Божественная комедия

— Слышишь скрипку? — надоедливый, мерзкий, дребезжащий и невыносимый голос раздался из угла камеры, где было темно и ничего не видно, но я чувствовал и почти видел очертания этого отвратительного существа. Сырость вокруг забивала легкие плесенью, становилось невыносимо дышать до боли, до сдавленного кашля. — Нет, — ответил я, чтобы не умереть от всепоглощающей тишины в своей голове. Существо в углу зашевелилось, скребя своими когтями, и я попытался использовать свою энергию, чтобы осветить ту сторону клетки. Ничего не вышло. Конечно же ничего не вышло: во мне не осталось никакой энергии. Я больше не Ангел, а обычный человек. Поменяв положение, я поморщился: спину прострелило адской дергающей болью, а кожу защекотала горячая струйка, спускающаяся вниз к брюкам, которые уже присохли к пояснице от обилия крови. Без крыльев стало легче, и, кажется, я впервые вздохнул свободно, не подчиняясь правилам цвета перьев. Я оглядел грязные ноги, вытянутые вперёд. Интересно, как давно я не ходил? Но желания вставать с пола не было, поэтому я снова уставился в темноту, откуда доносился мерзкий скрежет и посмеивания. — А она есть. Еще немного посидишь и услышишь, — издевательски протянуло существо, и в темноте мелькнул глаз. — Что будешь делать? Я промолчал, не желая отвечать на такой глупый вопрос. Что я могу делать, когда на вечность заточен в Аду? Хотя, я почти был уверен, что меня убьют сразу — кто-нибудь точно должен был это сделать. Если бы меня спросили… — Не жале-е-ешь? — озвучил мерзкий голос из темноты как раз то, о чем я хотел подумать. И я, конечно, не жалею, просто пусто внутри, и нет чего-то такого, что бы грызло меня изнутри. Единственное, что я чувствую — это всепоглощающий холод и сырость, и я ничего не могу с этим сделать. Энергии нет, как и крыльев, что могли бы согреть. — Не в моих правилах жалеть о том, что уже прошло, — я прикрыл глаза и откинул голову назад, упираясь макушкой в стену, но стало неудобно из-за резинки. Я быстро ее снял, откидывая в сторону. Воспоминания вылезли наружу: как Вики любила распустить волосы и сжать их в своих изящных ладошках… От этих воспоминаний по телу прошла дрожь. — Я ничего не исправлю, так зачем жалеть? — Неужели не обидно? Ты не можешь избавиться от боли, не можешь согреть себя и не можешь умереть. Так и будем с тобой здесь сидеть до Судного дня, пока все не превратится в ничто, — мерзкая тень мелькнула из темноты, и показался подол черного балахона. Прямо как в глупых людских сказках про Смерть, так наивно полагая, что она придет к ним с косой и в капюшоне. Я всегда считал, что умру от чьих-то рук, но теперь… Эта вечность впереди истощает тело и разум. Ты становишься мертвым внутри, живым трупом, который жив, но остаёшься в подвешенном состоянии смерти. — Я сделал то, что хотел сделать, не в моих правилах жалеть о своих действиях и желаниях, — но частично это ложь, я же сам это понимаю. Слишком часто меня терзало чувство вины, оно сдерживало и угнетало. Может, именно поэтому я теперь чувствую такую удовлетворенность, что окончательно избавился от неугасающего чувства долга? От этой мысли я вдохнул полной грудью, почувствовав резкую легкость, смешанную с сырым и гнилым воздухом Чистилища, в котором я сижу уже не один день и даже не месяц. Я не знаю, сколько здесь сижу. Кажется, уже одну вечность я здесь просидел с одной единственной мыслью: как же она была хороша. — Нравилось держать в руках осколок? Каково в ангельских руках держать его? — возбужденный голос отскакивал от стен. Я чувствовал, как задрожал вокруг воздух от энергии этого существа. — Вот она рука, — я вытянул руку и сжал в кулак. — Как видишь, держит. Я поморщился. Корочка запекшейся крови потрескалась от движения рукой, и я снова ощутил горячую струйку, стекающую по спине. — Ангел не знаком с совестью и моралью? — тварь не затыкалась круглые сутки. — У всех нас есть сила в руках для того, чтобы убить, но большинство боится ее использовать. Как видишь, и у меня случился момент, когда настало время использовать силу. Человечность и душа, которой наделил меня Шепфа, существовали, но, к сожалению, разбились со временем, — зачем я все это говорю? Если я буду молчать, заткнется ли это существо? А, точно. Я проверял. Я вдохнул полной грудью, чуть не задохнувшись от обилия зловония и плесени в воздухе, одновременно с этим и шрамы снова заныли, пропитывая стену, на которую я облокачивался густой темной кровью. Как скоро я начну гнить? — Больно? — голос перебил мои мысли, и я вопросительно уставился в темноту. — Не больнее, чем видеть ее с другим, — я сразу вспомнил, как Сатана лично вырвал мне оба крыла, перед этим сломав каждую косточку в них. И нет, это не настолько больно. Физическая боль — лишь закалка, а моральная — полное разрушение. Внутренности выжигало кислотой просто от мысли, что она с другим. Тем более с Люцифером. — Мы во многом стали похожи на людей: среди них неразборчивые убийцы, движимые мотивами менее ясными и едва понятными. Мы также яростно боремся за территорию, за славу, за любовь. Единственное различие между нами и смертными заключается в том, что нам еще недостает опыта в притворстве и фальши, лицемерии и лжи. Мы ещё не обрели умения забивать и кромсать себе подобных, мотивируя это благими намерениями и благословением свыше. — Высшее существо уподобляется людям? — голос из тьмы стал озадаченным. Как смешно. — Убей одного человека — и ты станешь убийцей. Убей миллионы — и станешь завоевателем. Убей всех — и ты станешь Богом. Не находишь в этом смысл, что люди скоро обыграют нас в своем желании получить безграничную власть? Поток мыслей прервали торопливые шаги. Какие шаги? Это Чистилище, здесь не может быть кого-то, кроме тварей и заключенных. Я повернул голову к решетке в шипах, от которых исходило зловоние разлагающегося мяса какого-то паразита. Может, и не было никаких шагов? Нет, они есть. Ещё и этот редкий, но врезающийся в голову стук. Жезл Престола. Нет… — Дино! — отец ухватился за решетку, сразу же отдергивая руки в крови, раненые шипами. — Зачем ты пришел?! — я резко встал на ноги, но пошатнулся, оперевшись о стену, и чуть снова не повалился обратно на пол. Ещё раз встав, меня занесло, и я уперся руками в стену, невольно повернувшись спиной к решетке. Повернув голову, я увидел, как отец падает на колени и роняет жезл. Мой мозг, разлагающийся в воздухе Чистилища, не мог даже вообразить, что же сейчас он чувствует. — Сын… — от этого голоса в районе груди заболело, глаза зажгло, и я, не в силах повернуться лицом, так и остался стоять изуродованной спиной к родителю. Он увидел. Точно увидел. И сейчас видит. — Уходи. Пожалуйста, — непроизвольно мои руки сжались на сырой гнилой стене. Под ногти забилась плесень и грязь, но это ничто по сравнению с взглядом, что выжигал мне спину, которую я теперь не могу прикрыть крыльями, — Не мучай меня. И не подвергай опасности себя. — Прости меня, сын. За все, — какое-то время он медлил, продолжал сидеть на коленях и смотрел. Я не могу пошевелиться под его взглядом, не могу подойти к нему, не могу уткнуться в его плечо и вдохнуть запах мятного ветра, прямо как в детстве. Мучительные мгновения — и вот шаги за решеткой стали медленнее, шаркающей наждачкой проходясь по сердцу. За все время, что здесь нахожусь, я так редко вспоминал отца. Может, это из-за излишней опеки, которую я считал способом восстановить свою репутацию? Или всё же чего-то в своей жизни я так и не понял? — Как думаешь, он пришел тайно? — существо во тьме снова зашевелилось и захихикало. Мерзкое отродье, насмехающееся надо мной каждую секунду. — Какая уже разница? Пусть лучше вовсе меня не видит, чем таким, — не рассчитав сил я плюхнулся на каменный пол, сдавленно застонал от жгучей дергающей боли: я чувствовал, как в рваные рубцы на спине забивается гнилая слизь, плесень и кирпичная крошка. Блядство. — Понравилось убивать соперника? Как думаешь, зачем ты это сделал? — снова шуршание, которые наполняет все мои будни, шурх-шурх. Интересно, сколько должно пройти времени, чтобы это существо перестало задавать одни и те же вопросы? — Было бы здорово, если бы кто-то ответил мне, зачем я все это сделал. Что послужило для этого поводом, потому что у меня подходящего ответа нет, — я мог бы ответить, что ненавидел его, но это не так: мы легко могли бы стать товарищами, если бы я его не убил и если бы он не посягнул на то, что я люблю. — Тебе было мало крови в ту ночь? — Я был слишком ревнив, — на время воцарилась тишина, разве что шипели зловонием паразиты, облепившие стены и решетки, а откуда-то издалека доносились крики о помощи: кому-то не повезло с сокамерником. Но лучше бы этот меня убивал, чем разлагал мою душу каждую секунду вопросами, на которые я всегда отвечаю одно и то же. Он мое наказание, посланное Сатаной, он сам выбирал его для меня: просто казнить ему показалось слишком простым действием. Худшее наказание — остаться наедине с совестью. — А ее ты зачем уби-и-л? — его самый любимый вопрос, который выедает мне череп и без его помощи. Я молчал. Хотел ответить что-то, но из головы все вылетело. Возможно, это просто момент, но я не хочу, чтобы она была с другим. Люцифер ее испортил, моего маленького ангелочка, прекрасного и чистого, посланного мне как благословение. Благословение, ставшее проклятьем. — Потому что она… — кто она? Я ее любил? Больше жизни. Она меня любила?.. — Вики. Вики Уокер.