Порождение бездны

Клаус неуверенно шагал домой. Сейчас он был пьян до чёртиков, ноги практически его не держали, в глазах всё плыло, а мозг и вовсе не соображал. Он просто медленно шёл к дому только для того, чтоб завалится спать. Головная боль и сушняк — проблема завтрашнего Клауса, а сейчас бы просто добраться до кровати, лечь и уснуть. Зайдя в особняк, Четвёртый уверенней зашагал в свою комнату, придерживаясь за стены, но на пути появилось препятствие, которое представляло собой Пятого. Это вызвало у Клауса хриплый смех и какое-то непонятное бормотание. Он отметил, что даже несмотря на то, что Пятый был ниже, он всё равно являлся преградой для пьяного разума Четвёртого. Как бы Клаус ни пытался обойти брата, ничего не получалось, хотя это даже попытками назвать нельзя. Он просто мялся на месте, ступая с ноги на ногу. Хрипло смеясь, Номер Четыре понимал, что ему не пройти. Вокруг всё плыло, разве что кроме Пятого, который чёткой картинкой стоял перед глазами. Почему-то Клаус думал, что в столь поздний час все уже будут спать, а если Пятый и не станет этого делать, то, скорее всего, переоденется в пижаму, но то, что он был в костюме, указывало на то, что брат только что отвлёкся от своей извечной работы. И, скорее всего, именно шумно появившийся в особняке Четвёртый стал причиной. Клаус хотел бы никогда не пересекаться с хмурым Номером Пять, хватало и того, что тот всегда был серьёзным. Он часто выглядел так, будто сейчас нападёт, но когда хмурился и был чем-то недоволен, это пугало ещё больше: можно было прочувствовать всей своей натурой, как тот будет, издеваясь, убивать тебя. Клаус медленно перевёл взгляд с тёмных глаз брата на его ноги с этими «блядскими чулками», как Клаус любил называть гольфы Номера Пять. Хотелось что-то сказать, но Четвёртый был тупо не в состоянии, он просто говорил что-то непонятное и смеялся из-за того, что этот дед ещё не ушёл, что ещё пытается понять пьяную речь брата. Пятый выдохнул и закатил глаза, но, опираясь о стену, продолжал слушать оправдания Клауса. Четвёртый продолжал свои попытки нормально поговорить, не отводя глаз от ног Номера Пять, но язык предательски заплетался. То ли Пятому надоело, то ли он просто пожалел непутёвого братца, ведь наконец пропустил его, нет, не так, он помог дойти ему до комнаты, помог снять обувь и куртку, которая сейчас явно была лишняя. Глянув на засыпающего на ходу Клауса, Пятый выдохнул, и, прошептав «доброй ночи», собрался уйти, как вдруг его схватили за руку и притянули к себе. — Знаешь, я тут захотел кое-что попробовать. Всегда было интересно, — Номер Четыре со смехом сжал руку мальчишки и притянул ещё ближе к себе, после чего просто укусил того за мочку уха. — Что ты... — Пятый не договорил, выдернул руку, отвернулся, и, густо покраснев, поджал губы. — Спокойной ночи. Пятый переместился в коридор. Сейчас он направлялся в ванную, где вдруг начал кашлять. Изо рта полетели лепестки роз. Пятый был наслышан об этой болезни, но ещё никогда не испытывал её на себе. Он сталкивался со многим, но к такому был не готов. Чёртова влюблённость в Клауса и в его пьяный разум. Если раньше при любых прикосновениях Четвёртого Номер Пять думал, что его сердце пропускает пару ударов, а лёгкие наполняются дымом сигарет и запахом алкоголя, то сейчас он понимал, что лёгкие на самом деле постепенно заполнялись цветами. Пятый знал больше, чем все в его семье вместе взятые, но сейчас особо не понимал, почему вместе с лепестками выплёвывает и кровь. Сказать, что было больно — ничего не сказать. Апокалипсис был остановлен, но... что дальше? Что теперь нужно делать? Какие формулы и вычисления помогут спасти себя самого? А нужно ли это? Стоит ли пытаться? "Да ладно тебе, кого ты обманываешь? Они ведь снова прорастут, разве не так? Даже если позволить их вырезать... А ты и так бесчувственная кукла. Ничего не изменится", — Пятому тяжело собраться с мыслями, ему тяжело контролировать себя, хочется спрятаться. Он никогда не был трусом и не избегал проблем, но именно сейчас убежать хотелось больше всего. А как отреагирует семья, если узнает? Обо всём этом и вовсе не хотелось думать. Хотелось закрыться в своей комнате, исписать стены бессмысленными формулами и не выходить оттуда. Вот только никакая формула не спасёт от безответной любви, и Пятый это понимал. Никто и ничто не спасёт, кроме самого предмета воздыхания. Проблема лишь в том, что этот предмет — легкомысленный дурак с добрым сердцем и большими зелёными глазами, которые иногда походили на щенячьи. Устоять невозможно. Пятый любил Клауса за всё. За его глаза, волосы, смех, улыбку... За то, что он такой, какой есть, правда дурью мается. Номер Пять до сих пор стоял в ванной, упираясь руками об раковину. Возможно, если бы Комиссия не исправила его эмоциональный фон, он бы просто разрыдался, как девочка-подросток, которой не отвечал парень. Бесцельно смотря в водосток, Пятый глубоко вздохнул и включил холодную воду, чтоб умыться, а после уже и пойти спать, а может и подумать о своём спасении. Он всегда был серьёзным и собранным, но прямо сейчас все мысли мешались в одну непонятную кучу. Нахмурившись, парень посмотрел на себя в зеркало и хотел было что-то сказать о том, что любить Долорес всю жизнь было бы проще, что её чувства всегда были бы взаимны, но эту не успевшую начаться мысленную тираду прервал стук в дверь. — Эй, эй, Пятёрочка, ты там что... это... — Клаус хихикнул и продолжил стучать. — Ты скоро или всё-таки дрочишь? Пятый с силой сжал раковину, но, вздохнув, попытался себя успокоить. Это всего-то Клаус, который не представляет угроз. Но это пьяный Клаус, который представляет из себя ходячую проблему. Открыв дверь и окинув брата холодным взглядом, Пятый направился в свою комнату, но тут же был остановлен Клаусом. В этот раз он был начеку и готовился, чуть что, ударить Четвёртого. Номер Пять не хотел, чтоб кто-то знал о его чувствительных ушах, о том, как приятно становится, стоит кому-то к ним прикоснуться. Не хотел, чтоб эта тайна открылась именно пьяному Клаусу. Поэтому он пошёл на крайние меры: резко выдернул свою руку из хватки Клауса, но, кажется, не рассчитал сил, и тот упал. Упал на Пятого. — Не мог бы ты подняться, дорогой мой братик? — злобно проговорил Пятый и посмотрел на довольного Клауса. — Ой, да ладно тебе, всё же хорошо, а главное удобно! — радостно воскликнул Номер Четыре и потянулся руками к ушам Пятого пользуясь моментом. Начиная медленно поглаживать его, Клаус рассматривал лицо парня. Даже сейчас он хмурился и, кажется, был готов отгрызть Четвёртому руки, лишь бы тот не трогал уши. На лице появился лёгкий румянец. Но даже сейчас Пятый выглядел слишком серьёзно, казалось, тихо и недовольно рычал, а Клаусу нравилось, нравилось то, как это выглядит. Даже несмотря на всю свою серьёзность, его брат был очень милым. "Булочка с корицей", — сказал Четвёртый однажды, за что в него чуть не прилетела полупустая кружка с кофе. Сейчас Клаусу было хорошо, в отличие от Пятого, который вздыхал, недовольно фыркал и бурчал. Возможно, будь у него возможность, он бы откусил руки брату, хоть и не хотелось причинять тому боль. Номер Четыре слишком довольно улыбался подобно чеширскому коту, как бы празднуя победу на парнишкой, ибо тот не мог помешать ему, ведь руки попросту были под Клаусом, который хотел было укусить братишку за ухо, но Пятый успел телепортироваться на несколько метров. — Слушай, Клаус, ты пьян. Давай ты перестанешь лезть ко мне и попросту отправишься в свою комнату? — он устало потёр переносицу и телепортировался к себе, где, быстро переодевшись, завалился на кровать и стал вглядываться в потолок. Старые записи напоминали о тех временах, когда он ещё был с Долорес, когда не было этой безответной влюблённости в Клауса. Хотя, Пятый уже сомневался, что это так. Ещё тогда, после возвращения из будущего, через пару дней он почувствовал странную, покалывающую боль в груди, но попросту решил забить на это. Боль — не причина отдыхать и не останавливать апокалипсис. Сейчас Пятому хотелось напиться до беспамятства, чтоб не вспоминать ни Долорес, ни Клауса. Никого. Он бы просто лежал и смотрел в стену, и, возможно, если бы мог плакать, поплакал бы. Глубоко вздохнув Номер Пять встал с кровати и подошёл к двери, приоткрыл её и выглянул в коридор, в котором до сих пор лежал Клаус и что-то напевал то ли себе, то ли Бену. — О, Пятёрочка, ты решил вернуться? Ур, я знал, что ты не оставишь меня одного! — он присел и радостно взмахнул руками, при этом пытаясь подняться на ноги и не упасть на свой тощий зад. — Ты же поспишь со мной? Мне одному не нравится, и если вдруг я проснусь слишком трезвым, то мне станет страшно от вида всех тех призраков, ужас. А вот с тобой, я уверен, будет не так страшно! Стоя в проходе, Пятый обдумывал своё решение и взвешивал все "за" и "против". Ему было жалко брата, он помнил о тех тренировках, которые устраивал ему отец, как запирал в склепе с мертвецами совсем юного и такого чистого, без татуировок на теле и токсичных веществ в крови, Клауса. Помнил, как Четвёртому было страшно и больно, как он не мог засыпать ночами. — Только при одном условии, — он в очередной раз вздохнул оглядывая брата. — Ты перестанешь приставать ко мне. Просто переоденешься и ляжешь спать, хорошо? Клаус коротко кивнул и улыбнулся, говоря Бену о том, какой же он всё-таки везунчик. Тот лишь глубоко вздохнул и прикрыл глаза, покачав головой. Пятый же помог ещё жутко пьяному Клаусу встать и дойти до комнаты. Четвёртому было смешно с их разницы в росте, с того, что Пятый внешне такой малыш, но на деле очень серьёзный и взрослый мужчина. Дойдя до нужной комнаты, Номер Пять открыл дверь, пропуская хозяина вглубь. Сказав что-то о том, чтоб тот переодевался, он вышел, предупреждая, что отойдёт в ванную на пару минут: надо почистить зубы. Частично так и было, если не учитывать первые пять минут выплёвывания лепестков. Когда это закончилось, парень умылся и почистил зубы, а после посмотрел на себя в зеркало. Детское тело, бледная, чуть ли не белая кожа, пустой и измученный взгляд. Не самое красивое зрелище, но сейчас никто его не увидит, разве что Клаус, да и то вряд ли, ведь свет в его комнате выключен, её освещает лишь тусклый свет ночника. Вернувшись, Пятый увидел всё того же брата, пытающегося натянуть на себя майку. Клаус явно обрадовался и подошёл к Номеру Пять, после чего крепко прижал того к груди, слегка пошатываясь. Пятый с трудом отлепил его от себя и дотащил до кровати. Заснули они достаточно быстро. Утро встретило братьев яркими солнечными лучами, которые проходили сквозь неплотно завешенные шторы и терялись в кучерявых волосах Клауса. Это его и разбудило. Но если утро Четвёртого началось с солнечных лучей, то утро Номера Пять началось с того, что Клаус решил, будучи ещё не до конца трезвым, собрать все родинки на лице Пятого языком. Аккуратно пройдясь по щеке и скулам, он вдруг заметил пару штук у парнишки на ухе и не устоял. Он просто захотел это сделать и сделал, а в ответ услышал томный выдох, который больше походил на тихое постанывание. Хихикнув, Четвёртый начал будить обладателя уха, который сейчас недовольно морщился и вытирал с себя чужую слюну. Победно отметив то, что он оказался прав насчёт чувствительных ушей Пятого, Клаус встал, покрутится и схватил с тумбочки бутылку виски. Он только начал пить из открытого горла, но встретился с осуждающим взглядом Бена и поставил бутылку на место. — Окей, так и быть, я его всё-таки разбужу, — недовольно пробубнил Клаус и присел на кровать, начиная потрясывать сонного Пятого, который с трудом разлепил глаза. — Вставай, Пятёрочка, мы сейчас завтрак пропустим! Номер Пять всё же поднялся. Сейчас он чувствовал себя слегка пришибленно. Голова гудела и, казалось, раскалывалась, тело было совсем обмякшим, а глаза закрывались сами по себе. Пятый не понимал, откуда в Клаусе столько бодрости, особенно после сна и того, что вчера брат был пьян в хламину. Но, тем не менее, собрав всю свою волю в кулак, парень встал и поплёлся в ванную. Четвёртый пожелал ему доброго утра, но в ответ получил лишь тишину. Когда пришёл Пятый, все уже собрались, а Грейс ставила на стол тарелки с ароматными блинчиками. Оставив последнюю, она ушла в гостиную, в то время как каждый из Харгривзов делал себе что хотел. Кто-то добавлял сгущёнку, кто-то варенье, кто-то сметану... Пятый решил, что кофе с блинчиками и каплей сгущёнки — самое то на завтрак. Сидящий рядом Клаус вылил на свои блины всю оставшуюся сгущёнку, перед этим спросив, не желает ли кто добавки. Когда уже почти все доели свой завтрак, Клаус посмотрел на Пятого и, пододвинувшись, начал что-то шептать тому на ушко. Парень услышал только начало фразы. Он просто сидел и пялил в одну точку, понимая, как сильно болит грудь, как больно, когда ты безответно влюблён. Как противно чувствовать и сдерживать это. Номер Пять с трудом проглотил блин вперемешку с застрявшими в горле лепестками, запил всё кофе и встал. сказав, что у него какие-то важные дела, ушёл. Заметив, что никто не наблюдает, он быстро телепортировался в ванную, где тут же зашёлся сильнейшим кашлем. Место лепестков заняли целые цветки вперемешку с кровью, такой же алой, как сами бутоны. Кто же знал, что влюблённость прорастает, да ещё и так больно. Нет, Пятый ни в коем случае не злился на Клауса, он злился на себя. Он знал, что его брат был раздолбаем, но Четвёртый ни за что в жизни не причинил бы боль кому-то из своих родных, тем более намеренно. Номер Пять ненавидел свою влюблённость в эти кудри, глаза, почти идеальные черты лица, такую ранимую и добрую душу. И всё-таки Клаус сильно изменился внешне за те семнадцать лет. Не то что Пятый. Телепортироваться в комнату удалось не с первого раза, но когда мальчишка оказался там, он тут же начал искать свой излюбленный пистолет. Сделать это не составило труда, а вот покончить со своей жизнью... Не то что бы он боялся, скорее переживал за братьев и сестёр. Они наверняка подумают, что это всё последствия его ПТСР. Пятый понимал, что конец у него один. И, если выбирать между смертью от цветов в лёгких и самоубийством, он определённо выбрал бы второе. Показывать родным "чудо" в виде цветов совершенно не было желания. Им знать об этом точно не следовало. Номер Пять всё продумал. Ещё ночью он положил в тумбочку Клауса записку, а наутро уже был готов умереть. Взяв заряженный пистолет с глушителем, парень посмотрел на него и усмехнулся. Ждать долго Пятый себя не заставил. Спустя мгновение раздался выстрел, а безжизненное тело упало на пол. Цветы, которые так и рвались наружу столько времени, стали постепенно пропадать, пока и вовсе не затаились где-то в сердце Пятого. Его нашла Ваня. Немой крик застрял в горле, а из глаз брызнули слёзы. Похороны Пятого не были похожи на отцовские. Всё прошло в абсолютной тишине. В воздухе зависло начинавшее казаться материальным чувство безмерной утраты. Клаус плакал весь день. Плакал до истощения. Он никогда не любил Пятого как парня, но всегда обожал своего самого лучшего, пусть местами и самодовольного, друга и брата. Он не выдержал долго, через час рыдать становилось попросту невозможным, просто нечем, а сам Сеанс зашёл в комнату, открывая тумбочку, дабы достать очередную партию наркотиков. Среди таблеток и уколов он увидел записку. Записку, которую кто-то оставил у него в тумбочке. Набравшись смелости, он всё-таки открыл письмо, и в глазах снова появились слёзы. Письмо было отправлено Пятым, и Клаусу резко захотелось стать трезвым, чтоб увидеть брата и поговорить с ним, но сейчас он не мог, Пятый упрямился. Наверное, дело было всё ещё в наркотиках, хотя Клаус принимал их последний раз вчера вечером. Он плакал, но пообещал себе, что сможет. Ему впервые в жизни захотелось быть трезвым, чтоб его силы смогли помочь ему. Он сможет поговорить с Пятым, он в кои-то веки поверил в себя всей своей душой и разумом. Пятый в записке упоминал свою влюблённость, упоминал то, что не злится, упоминал множество мелких деталей и то, что любит того, но Четвёртому недостаточно. Он хотел прямо сейчас крепко обнять то худое бледное тельце и рыдать, рыдать и ещё раз рыдать. Он надеялся, что всё это — просто страшный сон, что на самом деле Пятый жив, и они все вместе сейчас завтракают, но это не так. Это совершенно не так, реальность жестока, особенно к Клаусу, он так считал, и поэтому ему начинает болеть голова, снова. Сколько бы Сеанс не пытался вызвать Пятого, тот так и не пришёл. Клаус ощущал присутствие брата, но так и не смог достучаться до него. Номер Пять совершенно не шёл на контакт, отказывался разговаривать, словно стыдился показаться на глаза. Больно. Обидно. Бен старался поддержать Клауса как мог, а тот лишь винил себя в случившемся. Чертовски тяжело потерять близкого человека и жить с осознанием того, что ты, пусть и не специально, стал этому причиной. Клаус всегда ненавидел быть трезвым, но ради Пятого, зависшего в комнате незримой тенью, он попытается.