухой», — подытожила свои безрезультатные поиски Тихонова. По крайней мере, можно было взять футболку, и по ней тебе бы не приписали тысячу и один ярлык. Собственно, так она и сделала.
Тумбочка. На ней вчера стояли какие-то емкости, а сейчас там было пусто. Порыскав по ящичкам, Иванна нашла три баночки с таблетками. На каждой были непонятные надписи на латыни с дубляжем на английском языке. В углу этикеток были нарисованы QR-коды. Недолго думая, девушка отсканировала один из них. В интернете открылась ссылка на эти препараты. Это были женские гормоны. Весьма и весьма дорогие. Одна упаковка стоила недешево, а у Сержины стоял целый запас из трех банок. Тихонова снова не знала, как к этому относиться. Да, Белозерова не соврала про то, что принимала гормоны. Да, в ссылке указали, что препарат полностью снижает активность и выработку сперматозоидов. Но даже узнав все это, поменялось ли отношение Иванны к Сержине?
Девушка была в полном замешательстве. Она уже не понимала, насколько правильными или неправильными оказались ее действия к бывшей подруги. А главное — что делать дальше?
Лестница.
Подъезд.
Двор.
Улица. Потом еще одна. И еще.
Иванна сначала спокойно шла и подходила к людям, спрашивала, не видели ли они тут черноволосую девушку. Чем больше она отдалялась от злополучного дома, тем быстрее перемещалась между домами.
Никто ничего не видел.
Никто ничего не знал.
Где он? Или все же она?
Телефон Сержины и телефон Иванны стремительно разряжались. Поиски пока ни к чему не приводили.
Внезапно она наткнулась на магазин косметики. Он напоминал модную студию из глянцевых журналов Франции конца девяностых. Черный, новаторский и вместе с тем строгий. От него пахло смесью всех продававшихся там духов, начиная классическим «Номер пять» и заканчивая экстравагантным «Пуазоном». Из прозрачных витрин сияли стеклянные, глянцевые, металлические и пластиковые упаковки с косметикой. Не зная, к чему это могло привести, Тихонова вошла в магазин.
— Здравствуйте, Вам чем-нибудь помочь? — встретила ее приветливым дежурным голосом консультантка. — Девушка, Вам плохо?
— Нет, я в порядке. Скажите, Вы видели эту девушку сегодня?
Иванна показала телефон с фотографией Сержины.
— Да, она была здесь.
В груди вспыхнула искра радости.
Наконец-то.
Тихонова облегченно вздохнула. Она была так счастлива, что пустила скупую слезинку.
— А Вы не знаете, куда она пошла?
— Туда.
Иванна пулей выскочила из павильона и помчалась в указанное консультанткой направлении. Там было несколько магазинов косметики, и все в один голос твердили, что видели Сержину, что она делала у них покупки и вышла туда-то и туда-то. Правда, эта информация так и не давала ответа на вопрос, где она находилась сейчас. Она не взяла телефон, карту, скорее всего, тоже. Продавщицы говорили, что она расплачивалась наличными. Наверняка из той разбитой в коридоре копилки.
В какой-то момент Тихонова вспомнила, кем работала в ФЭС, и решила пробить путь Белозеровой по камерам. Два телефона, фотографии с лицом пропавшей, пара минут взлома серверов видеокамер, и Иванна нашла ее.
Путь Сержины до банальности был прост. Она обошла все магазины, в которых побывала Иванна, и вышла из каждого с большими фирменными пакетами и направилась домой. Однако ее поведение показалось Тихоновой странным. Со стороны ее поведение разительно отличалось от прохожих. Она ходила то медленно и апатично, то быстро и эмоционально. Она часто останавливалась и смотрела в никуда. Она много оборачивалась на витрины, окна и любые другие зеркальные поверхности. Сержина в целом выглядела очень дерганной, встревоженной чем-то.
Тихонова направилась к дому. Вечерело. Она много часов потратила на поиски. Для чего? Зачем? Странное предчувствие заставляло ее ускорять шаг. «Почему я о нем так беспокоюсь?» — пыталась понять свои чувства Иванна. — «Он же мне никто. Он же просто больной придурок. Бля-я-я-я-я-я-я-ять, как же меня вся эта хуйня заебала!»
Двор.
Подъезд.
Она не стала ждать лифт.
Бег по лестнице.
Одышка.
Дверь была открыта. На пороге стояло очень много пакетов, под завязку забитых новыми помадами. Из них выглядывали чеки на четырехзначные суммы. «Нихуя себе!» — мысленно удивилась Тихонова. — «Откуда у него столько деньжищ?»
Раздался непонятный звук. Настолько отвратительный, что от него по плечам и лопаткам пошли мурашки, а в горле зачесалось. Звук шел со стороны кухни.
Иванна ожидала увидеть на кухне что угодно, но не блевавшую Белозерову. На столе и полу лежали бутылки с пивом, вином и водкой. Было ясно, что за то время, что ее искала Тихонова, она успела не только бросить деньги на ветер, но и напиться до безобразного состояния. Девушка стояла, вцепившись мертвой хваткой в раковину. Все ее существо ощутимо дрожало. Лицо Сержины было болезненно красным, опухшим, зареванным. Красная помада размазана по всему рту, подбородку и щекам. От туши остались длинные черные разводы под глазами. Она рыдала, скулила, блевала и давилась одновременно. Та часть волос, что свешивалась вперед, была испачкана рвотой. На фоне ее состояния одежда создавала резкий контраст. Нежное, воздушное, светло-розовое платье в цветочек, красные туфли на высоком позолоченном каблуке, бижутерия из жемчужных бусин и сердечек. Этот ансамбль был хрестоматийно кукольным, девочковатым, им Сержина как будто заявляла, крича, что она девушка, не парень. Ведь парни не носят розовое, каблуки и сердечки, не красят лицо красными помадами, не так ли?
— Эй, ты в порядке? — неуверенно спросила, подойдя, Иванна.
— Не т-т-трогай м-меня, — выдавила из себя запинающимся голосом Сержина. — П-пожал-лу-луйста, не т-т-трогай м-меня.
Ее снова вырвало. Тяжело было понять, почему она блевала — от неудачно смешанного алкоголя или на нервах. Казалось, что вместе с рвотными массами ее тело могли покинуть и все внутренности.
— Сержин, что случилось?
— Не трогай меня. Ты меня не любишь. Я тебе омерзительна. Что ты здесь делаешь?
Тихонова стояла в шоке. Она не думала, что ее слова доведут Белозерову до такого пугающего состояния. Ведь… это были просто слова. Или нет? Ей и в голову не приходило, что они могли возыметь настолько чудовищную силу.
— Сержин, возьми себя в руки.
— Прошу, оставь меня.
Иванна включила кран и обрызгала холодной водой лицо несчастной. Рвотные массы смывало в слив. Сержина все еще дрожала. Ее усадили на стул, но у нее было недостаточно сил, чтобы удержаться на нем и не упасть.
— Сержин, попей воды.
— Не надо.
Тихонова насильно прижала к ее рту стакан. А потом снова. И снова.
— Расскажи, что случилось?
— А смысл? — переведя дух, затараторила Белозерова. — Ты меня не поймешь! Ты не знаешь, какого это родиться не в своем теле и жить с этим.
Сержина со стороны совершенно не выглядела как взрослая девушка, работавшая в серьезной конторе. Она больше напоминала маленькую девочку, на чьи хрупкие плечи свалился огромный мир и которая не знала, что с этим делать. Белозерова хрипела и лила слезы, а Иванна отпаивала ее водой.
«Что я делаю? Почему я с ним вообще вожусь?» — не переставала задаваться вопросами Тихонова.
— Ты ничего не понимаешь, — вдруг начала Сержина. — Я… я с самого детства чувствовала себя девочкой. Я всегда хотела выглядеть нежной, воздушной, иметь красивое лицо, красивую грудь, длинные волосы, краситься. Но произошла ошибка. Меня привели в этот мир в мужском теле. От меня отказались все. Сначала отец. Его раздражали мои игры с плюшевыми зайчиками. Мне никогда не нравились мечи и пистолеты, а солдатики вместо войны пили чай. Потом от меня отказалась мать, потому что не смогла приучить меня называть себя в мужском роде. Под конец отказались и бабушка с дедушкой. Они не смогли полюбить внука, ненавидевшего свое мужское тело. Я с шестнадцати лет оббивала пороги клиник, умоляла, чтобы врачи выписывали мне рецепты на гормоны и направляли к хирургам. Ты не представляешь, насколько это ужасно, когда ты ненавидишь себя, завтракаешь таблетками, ложишься под нож, пытаешься сделать все, чтобы начать любить свое отражение, а тебя вне зависимости от состояния презирали. Помнишь, ты спрашивала, почему у меня нет странички в Интернете, а почта только рабочая? У меня раньше они были, но кто-то их нашел и рассказал, что я транс, и мне каждый день… нет, каждую минуту писали смски с угрозами, пожеланиями смерти и сравнивали меня с дерьмом. Их было сотни! Тысячи! А я одна. Совсем одна. У меня не было никого, кто любил бы меня, поддерживал меня. Это было невыносимо. Я надеялась, что все прекратится, когда закончу переход и уеду в Москву. Но и там меня ненавидели. Я цеплялась за каждые наклевывавшиеся отношения, но меня бросали, как только узнавали, что у меня член. И ты такая же, как и они! Я любила тебя, я доверяла тебе! Чем я заслужила твою ненависть? Я ведь просто хочу нормально жить и быть счастливой…
Эта пьяная исповедь больше смахивала на бред воспаленного мозга. Сержина задыхалась, запиналась, давилась посреди фраз, то кричала, то затихала. Скорее всего, она потом не вспомнит, что наговорила в приступе белой горячки.
— А еще помнишь, ты вчера спрашивала, зачем мне столько помад? На самом деле тогда я соврала. Я не всеми ими пользуюсь. Знаешь, иногда все вокруг на тебя давят… давят… и давят… говорят, что ты не девушка, ты не выглядишь, как девушка, ты не похожа на девушку, ты никогда не будешь девушкой. Это становится настолько невыносимо, аж до дрожи, что я просто иду и сметаю все прилавки с помадами. В такие моменты мне просто хочется окружить себя ими, выстроить из них стену, накраситься ими всеми, чтобы хотя бы на пять минут все перестали говорить, что я должна быть мальчиком. Ведь мальчики не красятся помадами. Мальчики не носят розовое. Не носят платьев. Не носят каблуки. Не любят сладкое. Не бреются. Ведь так?!
— Сержин, успокойся. Ты бредишь. Сколько ты выпила?
— Не помню…
— Бля, Сержин, ты же два года назад завязала. Неужели ты за эти два года забыла, что водку с пивом не мешают? И откуда у тебя столько бухла?
— Водка уже была, остальное взяла по дороге.
Белозерова схватилась рукой за рот.
— Так, только не блюй на пол. Тебе сейчас нужно пить много воды.
Через какое-то время Сержина просто лишилась всяких сил стоять на ногах. Она рухнула прямо на стоявшую рядом Иванну. Тихонова потащила ее в ванную. Там сняла с нее обувь, платье и, превозмогая свою неприязнь, белье. Случившееся еще не до конца ее отпускало, поэтому она старалась как можно меньше опускать глаза на пах Белозеровой. Кое-как уложив ее в ванну, Тихонова включила теплый душ и оставила девушку отмокать под струями воды. Потом Иванна принесла с кухни стул и графин со стаканом.
— Зачем ты все это делаешь?.. Я же тебе омерзительна…
— Молчи, а? Ты бухущая в драбадан. Удивительно, что у тебя язык не заплетается.
Сержина едва обращала внимание на происходившее вокруг. Иванна агрессивно намыливала ее лицо, которое настойчиво не желало отмываться от косметики. На волосах, запачканных рвотой, пенился шампунь. Воздух в ванной наполняли запахи цветов и фруктов. Теплая вода настолько разморила Белозерову, что она уснула, будучи по горло в мыльной пене.
— И что мне с тобой делать?
Вопрос остался без ответа. Сержина провалилась в сон.
Тишина.
Звуки капавшего душевого шланга эхом отражались от кафеля.
Иванна вглядывалась в лежавшее в ванной тело. «И все же кто ты и как тебя называть?» — снова ударилась в размышления она. — «Подруга ты мне, друг или вовсе никто? Женщина… мужчина… блять, я так запуталась. Что ты, блять, такое? Я уже не уверена, люблю я тебя или нет. Мне было так хорошо с тобой, когда не знала, что у тебя в трусах. А теперь… Блять-блять-блять!!! Что мне делать? Я тебя любила, а сейчас я уже ни в чем не уверена!»
Тихонова вцепилась в свои волосы и заплакала. Вся эта ситуация для нее была слишком запутанной и непонятной. Она могла взломать любые сервера, разгадать любые шифры, но не могла разобраться со своими собственными чувствами: «Ну не могу же я, в самом деле, вычеркнуть и забыть все те годы, что мы прожили, зная друг друга? Да и не такая уж она… эм, она? Но… у нее же член. Ладно, допустим, она все-таки женщина. Так, о чем я думала?.. Она… Она умная, красивая, умеет среди бардака найти нужное, умеет быть строгой и упоротой одновременно, обожает мои шутки, шарит в играх и вкусно готовит. Какие у меня есть причины, чтобы расстаться с ней? Кроме хуя в штанах? Твою мать, что мне делать? Я ее люблю, но член!»
Потом она вспомнила, как Сержина утром спросила ее об ориентации.
«А в самом деле… Почему мне не нравятся члены? Кроме того, что они есть у всех мерзких мужиков? Бля, сколько себя помню, никогда они мне не нравились, и я даже не задумывалась, почему… Потому что мужчины ими насилуют и подчиняют женщин? Да, наверное, из-за этого. Но ведь Сержина не похожа на них. Она такая… такая… хрупкая. И спокойная. Она даже бухой никогда никого не обижала. И у нее при этом член. А я правда не задумывалась, что могут быть женщины с членами. Бля, так неудобно получается, я же со своими бывшими кексом трахалась со страпонами. Велика ли разница, если вместо него будет баба с настоящим членом? Хоспидя, что я несу…»
— Сержин, ты спишь?
Молчание. Белозерова была полностью погружена в объятия Морфея. Тихая, успокоившаяся. Красивая, пускай и зареванная. Иванна уже навряд ли бы вспомнила, когда за годы совместной работы поняла, что по уши влюбилась в свою коллегу. Хотя она отчетливо помнила первый ее рабочий день. Сержина тогда пришла с длинными выпрямленными волосами, в синем костюме, рубашке грязно-желтого цвета и с нежно-розовым блеском с мелкими золотыми блестками на губах. Первые дни она казалась неприступной, эдакая уменьшенная копия Галины Николаевны. Вся из себя такая серьезная, брови строго выгнуты. Может, Сержина тогда просто боялась открыться, ведь теперь Иванна знала как минимум одну причину, из-за которой та не доверяла людям. За годы работы с ней Белозерова стала чаще улыбаться, полюбила шутки и подколы в сторону коллег, пиццу, спрятанную подальше от глаз Рогозиной (потому что так вкуснее), и, что самое главное, русоволосую дурашку по имени Ива.
На запотевшем зеркале проявились следы. Это были разноцветные отпечатки пальцев Сержины и оставленные Иванной поцелуйчик и смайлик.
«Какая же я дура. И все-таки я люблю ее. Какой бы она не была».
Вода начала остывать. Тихонова вспомнила, что где-то в каком-то из шкафов висел белый махровый халат. Он еще показался ей невероятно мягким, словно свежий зефир. Из-за приближавшейся ночи Иванна не видела смысла искать трусы и одежду, поэтому пошла и взяла халат. Правда, она не рассчитала, что Белозерова все-таки оказалась для нее тяжелой, а мокрый халат скользким. Удивительно, что подруга, половина тела которой волочилась по полу, не проснулась. Не проснулась она и после того, как ее откровенно кинули на кровать. Из-за пружинного матраса плюхнувшееся тело даже подпрыгнуло.
Очнулась Белозерова только тогда, когда часы отмерили одиннадцать вечера.
Непонятно, что ее удивило больше: почему темно, как она оказалась в спальне или что рядом с ней делала Иванна. Ну, на последний вопрос хотя бы можно дать ответ — спала. Голова раскалывалась.
Сержина встала и, пошатываясь, направилась к туалетному столику. Сев за него, она включила подсветку. Отражение в зеркале удручало. Схватившись за волосы, девушка пыталась понять, как она себя умудрилась так накрутить. Ведь и раньше ее бросали, но ни один разрыв до Иванны не доводил ее до такого плачевного состояния. Распухшее лицо болезненного цвета, лохматые волосы, красные глаза.
«Что я такое?» — проскользнуло у нее в голове.
Само собой, Белозерова почти не помнила, как она пришла домой, как налегла на спиртное и, что самое главное, что наговорила Иванне. А наговорила она ей вагон и маленькую тележку откровений. Если Сержина вспомнила бы об этом, то сгорела бы со стыда. А так ее голова была абсолютно пустой.
В ногах лежали пакеты, принесенные Белозеровой после похода по магазинам. Они тут оказались благодаря порыву заботы одной дурашки. Все они были под завязку набиты помадами всевозможных цветов, форм и брендов. Были и бюджетные, и откровенный люкс. Девушка достала первую попавшуюся в руки покупку. Это была дорогая помада в шайбе сочного, бархатного, темно-красного цвета с рыжеватым подтоном. Упаковку не составило труда вскрыть ногтями. Пластиковая обертка звонко похрустывала. Когда шайбу открыли, раздался приятный щелчок.
— А как ее наносить? — раздался знакомый голос.
Иванна проснулась почти одновременно с Сержиной, но не подавала виду и молча наблюдала за ней. Ее лицо в этот момент имело более располагающее к общению выражение, чем утром и днем ранее. Почему-то девушка решила напомнить о своем присутствии именно в тот момент, когда Белозерова была сконцентрирована на одном из главных атрибутов в своей жизни.
Сержина обернулась. Девушка чувствовала себя настолько измотанной, что на какую-либо эмоцию у нее попросту не хватало сил. Она могла спросить Иванну о чем угодно: почему та не ушла, когда имела все пути для отступления, почему пришла на помощь, почему вообще решила остаться и не побоялась после случившегося вздремнуть на одной постели. Но вместо этого она продолжила разговор.
— Кисточкой. Я обычно наношу пальцем.
Тихонова встала с кровати, подошла к столику и села на него. Белозерова окунула указательный палец в помаду и нанесла на губы. Этот цвет делал ее похожей на любительницу абсента с полотна Жана Беро.
— А что с грязными пальцами делать?
— Остатки можно вместо румян нанести.
Только она занесла руку над лицом, как ее тут же одернули.
— У тебя и так щеки красные, давай я?
Иванна схватила пальцы Сержины и провела ими по своим щекам. Когда на подушечках не осталось помады, девушка размазала получившиеся кляксы.
— А что, неплохо получилось, — прокомментировала Тихонова и заулыбалась. — Слушай, а ты правда покупаешь столько помад, чтобы лучше ощущать себя девушкой? Тебе денег не жалко? Я бы их потратила на хавчик или подпиську на сериальчики.
— Кто тебе такое сказал?
— Ты, а что?
— Не помню. Ничего не помню. Что сегодня вообще произошло?
— Ну-у-у… Если вкратце, то мы утром пытались поебаться, да не склеилось, потом ты пропала, я тебя давай искать по всем ближайшим районам, которые только смогла обойти, затем вернулась в твою квартиру, дверь открытая, на пороге пакеты с внушительными чеками, а на кухне ты блюешь в раковину. Ты сначала отпиралась, потом начала ныть и рассказывать историю всей своей жизни, после чего я тебя потащила в ванну, отмыла, и ты прямо там и уснула. Вот. Вроде ничего не забыла.
— Твою мать… — шепотом прохрипела Белозерова и лбом стукнулась об стол. — Твою мать…
— Не бейся башкой, ты и так нажралась как свинья. Потом сильнее болеть будет.
— Ива?..
— Ась?
— Почему ты осталась? Ты ведь говорила, что я тебе не нравлюсь.
— Ну-у-у… Я тут посидела, подумала и вспомнила, что вот в этой вот черепной коробке есть мозги, пораскинула ими и решила, что ты, возможно, мне не так противна, как остальные носители хуев. По крайней мере у тебя хотя бы есть красивые сиськи.
Сержина сначала зависла, толком не поняв, что за чушь сказала подруга, но через пару секунд ее накрыло, и она уже громко смеялась. Хохотом заразилась и Иванна. Не удержавшись, они обе упали на пол и схватились за животы. Смех приковал их земле минуты на две.
Остыв, они нашли в себе силы разговаривать дальше.
— Я не могу! Ты как всегда — в своем репертуаре.
— На то я и Тихонова.
— Ага. Ве-е-есело.
— Слушай, го поебемся?
Белозерова аж встала. От такого громкого заявления она ощутимо опешила.
— Ты это сейчас серьезно?
— На самых серьезных щах.
— И это после того, как я почти тебя изнасиловала?
— Ага.
— Кажется, я начинаю понимать, почему тебя девчонки считают сумасшедшей.
— Кстати, это правда, что до меня ты никогда ни с кем не шпехалась?
— Эм… Вообще-то да, но такое спрашивать неприлично.
— Хочешь сказать, что у тебя вообще в этом плане ничего не было?
— Дай подумать… Мастурбация. Мануалы. Парочка эротических романов и аниме.
— Аниме? Серьезно?!
— Ты тут говорила, что я пластиковая…
— Да бля, не порть малину!
— Я не об этом. Дело в том, что я не смотрю порно-фильмы от слова совсем. Актеры мне кажутся, как ты выразилась, пластиковыми. Начиная внешностью и заканчивая игрой. Поэтому да, я смотрю японские мультики.
— Ну ты даешь… А дакимакура у тебя есть?
— Даки-что?
— О-о-о, темнота. Напомни, я тебе как-нибудь принесу. Офигенная штука, тебе понравится. Так! Мы отвлеклись. Что там по потрахулькам?
— Эм.
— Да ладно тебе! Давай соглашайся, пока у меня месяки не начались. Ну, или пока я не передумала.
Иванна схватила Сержину за лицо и втянула в ее глубокий французский поцелуй. Сначала та пыталась вырваться, но под напором любимой девушки сдалась. Или это на нее так действовал не вышедший из организма алкоголь. Неважно. Неважно, потому что Белозерова уже стянула с Тихоновой футболку и впечатала подругу в кровать.
— И все-таки ты ахуенная, — разорвав поцелуй, сказала Иванна.
— Приятно слышать от тебя.
Джинсы и трусы улетели в сторону. Халат упал с края постели аккуратной кучкой. Поцелуи больше напоминали драку. На шеях и плечах девушек засинела вереница бесчисленных засосов и укусов. Еще досталось груди Белозеровой. Потому что шикарная. С красивыми, большими ореолами сосков. Тихонова давно мечтала о партнерше с такими будоражащими формами.
Иванну мягко подтолкнули к краю так, чтобы она стояла лицом к туалетному столику. Стоило ей присесть, как она внезапно почувствовала, что под ней была далеко не простыня.
— Блять, Сержина!
— Чего смущаешься?
— Блять, я сижу пиздой на твоем лице!
— Расслабься и получай удовольствие.
Язык у Белозеровой был длинный и скользкий, как водяная змея. Он двигался во все стороны, ласкал каждую складочку губ, обвивал головку клитора. Тихонову метало во все стороны. Она то неуверенно хваталась за волосы подруги, то впивалась ногтями в простыню. Сначала были сдерживаемые стыдом первой близости вздохи. Но очень быстро они переросли в громкие, протяжные стоны. Иванна выпрямилась и уже конкретно ездила по лицу партнерши, ловя обжигающе сладкое наслаждение. Она не знала, куда смотреть. Вниз — на счастливое самодовольное лицо Сержины, или вперед — на свое возбужденное смущенное отражение в зеркале. Белозерова быстрее и агрессивнее двигала языком, одновременно держась одной рукой за бедро Тихоновой, а второй лаская твердевший член.
Внезапно Иванна прервала прелюдию и упала на кровать.
— Ты чего?
— Хочу больше… вставь мне!
— Прям так сразу?
— Я мокрая, как течная сука. Давай.
Белозерова притянула ее к себе и подмяла под себя. Тихонова легла на живот, широко расставив ноги. По ее коже прошлись мурашки, когда язык Белозеровой сделал линию вдоль позвоночника и обогнул мягкий промежуток кожи между анусом и половыми губами. Вставив два больших пальца, Сержина раздвинула их.
— Ты уверена, что хочешь этого? — нагнувшись, на ушко спросила она. — Если тебе некомфортно, я могу просто пойти передернуть в ванную.
— Да не парься, все пучком.
— Это точно? Я не хочу, чтобы ты занималась со мной сексом из жалости.
— Какая, нахуй, жалость? Не неси херни. Вставляй уже!
— Прям весь сразу?
— Конечно да!
— Предупреждаю, это может быть больно.
— За этим я пришла. Я же Тихонова!
Сержина не рассчитала. Член вошел с такой силой, что Иванна выгнулась назад. Это действительно было больно. Сколько в этом было боли, и сколько сладости.
— Ты как?
— Ахуе-е-енно! — чуть ли не проблеяла Тихонова. — Как страпон, но лучше. Знаешь что?
— М?
— Я хочу ебаться лицом к лицу.
Иванна встала и развернулась к Сержине. Ее влагалище медленно, с наслаждением втягивало в себя член подруги. Она сжимала стенки, сдавливала ими орган, тем самым поднимая градус. Снова поцелуи. Снова царапины от ногтей на груди. Сначала они медленно сплетались телами. Каждое движение было плавным, как танец. Сержина ласкала руками и языком каждый сантиметр тела Иванны, до которого могла дотянуться. Их сияющие глаза. Их мокрые волосы. Их затвердевшие соски. Их покачивавшиеся в такт движениям бедра. Эти маленькие детали соединялись в одну большую картину страсти.
Иванна сильнее сжимала бедра. Она уже вцепилась ногтями в спину Сержины, пометив ее длинными тонкими красными полосами. Белозерова принадлежала ей. И только ей. Она умоляла только об одном:
— Быстрее… Быстрее…
Потные. Скользкие. Горячие. Ненасытные. Чем резче Сержина задавала темп, тем сильнее хотелось большего. Они поглощали друг друга. Они упивались друг другом.
Белозерова откровенно вдалбливалась в Тихонову. А она все просила:
— Быстрее… быстрее…
Их накрыла огромная буря всепоглощавшего удовольствия. От нее белело в глазах. Они двигались, как две агрессивные фурии. Они чувствовали, как приближался момент пика.
Искра.
Сцепление.
Пауза.
Стон.
Огонь.
Они кончили. Их горячие смазки перемешивались, обволакивали и обжигали изнутри. Это первое для них ощущение близости казалось неописуемо восхитительным, потрясающим. Они чувствовали, как их тела напряженно пульсировали, как на простыню падали мутноватые белые капли. Утомленная Белозерова упала рядом со своей возлюбленной. Ей было настолько хорошо, что глаза слипались.
— Ты что, уже все?!
— Да, а что?
— Э, не, так дело не пойдет. Я только разогрелась. Хочу еще. Хочу всю ночь.
— Ты как хочешь, а я устала.
Внезапно она ударила по лицу подушкой.
— Эй! — возмущенно закричала Иванна.
— Много сладкого на ночь вредно. Я мыться.
— Го в ванной? — хитро заулыбалась Тихонова.
— О, боже…
* * *
Утро.
Настойчивый, раздражающий своей стандартностью звонок. Такой мог быть только на телефоне Сержины. Собственно, только она и проснулась в такую рань.
— Ненавижу понедельники, — прохрипела в потолок Белозерова.
Она взяла телефон. Это был видеозвонок от Рогозиной.
— Здравствуйте, Галина Николаевна.
— Утро доброе. Выглядишь неважно. Ты вчера-позавчера не выходила на связь. Опять нервное на фоне дисфории?
— Да, но мне уже лучше.
Сложно представить, но такая суровая женщина, как полковница ФЭС, была в курсе трансгендерности своей подчиненной. При приеме на работу Сержина очень боялась, что из-за этого она будет на нее давить, но увидев, как Рогозина относилась к трансгендерным жертвам и подозреваемым, прониклась к ней уважением и стала относиться к ней чуть ли не как к родной матери. Естественно, никто об этом не был в курсе.
— В принципе, у тебя накопилось несколько отгулов, поэтому я могу их тебе вписать.
— Буду должна, Галина Николаевна.
— Кстати, мне кажется, или ты там не одна? У кого-то наладилась личная жизнь?
Сержина направила камеру на Иванну, которая в этот момент мило посапывала и бубнила про какие-то чимичанги.
— Оу, какая прелесть. Будете мне должны милые фотки и коробку конфет.
— Трюфельных?
— Ты прекрасно знаешь, какие конфеты я люблю.
* * *
Август.
Всему отделу устроили выходной. Посему большая дружная семья сотрудников организовала корпоратив. С подачи Тихоновой, Холодова и других нестандартно мыслящих личностей было решено прийти на вечеринку в смешных футболках. К тому же, этот день совпал с еще одним замечательным поводом, о котором не сказали Белозеровой.
Сержина, к своему сожалению, опаздывала. Но для остальных это было как нельзя кстати.
Когда она пришла в офис, в переговорной был пышно накрыт стол. Салатики, фруктики, шампанское, шашлыки от старых знакомых Гранина. Все стояли и ждали в футболках со смешными надписями, начиная «Многодетной матерью» Галины Николаевны и заканчивая Оксаниной «Не для тебя цвела, не с тобой завяну». Ну, или почти все.
Когда Сержина вошла, на ее футболке на свету переливалась радужная надпись «Я у мамы Леголас» с эльфом в решетчатых очках. Все внезапно затихли и посмотрели на нее.
— Эм, а почему вы на меня все смотрите? И где Иванна?
Внезапно погас свет. В коридоре возник оранжевый свет со знакомым женским силуэтом. Очевидно, что это была Тихонова.
Она вошла с большим тортом, утыканным свечами.
— Ч-чего? — опешила Белозерова.
— С днем рожденья!!! — закричали все.
— С днюхой, Серая! — подколола ее Иванна. — Задувай свечи!
Сержина была приятно обрадована. Каждый раз, когда в ФЭС ее поздравляли, это ощущалось, как первый.
Когда она задула свечи, тут же включился свет. Все радостно захлопали и выстрелили хлопушками.
— Я за подарком! — вскрикнула Тихонова и куда-то убежала.
Вернулась она с большим свертком ее роста в руках.
— Парарам-пам-пам! Представляю тебе дакимакуру! — торжественно объявила девушка.
— А, ты о ней рассказывала. Подушка-обнимашка.
— Причем кака-а-а-а-ая, — хитро протянула Иванна.
Белозерова немного расстегнула молнию. Из-под плотного чехла выглянула нарисованная аниме-девушка, подозрительно смахивавшая на Иванну.
— Нравится? — довольно улыбнулась Тихонова. — Это я у знакомой заказала. Теперь ты всегда будешь спать со мной.
Все внезапно подавились кто шампанским, кто чаем. А еще в этот момент все заметили, что на черной футболке Тихоновой крупными оранжевыми буквами было написано «Женский член — лучший член».
Сержина хотела расстегнуть до конца, но ее вовремя остановила Иванна.
— Э, не! Не вскрывай! Это для приватного чата.
— Ива, ты как всегда, — поперхнулась Амелина.
— Ни стыда, ни совести, — продолжила ее слова Белая.
Рогозина хитро усмехнулась, потягивая бокал, причем так, будто она тут ни при чем и вообще ни о чем не знает.
