Когда заходит солнце

Цумуги прекрасно знает свое лицо. Она считает, что оно стандартно-правильной формы, практически как у любой другой девушки. Когда она одна, оно приобретает чувственное выражение скуки. С таким же лицом она шьет и перешивает, даже если действительно заинтересована в результате. С таким лицом взирает на других учеников академии, на город, когда возвращается после занятий домой. Широгане не успевает подобрать подходящую эмоцию, когда ее окликают. Сначала с ее расчетливо-спокойным взором встречаются любопытные глаза Шуичи Сайхары. Они у него янтарного оттенка, но в них отсутствует такая характерная для этого цвета ястребиная зоркость. Он взирает из-под козырька кепки чуть робко, словно нерешительно, и у Цумуги в голове, на какую-то долю секунды, мелькает что-то вроде сожаления. Неспособность передавать своим взором то, что творится в твоей душе, и придавать глазам оживленный блеск заинтересованности, кажется ей большой растратой. Ощущая, как мышцы лица деревенеют против ее воли, Широгане переводит взгляд на девушку, что буквально подтащила вышеупомянутого к ней. Их глаза встречаются, и она ощущает, как лицо смягчается, продергиваясь легким выражением недоумения. Глаза Акаматцу же блекло-пурпурного оттенка, они притягивают взор, но не раздражают взгляд, а взгляд самой девушки напротив становится даже живее, чем был до этого. -Ого, твое выражение лица сейчас даже лучше, чем прежде, - или что-то похожее выдает она, почему-то улыбаясь, а затем спрашивает что-то, но Цумуги уже не слышит. Почему эти двое, почему эта девушка, обратились именно к ней, такой невзрачной и серой, когда они находятся в таком месте, где каждый удивительный и запоминающийся? Она не знает, но ловит себя на мысли, что синий и розовый при смешивании дают фиолетовый оттенок. Цумуги сама не до конца осознает, насколько она умеет парой слов отбить у собеседника всякое желание продолжать разговор. Ее глаза могут потухнуть в самом начале их диалога, она может потерять нить повествования прямо посреди предложения. Это порождает за собой недоумение и недоговоренности, ведущие к неловким моментам и секундам молчания между двумя людьми. Это выбивает из колеи, а после она издает неловкие смешки и извиняется. На самом деле, ей от всего этого уже практически тошно. Хочется просто не отвечать на вопросы. Почему она вообще должна делать вид, что заинтересована в чьих-то там талантах? Почему должна делать вид, что ее реально тревожат чьи-то там проблемы? Взгляд ее полуприкрытых глаз медленно скользит в сторону, встречаясь со взглядом Сайхары-куна. Детектив понимает, что его заметили и поспешно отводит взгляд, ощущая себя так, словно его только что отчитали. "Ты заслужил это легкое чувство вины". И, не ощущая более препятствий пред собой, Широгане возвращается к лицезрению того, как суетится Акаматцу Каэде ради всеобщего блага. Проблема одаренной девушки в том, что она совершает много ненужных движений, попросту растрачивая свое время и силы. Но сама абсолютная, кажется, только и рада заниматься чем-либо. Ее стремление всем помочь кажется таким искренним и невинным, что Цумуги ощущает, как в ней начинается маленькое противостояние с самой собой. "Никто не может делать столько всего просто по доброте душевной. Ничего не бывает за "просто так" ". Широгане суживает глаза, словно это поможет ей разглядеть Каэде насквозь, увидеть истину, найти правду. Ощущает, как чуть хмурятся брови, сводясь к переносице. "Но не похоже, что она делает все это по каким-то причинам". Каэде с улыбкой кидает взгляд в зеркало, чтобы оценить свой внешний вид, и подносит руку к лицу, чтобы заправить за ухо выбившуюся прядь волос. А после с полуоборота обращает свой взгляд на Широгане, этой же рукой активно помахивая. -Доброго утра, Широгане-сан, - ее улыбка как всегда обворожительна, но на приличном уровне, а голос бодр, и в нем, на подобии маленького колокольчика, можно услышать нотки искренности. А Цумуги, подпирая стену в конце коридора, теперь вновь словно выставлена дурашкой. Потому что ее лицо само приняло это вежливо-недоуменное выражение легкого удивления. -Акаматцу-сан, доброго утра... -А мне так нравится твое лицо. Особенно, когда тебя неожиданно окликают, - почти перебивает ее Каэде, выпрямляясь в спине и заламывая за нее руки, склоняя голову к плечу, и позволяя своей улыбке приобрести легкую частичку чего-то похожего на дерзость. -Ты даришь мне такие чудесные реакции. Акаматцу Каэде определенно знает, как смутить девушку, и активно этим пользуется. Умышленно ли, или по некой дурости, Широгане еще не разобралась. Каэде вежлива и порядочна, но ко всем относится по-простому дружелюбно. Например, к Цумуги она обращается на "ты", но каждый раз в ее глазах мелькает нечто вроде извинения, и Широгане понимает, что ее собственное лицо уж слишком красноречиво. Ей не понадобилось много времени, чтобы понять, что абсолютная пианистка как солнце. Она каждодневно активно сияет, всегда и всех ободряя, согревает в своих лучах. Даже Шуичи, что практически всегда бок о бок с ней ходит, становится более уверенным, оправдывая свой цвет глаз. Кого-то из учеников их дуэт радует, кого-то утомляет. Цумуги относится ко второму типу учеников, и ей кажется, что они всем коллективом поочередно устают вместо Каэде, словно она энергетический вампир. И в такие моменты мысли о том, что их может ждать погибель, невероятно сильна. Широгане ощущает это почти что кожей. "Зависть? Нет. Злость? Раздражение? Тоже не то". Цумуги в конце концов понимает, что не может мириться с таким человеком, как Каэде, и что игнорирование желания греться в ее лучах ей дается с трудом. Побывав всего несколько раз рядом с Акаматцу, ты уже не забудешь это чувство, когда кому-то действительно интересно как ты провела это утро. Подобного ощущения Широгане ранее не испытывала. Разумеется ей понравилось. Пальцы неспешно перебирают меж собой складки темной юбки, на которую падают алые лучи заходящего за горизонт солнца. День близится к концу, и большинство учеников уже покинули эти коридоры. А Широгане все сидит и слушает, как в кабинете музыки за ее спиной Акаматцу позволяет пустым стенам поглощать прекрасные мелодии. Ноты из-под ее пальцев сливаются вместе в симфонии, которые стены беспощадно давят меж собой. "Как скоротечно", - ловит себя на мысли Цумуги и ощущает внезапно странное спокойствие, словно кроме этих стен да музыки нет совсем ничего. Все кажется таким неважным, когда ты понимаешь, что что-то настолько прекрасное просто исчезает в никуда. Она иногда приходит сюда после уроков, когда на вечер особых планов нет. Потому что, как бы она не противилась желанию быть ближе к Каэде, согреваться от ее слов и внимания, Акаматцу все же была абсолютной пианисткой. Ее игра действительно помогала абстрагироваться от реальности, впасть в некоторое подобие дремы и обдумать многое, к чему во время учебного дня, в виду дел и занятости, можно было и не прийти. Широгане прикрывает глаза, покрепче сжимая сумку на коленях, чтобы та не упала. Ей нравится учиться в этом месте. Она всю жизнь добивалась того, что хотела испытать весь спектр чувств, который только может испытать человек. До поступления в эту академию все с ее душевным состоянием было хорошо, а после... видимо, насмотревшись какие все тут удивительные и талантливые, Цумуги все же растеряла уверенность в себе. А ведь ее наряды действительно хороши! Даже она, будучи не особо самовлюбленной, может с уверенностью это признать. Однако она, в некотором роде ощутив прилив духа соперничества в себе, замкнулась даже больше, чем в начале года, став Широгане Цумуги, к которой можно обратиться, только если больше не к кому. Сидит за своей партой, каждую перемену что-то новое прошивает, цветастое, яркое. Многие косплееры заплатят за ее труд стоящие деньги, но ее это мало тревожит. Чего же на самом деле она добивается и ждет? Когда Цумуги приоткрывает глаза, то перед взором все плывет. Она нащупывает неторопливо пальцами очки на своей сумке и снова надевает их. Не обратив внимание на то, что за окном почти стемнело и в коридоре стало почти звеняще тихо. -О, так ты не спала? Как всегда глубоко в мысли погрузилась? - заинтересованно-осторожно тут же выдала Каэде, сидя бок о бок рядом на скамье. Широгане похолодела, и тут же ощутила, как одеревенело ее тело. От такой неожиданности она не то, что не подскочила, даже не дрогнула, но повернула в сторону девушки свое лицо, прекрасно зная, что на нем то самое выражение лица, которое пианистке так нравится. Лицо Акаматцу наделено пухловатыми чертами и милыми щечками, из-за которых она кажется чуть младше своего возраста. А, да, и этот вечно заинтересованный, горящий энтузиазмом взгляд блекло-пурпурных глаз. Сейчас ее лицо близко, и Цумуги даже сквозь ткань одежды ощущает теплоту ее плеча. Эта та самая смущающая, непозволительная близость, которая может их выставить в абсолютно ином свете в глазах любого ученика. -Акаматцу-сан? - просто произносит она формально-вежливо, недоуменная и удивленная. - Как давно вы здесь сидите? -Ну, даже не знаю, может где-то минут пять. Я закончила играть, а после увидела, что ты сидишь склонив голову на плечо и подумала, что, должно быть, сегодняшний день тебя разморил, - в своей привычной манере активно, но в то же время не особо громко, так, чтобы слышала только Цумуги, ответила Каэде, обнимая свой небольшой рюкзачок, сложив руки друг на друга. -Думаю, было бы не очень приятно проснуться от того, что падаешь на пол. Широгане внезапно думает, что хотела бы сейчас ее спросить кое о чем. Да только вот правильный вопрос вылетел из головы совсем не во время. И теперь она вновь будет в этой неловкой ситуации. Девушка улыбается одними губами совсем немного, несколько прядей убирая с лица мимолетным движением, поправляет очки на носу отточенным движением, отчего в стеклах блеснул свет коридорной лампы. -Это верно. Спасибо, что позаботились обо мне, посидев рядом. Это очень любезно. И мне... очень понравилась ваша игра, Акаматцу-сан. Она успокоила меня, я привела свои мысли в порядок и, видимо, сама не заметила, как ощутила себя настолько расслабленно, что впала в дрему. С каждым вечером ощущаю себя все лучше, словно на самом деле ваш настоящий талант - успокаивать души. Широгане делает маленькие шажки, привыкая от холода к теплу постепенно. На несколько секунд лицо Акаматцу стало недоуменным. Она явно не ожидала, видимо, подобных слов. Но после на ее щеках заиграл легкий румянец, а пальцы на сумке меж собой в замок сплелись. -Я рада, что моя игра заставляет тебя чувствовать себя лучше, Широгане-сан. В конце концов, я всегда к чему-то подобному и стремилась. Я сейчас, честно говоря, тоже чувствую себя лучше. Так приятно видеть, как ты мирно дышала. Обычно ты такая отстраненная, почти хмурая. Но сейчас, когда солнце еще не село, и его луч был на твоей щеке, прядь волос под ним отливала новым оттенком. Было красиво. Просто выдала Акаматцу, пожав плечами. Она чуть склонила голову, и та самая торчащая прядка волос на ее макушке качнулась в сторону. Цумуги поняла, что хочет спросить у девушки напротив. Они сейчас вдвоем, слегка улыбаются друг другу и чувствуют себя так хорошо. Потому что эту атмосферу умиротворенности делят на двоих. В такие моменты люди узнают друг о друге больше, и начинается дружба. Это переломные моменты в жизнях, когда соприкасаются людские души, переплетаясь судьбами. "Почему ты всегда говоришь такие невинно-смущающие вещи так беспечно?" Однако Цумуги пораженно отводит прояснившийся после дремоты взор в пол, руками сжимая сумку покрепче. Потому что ощущает, как стало жечь, словно огнем, щеки. Потому что сближаться никак нельзя. Каэде Акаматцу действительно принесла собою погибель. Широгане ощущает это кожей. Внезапно жизнь для Цумуги стала отливать новыми оттенками. В школьных коридорах Каэде активней махает ей рукой лишь на мгновение, прежде чем вновь спешным шагом куда-то уйти. Она же почти всегда так торопится, всегда занятая. А Цумуги ощущает, как внутри нее все сжимается и теплеет, лишь покрепче сжимая ручки в кулачки. Ей кажется, что улыбка пианистки стала более чувственной. Ну, или она просто стала многое надумывать. Сейчас Широгане - весы, взвешивающие правду и ложь. Так трудно склониться хоть к одной из чаш, но чувство незавершенности и несовершенства давит на ее плечи почти физически, заставляя опускаться и копаться в себе, чего девушка раньше не любила делать особенно сильно. "Она удивительна, это правда". Разумеется, все остальные одноклассники Широгане так же удивительны и прекрасны собою. Найдется много людей, что пожелали бы занять их места. Другие абсолютные могут хоть каждодневно пытаться общаться с Широгане, но того, что произошло межу ней и Каэде, никому и никогда не достичь. Это то, что останется недосягаемым для них. Сама Широгане, не менее задумчивая после того вечера, чем раньше, все так же останется недосягаемой для них не менее. "Я хочу стоять рядом с ней. Чтобы заслужить это, я должна стать лучше. Я должна начать с себя". Цумуги попробовала вновь стать общительной. Ее прошлые опыты из средней и начальной школы давили на нее, так что она ни на что не рассчитывала. Пробные, простейшие разговоры в вежливом ключе получились у нее довольно успешными. Да и оказалось, что Йонага Анджи считает ее довольно "стильной и современной", а потому не хочет ли она присоединиться к ней после уроков в кабинете рисования? Не смотря на соблазнительную перспективу отказаться, Широгане решила согласиться. И хотя тот вечер бок о бок с набожной абсолютной прошел довольно... своеобразно, Цумуги подумалось, что все не так уж и плохо. Она вполне может стать гораздо общительнее. Она ведь делает это ради НЕЕ. "Кажется, я подняла ее планку для себя слишком высоко", - как-то одним вечером размышляет Широгане, снимая очки и задумчиво прикусывая дужку. - "Не слишком ли я настойчива в своих стремлениях?" За окном иссиня-темно, потому-то небо светлое, и идет легкий снег, а в ее комнате так уютно и тепло. Девушка потягивается, в спине чуть хрустит позвонок, и она удовлетворенно улыбается. Завтра у нее встреча с несколькими одноклассниками - они условились пойти и посмотреть новое аниме в кинотеатре. Оказалось, что дружить с теми, кто разделяет твои интересы (хоть и отчасти) очень занятно и интересно. И Широгане почти так же нравится, когда и ей доверяют что-то личное, вроде фотографий или же своего творчества. Все же так хорошо, когда имеются такие хорошие друзья, вроде абсолютных. Девушка безучастно листает галерею в телефоне и останавливается на одном фото. Лицо, с застывшим на нем выражением скуки, приходит в движение, позволяя губам растянутся в легкой улыбке. Амами на фото улыбается в камеру с легким прищуром, бок о бок стоя рядом с растерявшейся Цумуги, которую, по-дружественному подло, не осведомили о том, что происходит фотосессия. "Акаматцу Каэде - это ведь именно тот человек, которым ты всегда хотела быть, не так ли?" - в тишине комнаты Широгане кажется, что она слышит его приятный тон, вежливый и уверенный, но в то же время словно извиняющийся. Потому что Рантаро знает, что это не его дело. "Он вообще много знает, потому что слишком наблюдательный. Как бы он мне палки в колеса не повставлял". А по другую сторону Цумуги на фото Каэде, с удивленным взором на лице, раскрасневшимся от мороза. Она держит ее под руку, словно они друзья с самого детства, а не общаются тесно где-то около месяца. И Широгане сейчас, с застывшим взором голубых глаз, направленных на экран своего телефона, действительно хочется думать о чем то вроде: "Они такие хорошие друзья". Это ведь именно то, чего она раньше желала. Еще полгода назад просто девочка, что любит шить, даже не думала, что когда-либо станет частью чего-то настолько приятного и согревающего. Цумуги делает пальцами зум на лицо Акаматцу и прижимает прохладный экран к губам, прикрывая веки и ощущая, как дрожат брови. "Лучше бы тебя не было на этом прекрасном фото, чертов Амами". Каэде смеется, Цумуги смущенно тупит взгляд. Каэде злится, Цумуги сурово сводит брови. -Я еще с того дня, как мы тогда с Сайхарой увидели тебя в коридоре, поняла, что ты удивительна, Цумуги-чан, - заявляет Акаматцу, позволяя Широгане снять с нее мерки. "Нет, ты!" - хочется возразить Цумуги, но она лишь чуть хмурится, мол, она крайне сосредоточена на снятии мерок. Сейчас они обе и не помнят уже, для чего абсолютной нужны записи о размерах пианистки, просто наслаждаются такими неловкими моментами, приятным общением. -Ну же, Цумуги-чан, не будь такой пассивной. Наступает неловкая тишина, и Каэде даже, кажется, жалеет о том, что снова невпопад открыла рот. Это понятно по тому, как она задумчиво отвела свои глаза прочь от взора Широгане. -Каэде-сан, что, прости? Я не совсем понимаю. Абсолютная мастерица руки с мерочной лентой прочь от тела Акаматцу отнимает и прижимает к груди. Там, где под ребрами и кожей бьется сердце очень быстро, потому что хотелось еще немного как бы "случайно" прикасаться к телу подруги. Цумуги сейчас смотрит на Каэде робко, но в то же время пристально, ожидая. И Акаматцу, что сама на нее сейчас уставилась немного непонимающим взором, улыбается совсем слегка уголком губ, хоть ей и не особо весело. Тупит взор, отворачиваясь, и кончики ее светлых прядей чуть скользят по ткани рубашки светло-розовой. -Пассивная, да. Я часто говорю вещи, подобные этой. Звучит двусмысленно, и это заставляет твои мысли течь не в том русле. Прощу прощения за подобное. Есть во мне что-то... какая-то часть меня, что словно наслаждается этим. "А под пассивной ты подразумеваешь..." Ты начиталась слишком много романов и фанфиков, Широгане. Думай проще. Мастерица по привычке поправляет очки на носу, хоть и не нуждается в этом сейчас, а после поднимается на ноги, потому что выносить недвижимо тишину между ними больше не в силах. Нужно отойти куда-нибудь, чем-нибудь заняться, но вокруг нет ничего, что в могло бы заинтересовать ее настолько, что она сочла бы по правилам этикета приемлемым своего внимания в данный момент. Она опускает на нее глаза и понимает, что та только этого и ждала. -Ты можешь быть активной, но почему-то предпочитаешь молчать, Цумуги-чан. Цумуги взрослая и самодостаточная. Она всегда знает, чем ей заняться и чего она хочет. Но когда рядом Каэде, она совершенно теряется и не знает куда себя деть. -Хочешь, мы пойдем в кабинет музыки, и я сыграю тебе что-нибудь? - внезапно спрашивает Акаматцу. Ее голос весел и решителен. Она быстро поправляет свою одежду и улыбается, добавляя ко всему этому невинный взор блекло-пурпурных глаз, что просто нечестно. -Конечно хочу, - тихо выдает Цумуги, откладывая набор для шитья, только что поднятый с полки. Каэде нравится Цумуги. То, какая она незамысловатая и спокойная, далекая ото всех моментами и одаренная необычным талантом творить. Широгане может увлечься шитьем, и вот уже в ее руках вещь, про которую нельзя сказать точно, что она сделана с любовью, но уж точно можно быть уверенной, что работой над ней занимался человек, знающий свое дело. Широгане может выпасть случайно из реальности, что немного опрометчиво, но так забавно и необычно. Широгане может с самозабвенным увлечением рассказывать об аниме и косплее, о париках и макияже, подмечая все тонкости и всегда вставляя часть своего личного мнения. И Акаматцу все это так нравится. Только бы еще прекращала мастерица моментами, словно бы, запираться от нее, так все было бы только лучше. Цумуги постоянно о чем-то думает и кажется довольно напряженной. Пианистке так хочется, чтобы глаза Широгане были не замутнены думами, чтобы по ним действительно можно было понять, сколько удовольствия испытывает девушка, когда находится рядом со своими друзьями. Пока что такими светло-голубые глаза за тонкими стеклами очков становятся только тогда, когда Каэде играет что-то расслабляющее. И Каэде действительно хочет продолжать это странное подобие терапии. Подобно той игре, где двух детей ставят бок о бок и две их ноги связывают вместе в подобие одной, Каэде и Цумуги проскакивают неумело зиму. Их нельзя назвать навеки преданными друг другу подругами, которых связывает все, от увлечений до вкусов, да только вот им обеим кажется, что они словно нашли ту часть себя, которой недоставало. Каэде подобное ощущение не особо впечатлило, в отличии от той же Цумуги. Она же, по-прежнему, мало говорит о своих ощущениях. У Каэде есть много других интересных людей, в то время как для Цумуги, она по прежнему продолжает оставаться единственной. И Широгане ощущает себя невероятно хорошо здесь, рядом с пианисткой, согревшись в ее лучах и вновь найдя себя. Цумуги больше не часть серой массы, а активистка, которой, все же, не переплюнуть в этом деле Акаматцу. Они вместе участвуют в жизни класса, и мастерице это даже немного нравится. Каэде смеется в компании, и Цумуги смотрит прямо на нее. Смех пианистки в ушах звучит эхом, и она сохраняет его глубоко в своем сердце, что с трепетом от услышанного замирает. Весна только наступила, а сакура уже давно цветет. Широгане сама за своими чувствами не поспевает, не говоря уже о том, чтобы понять их. Она наблюдает за пианисткой, когда они особенно близки, когда последняя играет на пианино и думает о том, что вообще нельзя чувствовать то, что чувствует она. Невозможно со временем влюбляться все сильнее и сильнее. Это ведь такое стандартное чувство. "Я каждый раз смотрю и каждый раз все мне кажется, что в тебе что-то постепенно меняется". -Вы выглядите как хорошие друзья, - однажды подмечает Рантаро, когда Акаматцу пытается уломать Широгане на публичные обнимашки. Они обе замирают, глядя на него. И Цумуги чуть хмурится, взгляд смущенно в сторону отводя, что выглядит обезоруживающе, пока Каэде лишь улыбается шире, обнимая ее за плечи и утыкаясь подбородком в плечо. -Но мы ведь и вправду хорошие друзья, о чем ты, Амами-кун? И Широгане ощущает, как именно в такие вот моменты, когда пианистка обнимает ее, в ней поднимается глупое и беспричинное чувство собственности. Оно выражается в глазах блекло-синих выразительным взором, в который она вкладывает все недовольство к тому, кто за ними в такие моменты наблюдает. "Почему ты так уставился на нас? Ты никогда не будешь частью этого". Цумуги, ожидая Каэде после уроков, упирается своими ладонями в ее парту и ощущает, как подрагивают кончики пальцев от подобного. Цумуги прижимается щекой к клавишам пианино, сонными глазами наблюдая за тем, как красиво они переливаются черным и белым. Цумуги кладет голову на плечо Акаматцу, когда они вместе сидят где-либо, и последняя покровительственно поглаживает ее рукой по макушке, едва касаясь. Желание Широгане приобщиться к Акаматцу все сильнее, и игнорировать его невозможно. Девушка эти трепетные ощущения внутри себя держит, не позволяя себе многое и желает лишь, чтобы ничего не прекращалось. Каэде беспощадно любит давить мастерицу своими двусмысленными шутками. Ее это забавляет, и это действительно смешно. И Широгане сначала чувствовала себя неуютно от этого, но после пообвыкла и даже стала смеяться с того, как невпопад могла пошутить пианистка. Только вот от некоторых шуток особенно сильно начинало жечь лицо, и укрыться хотелось как можно дальше от пытливого, почти издевательского взгляда, блекло-пурпурных глаз. Рантаро шутит, что по коленям человека можно понять, нравишься ты ему или нет. Каэде одобрительно кивает и смеется, а Цумуги, сидя рядышком и отсутствующим взором глядя на свои колени, выдает, отстраненно бормоча: -Например, когда ее колени позади твоих ушей... А затем исподтишка смотрит на Амами, улыбаясь робко. Парень нервно смеется и отворачивается, чтобы отпить немного газировки, но половину проливает на себя, потому что его рука дрогнула в неподходящий момент. Он воспринимает это как кокетство, хотя все, что делает рядом с ним Цумуги, это отчасти предупреждение. Акаматцу нервно смеётся, и когда мастерица переводит свой испытывающе-любопытный взор на нее, отворачивается тоже, потому что ее щеки чуть заалели. -И все-таки ты иногда можешь отжечь, Муги-чан. А Широгане смотрит на ее бедра и колени, как резинки чулков совсем слегка перетягивают кожу, и даже не пытается найти в себе ответ на вопрос о том, с каких это пор она стала такой смелой. Ей просто хочется сейчас прикоснуться к пианистке, водить руками по ее телу, шуршать пальцами по одежде. "Чтобы он видел, чтобы он перестал пытаться обращать ее внимание на себя". В коридоре как-то мастерица ловит на себе чужой взгляд и из-за плеча кидает взгляд ответный, любопытно-настороженный. А Шуичи лишь отворачивается, еще не научившись незаметно следить за людьми, и врезается в стену позади себя, почти впечатываясь в нее лицом. "Ну что за придурок. Таким людям, как он, не место рядом с Каэде". Цумуги невдомек, что она привлекает всеобщее внимание тем, как изменилась даже ее манера двигаться - грациозно и осторожно. Всем ведь невдомек, что она красуется перед девушкой, что ей нравится. Только вот у нее это получается невинно и чувственно, ведь она с каждым новым месяцем, с каждым новым приобретенным "знакомым", становится все более непостижимой. Как шкатулка, что наполняется и наполняется, но которую никому не суждено открыть. Многие ребята тянутся к ней, хотят, как и она чуть ранее, приобщиться к абсолютной. Но встречают лишь томную улыбку и вежливый, но твердый отказ. И при этом поведение недалекой дурашки, что только и делает, что специально говорит лишь о косплее и аниме. С таким же успехом можно пытаться пробить бетонную стену. Широгане берет руку Каэде и переплетается с ее пальцами своими. Акаматцу лишь с улыбкой, словно так и должно быть, покрепче сжимает ее руку. И Цумуги улыбается почти так же искренне. Они обе слегка посмеиваются, ведь последний тест сдан, и теперь можно наслаждаться весенними каникулами. К ним обращаются за помощью несколько учеников на класс младше, спрашивая о сдаче предметов. И абсолютная мастерица выслушивает похвалу с скромной улыбкой, наблюдая, как пианистка активно отвечает на вопросы, а затем переводит взгляд на нее, подбадривая тоже. "Я не хочу, чтобы наши отношения закончились". Цумуги водит рукой по ткани рубашки. Пришлось пришить к ней эмблему академии, так как скоро должна пройти очередная проверка по соблюдению норм школьного дресс-кода. Это странно, и она ощущает себя совсем как какой-нибудь извращенец-сталкер, она не хочет, чтобы ее отношения с Акаматцу портились. Не хочет, но не может сдержать себя. Имеет ли что-нибудь вообще значение, когда кончики ее пальцев скользят по ткани, кажущейся ей шелковой, рубашки Акаматцу? Воротник, рукава, лёгкие складки от того, что одежда уже измялась в руках. Широгане не спешит ее выглаживать, ведь она ещё не достаточно насладилась внезапно доставшимся ей чудом. Не спешит, НЕ ДАЙ БОГ, стирать, ибо этот прекрасный, совсем лёгкий запах тела улетучится, словно его и не было. Но ей кажется, что рубашка не потеряет своей ценности. Её ведь носила Каэде. Можно ли эту вещь вообще как-нибудь испортить? Широгане прижимает слегка розоватую ткань к лицу, вдыхая едва ощутимый, уже заветренный запах, трепетно, украдкой, словно боится, что у неё отберут. -Эта ткань лежала на её плечах, обвивала её запястья. Пальцы Каэде касались этих пуговиц... эти чудесные пальцы, творящие невозможное клавишами пианино... пальцы Каэде... Каэде Акаматцу... Шепчет она хрипло и едва-едва, и глаза её закатываются под дрожащими веками. Очки спали с носа, волосы слегка растрепались, а одежда прошуршала о покрывало. Голову дурманит мыслями неприличными и запредельными, а низ живота сладостно потягивает, даже издевательски как-то. Идёт из носа кровь, впитываясь в рубашку, расплываясь алыми розами, и на секунду сердце её, бешено трепыхающееся, замирает от ужаса. Ибо ткань, девственно-чистая, теперь ею испорчена. "Отвратительная Цумуги. Плохая Цумуги. Извращенная Цумуги". Она прижимает к себе рубашку неистово, кровавыми пятнами оставляя на своем лице светло-алые разводы, хрипло и быстро дыша, сжимая бедра и поерзывая. Зубами внезапно вцепляется в ткань, сжимая, словно намереваясь разорвать ее. Подобного возбуждения она ещё никогда не чувствовала. И хочет Широгане, чтобы её накрыло ещё сильнее. "Вот значит как, да? Абсолютная косплеерша, Широгане Цумуги, одержима Каэде Акаматцу". Темень перед глазами расплывается, возвращая девушке возможность ясно видеть потолок своей спальни. Ощущать разгоряченным телом жар покрывала и простыни, то, как ей внезапно тесно в своей же рубашке. Пиджак её и лента алая откинуты на пол рядом, а рубашка Акаматцу, её драгоценное сокровище, как сейчас кажется ей, скомканной тканью, светло-алой, в её руках ощущается внезапно тяжелее, чем раньше. Садится, глядя на свои руки. И старается, со стыдом и до сих пор горящим жаром лицом, игнорировать мокроту внутренней стороны бедер. Начинается второй учебный год для Каэде, Цумуги и их одноклассников. Широгане не перестает покидать тревожное ощущение, что у нее мало времени. Она не совсем понимает, на что ей нужно время, вечность, которое она пытается обрести, но знает точно, с кем хочет его провести. Однажды утром Акаматцу здоровается запоздало, даже не подняв своих глаз на подругу, и Широгане все уроки после учителей не слушает, накручивая себя. Пианистка, что всегда общительна и активна, даже не кидает взгляда на телефон, когда Цумуги начинает написывать ей сообщения с просьбой объяснить, что происходит. И это заставляет их обеих совсем слегка, нервно дрожать всем телом. -Мне признались. Просто произносит Акаматцу, глядя на свои руки, пальцы которых переплела меж собой. Солнце садится, дует легкий, прохладный ветерок, шурша кронами, начинающих желтеть, деревьев. И этот шелест переполняет застывшую Широгане, будто бы кроме этого звука ничего больше вокруг них, сидящих в парке на скамье, нет. -И...и что теперь? - робко спрашивает Цумуги, глядя в траву у их ног, сжимая руки в кулаки слегка, словно пытаясь привести себя в норму, ведь все ее чувства притупились предательски. Она не должна думать о себе, сейчас ей нужно уделить внимание девушке рядом. -К-конечно, я отвергла его. Я просто... растерялась, но да, я не ответила ему согласием. Потому что... Акаматцу замялась. Такой нерешительной, робкой, даже напуганной, Цумуги ее раньше не видела. Это именно то состояние, когда человек потерян и не знает, что ему делать, как себя вести. И Широгане смотрит на пианистку рядом с собой, что обычно уверенна, но сейчас робко вся поджалась, словно ей... от чего-то страшно. Мастерица старается игнорировать то, как грудь словно распирает шар счастья и облегчения, потому что радоваться за то, что возлюбленная тобою девушка одинока, немного не к месту. Она смотрит на потерянную девушку и сейчас хочет ее просто утешить. -Потому что? - собственный голос сел и звучит хрипло, но участливо. Пальцы Каэде сжали ткань юбки, и она вскинула глаза на Цумуги быстро, решив не отступать и не бояться. -Потому что раньше он и вправду мне нравился, Муги-чан! Я... я находила его интересным, умным и забавным, а ты знаешь, что против такого сочетания я устоять не могу, но потом... потом я просто взяла и... глупо так, влюбилась в другого человека. И все же Акаматцу в себе несет ту гамму чувств, о которой так мечтала все ранние годы Цумуги. И которые она сама же и смогла ощутить благодаря девушке, что сейчас свои глаза прячет за светлыми прядями волос. Почему сейчас она так закрыта? Последние лучи алого солнца падают на лицо Каэде. И на лицо Цумуги тоже. Она игнорирует то, как солнце слепит ее, играясь с стеклами ее очков, потому что сердце внезапно все затянуло ожиданием томительным, что почти причиняет боль. И Акаматцу, напротив, смотрит выжидательно, но робко, потому что ей страшно тоже. Она хмурится на секунду, а после опускает глаза, слегка улыбнувшись с тихим смешком. Ее лицо расслабилось, а взгляд смягчился. -Почему-то мы с тобой особо сильно всегда сближаемся именно на закате, тебе так не кажется, Муги-чан? - отстраненно, но смиренно шепчет пианистка, и вдыхает полной грудью, приходя в себя, и теперь все больше напоминая ту, какой она была еще вчера вечером. Кажется, Широгане Цумуги молчит сейчас потому, что просто не смогла опознать в человеке перед собой ту, которую любит. Лишь на несколько минут. Словно кто-то другой сидел рядом. И от этого сердце только сильнее начинает побаливать. Все ведь хорошо, тогда отчего так нервозно и страшно? Словно вечернее небо и облака нежно-розовые сейчас обрушатся на их головы. Решение молчать, чтобы сберечь и лелеять то, что она смогла достигнуть, тает в Широгане. Как шоколад во рту, как она сама перед взором Каэде. -Я не знаю почему, но мне кажется, что я должна извиниться перед тобой. Прости меня, Каэде, - сама даже не заметив, как шепотом выговаривает Широгане, опуская голову, чтобы снять очки и потереть переносицу. Таким образом попытавшись скрыть, что она утирает внезапно подступившие слезы. Несколько прядей блекло-синих волос скользнули по ее плечам, очерчивая их и ниспали со спины. Давно она не чувствовала такого страха, давно она не чувствовала себя такой беззащитной. Возможно, в последнее время она стала слишком много думать о себе. -Муги-чан... -Прости, Каэде, прости. Я не знаю что сказать, мне очень страшно. Я не понимаю, - Цумуги ощущает, прижимая кисть руки к глазам, утирая слезы, как внутри нее что-то трещит, словно под большим грузом, грозя с секунды на секунду надломиться. У Каэде пальцы слегка дрожат, они едва теплые. Их Цумуги ощущает кожей, когда они касаются ее рук, отнимая их от лица. Щеку слегка щекочет прядь волос, едва ощутимая и практически невесомая. Солнце село только что или давно? Просто никто из них не обратил на это внимания. -Ничего, если страшно. Так ведь и должно быть? - шепотом сипло спрашивает Акаматцу, робко улыбаясь. В ее глазах Цумуги может видеть свое лицо, ее дыхание сейчас она ощущает на своих губах. Руки пианистки опускаются на ее плечи, сжимая их совсем слегка, словно девушка боится, что Широгане сейчас исчезнет. -Я хочу сделать это снова. Прости, если ты не против... Цумуги раньше при виде того, как целуются другие люди испытывала лишь дискомфорт и недоумение. Чего в этом такого особенного? Отныне и впредь у нее не будет подобных мыслей. Кажется, она задохнулась в поцелуе. Потому что теперь она ощущает себя так, словно заново родилась. Вчера она была абсолютной косплеершей, а сегодня она девушка, которую любит Акаматцу Каэде. Она отстраняется, ощущая руки Каэде чуть ниже своей спины, оказываясь в ее объятиях. Ей кажется, что сейчас придется учиться заново дышать. И еще, что теплые руки пианистки словно обжигают кожу, прямо сквозь ткань пиджака и рубашки. Перед взглядом все плывет и голова кругом идет. И хочется одновременно и рассмеяться, и заплакать. От облегчения и счастья. И все же, сейчас Широгане Цумуги в дезориентации. Акаматцу смотрит на нее, пытается выравнять свое дыхание и вспоминает, что именно такой она и встретила ее в первый раз. Потерянной и робкой. У нее самой горит жаром лицо, и сердце в груди стучит бешено, а горло сдавливают слова, которые так хочется произнести. Но спешить нельзя. -В... вот так вот, Муги-чан, - нервно произносит она чуть хриплым тоном, касаясь ее лица осторожно кончиками пальцев, надевая очки обратно. А Цумуги лишь вдыхает внезапно судорожно и заходится кашлем от неожиданности, отворачивается. У Акаматцу лицо все алое, и улыбка дрожаще-робкая. От такого невозможно устоять, а встретиться с ней взглядом сейчас - все равно, что выстрелить себе в голову. Такую Каэде определенно никто не должен видеть. Запретная милота. "Почему кашель? Почему сейчас? Я опять все испортила". Широгане затихает так же внезапно понимая, как это неуместно, и пытается отстраниться дальше, но Акаматцу обнимает ее, прижимая к себе. Сейчас, когда ее голова лежит на плече мастерицы, последняя ощущает легкий, цветочно-медовый, запах шампуня от волос девушки, чьи руки обхватили ее так крепко, словно она - единственное дорогое, что имеется у пианистки в этой жизни. -Извини, Муги-чан, но я полюбила тебя. Сама не знаю как, но так вышло. И я не буду молчать или игнорировать это. Прости меня за это, - бормочет едва слышно пианистка, но мастерице кажется, что она слышит это прямо в своей голове, словно слова преодолевают органы слуха. Руки ее обнимут Акаматцу так же крепко, если не крепче. Широгане прикажет себе не плакать и быть стойкой хотя бы в такой момент, но слезы все равно предательски навернутся на ее глаза. Она прижмется к пианистке, что доверительно обмякнет в ее руках, пряча от смущения лицо в ее воротник, и прошепчет уверенно и нежно: -Я люблю тебя, Каэде. Как же давно, как же, все таки, давно, я хотела сказать тебе это. Вечер, как всегда, незаметно перетечет в ночь. А после ночи они обязательно встретят рассвет.